Официально Генпрокуратура не отрицает и не подтверждает факт возврата дела. Даже сам Сторчак узнал об этом из моего звонка.
Между тем “МК” достоверно известно, что такое решение было принято накануне праздников. Вечером во вторник заместитель генпрокурора Виктор Гринь отослал обвинительное заключение назад в СКП “для устранения недостатков”.
Теперь следственной группе придется здорово попыхтеть, работая над указанными прокурорами ошибками. Впрочем, даже в этом случае нет никакой гарантии, что обвинение будет утверждено и дело дойдет до суда, ибо политики в нем куда больше, чем Уголовного кодекса.
Через неделю Сергей Сторчак будет встречать своеобразный юбилей: двухлетие своего уголовного дела.
15 ноября 2007-го он был задержан СКП и обвинен в попытке хищения 43 миллионов бюджетных долларов. Одновременно за решетку отправили еще трех банкиров, будто бы участвовавших вместе с ним в афере.
Зам. министра финансов выйдет на свободу лишь 11 месяцев спустя благодаря стараниям своего непосредственного начальника Алексея Кудрина. Собственно, Кудрин с самого начала открыто выступил в защиту Сторчака, утверждая, что предъявленные ему обвинения безосновательны и надуманны, и даже давал за него личные поручительства.
Неудивительно. Главбух всея Руси как никто другой знает, в чем крылась истинная причина ареста. В нем самом. В Кудрине.
Взятая сегодня конторой г-на Бастрыкина на вооружение метода хорошо памятна нам по недавним временам бесконтрольного владычества другой “конторы”.
Контора г-на Бастрыкина (КГБ) давно уже превратилась в политико-карательный орган. (Последнее пожелание СКП — стать субъектом оперативно-розыскной деятельности, проще говоря, спецслужбы, имеющей право прослушивать, подглядывать, вербовать.)
Методика, которую здесь используют, не нова. Чтобы снизить влияние политического противника, самое милое дело — состряпать дело на кого-то из его приближенных.
Когда из игры выводили Виктора Черкесова, посадили его правую руку Бульбова. Чтобы дискредитировать начальника президентской службы безопасности Виктора Золотова, попытались арестовать его личного помощника за соучастие в контрабанде; а тещу помощничью таки взяли, требуя от нее признаний, что нелегальные каналы “крышевал” именно путинохранитель.
“Междоусобица внутри чекистского сообщества” — как справедливо написал в своей нашумевшей статье “раненый” в этих подковерных боях Виктор Черкесов. Между прочим, тезис этот вполне относим и к Сторчаку, который был в прошлой жизни полковником внешней разведки КГБ.
Впрочем, Кудрин был не единственной целью, интересовавшей следствие. Другому фигуранту дела, бывшему главе Межрегионального инвестбанка Игорю Круглякову, например, предлагалось дать показания на вице-премьера Сергея Иванова, а также одного из руководителей госкорпораций.
Положение осложнялось тем, что Кругляков был тяжело болен, кроме того, ему требовалась замена кардиостимулятора, без которого сердце арестанта могло остановиться в любой момент. По сути Круглякову угрожали смертью; ему разрешили операцию лишь полгода спустя и вновь после личного вмешательства Путина.
В чем же обвиняются Сторчак и его “подельники”? Следуя фабуле следствия, зам. министра незаконно хотел вывести из бюджета 43 миллиона долларов под предлогом возврата долгов, но был схвачен за руку.
Впоследствии, однако, выяснилось, что долг такой действительно имелся: частные средства поступили в бюджет еще в 1996 году, а теперь их следовало возвращать. Проведенная совсем недавно бухгалтерская экспертиза установила, что ущерба государству не нанесено.
Весь сыр-бор случился из-за того, что платила в бюджет одна фирма (“Сантарат”), а требовала возврата — другая (“Содэксим”). Доводы защиты о том, что старый плательщик давно обанкрочен, а его долги купила новая структура и государство это никак не касается, следствие ничуть не впечатляли.
Тем не менее подчиненные Бастрыкина все же решили подстраховаться. Параллельно они возбудили еще одно дело против Сторчака; на этот раз по обвинению в хищении кувейтского долга. Впрочем, дело было столь откровенно натянуто, что Генпрокуратура уже наутро отменила постановление о его возбуждении. (Слава богу, у прокуроров осталась еще хоть такая роскошь наряду с утверждением обвинения.)
В защиту Сторчака помимо Кудрина выступали многие другие финансисты и общественные деятели. Изучавший по поручению Путина дело председатель Высшего арбитражного суда Иванов откровенно сказал, что состава преступления тут нет.
Через 11 месяцев Сторчака пришлось выпускать. Сразу после освобождения он демонстративно вышел на службу.
Самым простым для СКП было бы признать свою неправоту и прекратить преследование финансиста. Можно было для наглядности даже уволить кого-нибудь из стрелочников.
Однако амбиции Бастрыкина, а главное — взятые на себя обязательства не позволяют ему расписаться в проигрыше. Даже после освобождения Сторчака глава СКП продолжает упоминать это имя в числе самых значимых коррупционных дел.
Теперь, когда прокуратура вернула материалы назад, Бастрыкин оказался заложником собственного упрямства и непрофессионализма. Если “око государево” останется на прежней позиции, довести дело до суда будет практически невозможно.
На фоне аналогичного фиаско с делом Бульбова это почти автоматически означает бастрыкинский конец…
Между тем разговоры в кремлевских и белодомовских коридорах о грядущем создании единого следственного комитета становятся все активнее. Такое решение позволит бескровно расстаться с Бастрыкиным и большинством его опричников, проваливших всю идею прокурорской реформы.
Скорее бы уж!
Сергей СТОРЧАК: “Я верил в Бога и Кудрина”
— Сергей Анатольевич, поздравляю. Ваше дело возвращено на доследование.
— Правда? Только что разговаривал с адвокатом, им никто ничего не сообщает. Но если это так, и в моем деле наконец-то разобрались, и справедливость восторжествовала, я очень рад. Меня всегда смущало, что никто почему-то не пытался проанализировать ситуацию с точки зрения бюджетного законодательства и регламента, в котором я работал.
— А как же бухгалтерская экспертиза, сделанная в рамках следствия?
— Между прочим, с этого надо было начинать. А они сделали ее через год. Экспертиза установила то, что являлось для всех изначально очевидным: деньги по алжирскому долгу поступили в бюджет в размере 24,4 миллиона долларов.
Но помимо этой экспертизы есть еще и заключения, которые по просьбе Минфина сделали российские ведущие специалисты. И профессор Мусин, зав. кафедрой гражданского процесса юрфака СПбГУ, бывший учитель премьера и президента, и профессор Маковский, крупнейший ученый в области частного права, отдельно пришли к выводу, что действовал я правильно. “Содэксим” вправе был требовать этот долг. То же самое написано и в выводах служебной проверки, которую провел Минфин.
— Если это столь очевидно, почему вас тогда посадили?
— Потому что следствие с самого начала двигалось по тупиковому пути: раз давал деньги “Сантарат”, то и получать долг имел право только он. Тот факт, что “Сантарата” уже не существовало и к бюджету это не имеет отношения, почему-то игнорировался.
— Ваше мнение: почему? Какова в действительности реальная подоплека вашего дела?
— Не знаю. Не могу ответить на этот вопрос.
— Наиболее расхожая версия, что это был удар по Кудрину.
— Любую версию надо доказывать.
— В тюрьме было трудно?
— Только первое время. Потом достаточно быстро наладился быт. Много читал, благо и в “Лефортово”, и в “Матросской Тишине” хорошие библиотеки. Ежедневно получал газеты. Переписывался со своим коллективом. А потом еще книгу писал — “Долговые обязательства”, это меня и спасало.
Ну, и очень сильная психологическая поддержка была. Я чувствовал плечо министра, других коллег, всего Минфина. Их позиция была для меня самой важной. А они со мной согласны: требования долга были обоснованы.
Я и сейчас убежден, что действовал правильно, кто бы и что мне ни говорил. Это моя позиция! А за позицию судить нельзя. Не согласны? Давайте спорить. Только без уголовки!
Да! И, конечно, вера в Бога.
— А что оказалось в тюрьме самым тяжелым?
— Постоянное чувство обиды. Не страха, а именно обиды. Работал, работал, вдруг, не разобравшись, сразу кинули за решетку. Можно ведь было спокойно все изучить. Зачем потребовался этот громкий хлопок?
— Так вы же сами уходите от этого вопроса?
— Потому что хочу еще поработать в исполнительной власти. (Смеется.)
