Назначение Андрея Белоусова новым главой оборонного ведомства РФ было широко интерпретировано в России и за ее пределами как указание на готовность Москвы проводить СВО столько, сколько потребуется. Правильное объяснение — правильное, но очень неполное. Владимир Путин проанализировал причины, в силу которых Советский Союз проиграл первую «холодную войну» — или добровольно в одностороннем порядке разоружился перед противником, что по своим долгосрочным последствиям оказалось равнозначным сокрушительному проигрышу. Итогом такой «работы над ошибками» стала принципиально новая политическая философия, стратегия, которая будет определять весь ход только что начавшегося президентского срока Путина. Назначение Белоусова — это в первую очередь та «ниточка», разматывая которую мы сможем понять, что именно задумал ВВП.
Что раскрыл демарш Примакова
Каждый из нас знает ту цепь событий, которая привела к ожесточенному конфликту на Украине. Клятвенное обещание Запада Горбачеву отказаться от расширения НАТО на восток в обмен на согласие Москвы с объединением Германии и ее включение в состав Североатлантического альянса — наивная готовность Михаила Сергеевича поверить в эти заверения своих «партнеров по новому мышлению» — уход Запада в полный отказ в стиле «вы здесь не стояли и вообще, гражданка, я вас знать не знаю» — нацеленные на восстановление геополитического баланса в Европе нынешние усилия Москвы.
Но как явствует из рассказа Евгения Примакова своему другу и соратнику, нынешнему президенту Института мировой экономики и международных отношений, академику РАН Александру Дынкину, в этой истории был очень значимый нюанс. В момент принятия Горбачевым рокового решения Евгений Максимович был уже членом высшего советского руководства. И вот что, как рассказал мне Александр Дынкин, он попытался сделать: «Примаков очень хорошо знал Запад, не был наивным и в силу этого был склонен относиться с недоверием к его обещаниям. Поэтому он предложил в качестве гарантии надежности слов партнеров оставить на территории Германии несколько советских военных баз». Дальнейшее развитие этой истории частично легко угадывается: Михаил Сергеевич идею не одобрил. Но у генсека в этом плане оказался совершенно неожиданный союзник.
Александр Дынкин: «Категорически против предложения Примакова высказалось еще и тогдашнее советское военное руководство. Мотивировалась такая позиция тем, что советские войска не должны быть на постоянной основе расквартированы на территории иностранного государства с принципиально более высоким уровнем жизни, чем в СССР. Если это вдруг произойдет, то моральное разложение наших войск не заставит себя долго ждать. Все, что может быть украдено, будет быстро украдено». Фантастическая история — и очень многое объясняющая: и в плане понимания того, почему Советский Союз проиграл первую «холодную войну», и в плане понимания того, что должна сделать Россия, чтобы не проиграть во второй.
Известный эксперт и декан факультета международных отношений МГИМО Андрей Сушенцов любит использовать термин «каникулы стратегического мышления» для описания поведения нынешних европейских политических элит. Но когда я поинтересовался у Андрея происхождением этого термина, он ответил мне: «я услышал эту метафору в беседе с одним бывшим британским дипломатом». Итак, «каникулы стратегического мышления» — это западный термин. И в этом есть своя сермяжная правда. Другой отечественный эксперт, профессор факультета мировой политики МГУ Алексей Фененко, недавно опубликовал статью «Инерция пацифизма», в которой подробно описывается, как именно стратегическое мышление в нашей стране все больше «уходило на каникулы» в последние десятилетия существования советской власти.
Читать эту статью мне было болезненно почти что на физическом уровне. Многие «базовые настройки мозга» нашего политического класса, которые с безжалостной точностью подмечает Алексей Фененко, успешно пережили распад СССР и перекочевали в нашу постсоветскую действительность: «Мышление экспертного сообщества в СССР было перенасыщено морально-ценностными категориями: «прогрессивно — реакционно», «справедливо — несправедливо», «право — агрессия» и так далее». Но мы не просто сами думали таким образом. При этом мы еще не понимали, что «у отечественных и западных экспертов разный взгляд на природу международных отношений». Мы переносили свое «нормативное советское восприятие мира на мировоззрение» западников, полагали, что они тоже смотрят на мир, исходя из аналогичной системы координат.
Однако, как опять же с безжалостной точностью отмечает Алексей Фененко, на деле все было совсем по-другому: «Для англосаксонских элит, воспитанных в категориях политического реализма, это советское морализаторство было странным. Оправданно то, что приносит пользу нам, а что ее не приносит, то должно быть ликвидировано или перепрограммировано нам на пользу. Для них либеральная риторика была или способом получить доступ к ресурсам, или оформлением собственной власти». Эта принципиальная разница в мировосприятии чем дальше, тем больше подтачивала у СССР готовность и желание вести «холодную войну». Таким образом мы и пришли к ситуации, когда по ту сторону баррикад играли всерьез, а по нашу — понарошку. Но такая констатация рождает новый вопрос: что именно породило такую разницу во взглядах на мир и на то, как он на самом деле устроен?
Алексей Фененко полагает, что все дело здесь в «тлетворном влиянии» пацифизма — или, как его называли в советскую эпоху, «борьбы за мир»: «На уровне массового сознания внедрялась идея «лишь бы не было войны»... При этом мало кто задумывался над тем, что у этой фразы может быть неприятное продолжение: «Если война — самое ужасное, то для ее предотвращения можно и капитулировать, особенно если капитуляция будет оформлена в почетной форме». Отсюда постепенно вырастала идея необходимости «сброса» с себя сначала региональных конфликтов, затем — «третьего мира», затем — соцлагеря». Понимаю эту логику, но готов с ней поспорить. На мой взгляд, нельзя все сводить к идеологии и забывать при этом об экономике.
За свою жизнь я прочитал массу мемуаров советских политиков, деятелей искусства и прочих «счастливчиков», которым довелось в последние десятилетия существования СССР побывать на Западе. И в каждой из этих книг разными словами описывалось одно и то же явление — страшный шок, самый настоящий переворот сознания, который неизбежно происходил у автора в момент их первой встречи с западным миром. Советские граждане воспитывались в убеждении: наша страна — самая лучшая, самая передовая, самая справедливая, самая обустроенная. Но все эти представления разбивались на мелкие осколки при виде заполненных товарами магазинов, нарядных улиц и обустроенного быта.
«Народное образование играют решающую роль в войне… Когда пруссаки побили австрийцев, это была победа прусского школьного учителя над австрийским школьным учителем» — так в 1866 году известный немецкий географ Оскар Пешель объяснил причины, в силу которых Берлин подмял под себя Вену в ходе их военного конфликта. Во время первой «холодной войны» в роли «прусского школьного учителя» выступили архитекторы западной экономической модели. Описанный в предыдущем абзаце шок был явлением первого порядка, которое начало постепенно перепрограммировать мозги советской элиты. Вот как, по моему мнению, выглядели основные этапы этого перепрограммирования. Сначала мучительные попытки понять, почему у них так, а у нас не так. Затем постепенный приход к выводу, что Запад является образцом, на которого следует равняться: мы должны стать такими же, как и они! Мы должны их догнать!
А от этого вывода уже прямая дорога к другому: нам рассказывали, что Запад — плохой, что там нищета, эксплуатация человека человеком. Но по факту мы видим нечто противоположное: по сравнению с условиями жизни на Западе это у нас нищета и эксплуатация человека человеком! А раз так, то Запад не может быть плохим! Запад — хороший! С ним надо любой ценой мириться, с ним надо дружить! Вот такой иногда у истории бывает «черный юмор!» Господствующая в СССР на официальном уровне идеология марксизма-ленинизма де-факто выступила на заключительном этапе «холодной войны» в роли очень эффективного и эффектного союзника Запада — и, кстати, больше чем в одном отношении.
Семь десятилетий отгороженности советских граждан от теории и практики рыночных отношений (ну ладно, чуть меньше — в 1920-е годы в СССР все-таки был НЭП) привели к тому, что к моменту крушения Советского Союза даже самые продвинутые жители нашей страны были «первоклашками», которые не понимали даже азы того, как в экономическом плане работает весь окружающий некоммунистический мир. Фрагмент из книги Евгении Письменной «По большому счету: очерки истории Центрального банка России»: «Заместителем премьера по экономике в первом ельцинском правительстве был Геннадий Фильшин, который за полгода своей работы прославился тем, что пообещал двум английским гражданам, Полу Пирсону и Колину Гиббинсу, продать 140 миллиардов рублей наличными. Он говорил так: надо вывести деньги в Цюрих, где есть единственный рынок наличных денег в Европе, а обратно привезти 7,8 миллиарда долларов. Матюхин (председатель Центрального банка России. — «МК»), узнав о такой инициативе правительства, просто оторопел: как всерьез можно рассматривать предложение о вывозе 140 миллиардов рублей наличными, когда в обороте всего Советского Союза 70 миллиардов?»
Сейчас — в эпоху, когда британский The Economist костерит Эльвиру Набиуллину за то, что она чересчур успешно (с западной точки зрения, разумеется) освоила правила и нормы рыночной экономики, — толкачей подобных идей не пустили бы даже в проходную Минфина или ЦБ. Но в ту наивную эпоху идея Геннадия Фильшина всерьез рассматривалась на заседаниях правительства. В конце усилиями более грамотных людей — типа того же Георгия Матюхина — авантюру удалось остановить. Но вот вопрос: насколько реально грамотными были эти «более грамотные» люди? Похоже, что не очень. Еще один фрагмент из книги Евгении Письменной — о встрече первого главы Центрального банка России с многолетним председателем Центрального банка Франции Жаком де Ларозьером в 1991 году.
«Матюхин говорил твердо и уверенно. Ему все казалось очевидным. Другого пути нет: республики должны переходить на свои валюты. Это же так естественно. Только отделение от СССР может дать возможность развиваться дальше. Но Жак де Ларозьер его не понимал. «Нет, нет, так делать нельзя. Это будет громадной ошибкой», — французский центробанкир горячо жестикулировал… «Не дурите! — не унимался французский глава Центробанка. — Мы в Европе так много времени потратили на разработку единой валюты и до сих пор ее не создали, а вы, имея единую валюту, хотите все разрушить? Не понимаю. Это будет величайшей глупостью».
Подводим предварительный итог. Первую «холодную войну» наша страна проиграла благодаря экономистам — в смысле не техническим специалистам, а идеологам экономической политики. Не проиграть вторую «холодную войну» Россия сможет, только опираясь на тех же (поправка — не тех, ни в коем случае не тех) экономистов. И одну из главных ролей среди этих экономистов должен сыграть новый министр обороны Андрей Белоусов.
Заветы Рэма Белоусова
«Только теперь я несколько перевел дух и осмотрелся в кабинете министра. На стене портреты В.И.Ленина и М.С.Горбачева, у входа — бюсты Суворова и Кутузова. Большой глобус. Специальный стол для работы с картой. Книжные шкафы с сочинениями классиков и справочной литературой. Стол для заседаний и рабочий стол. Конторка для чтения газет. Пульт связи… Все знакомое, много раз виденное, и все будто впервые. Здесь мне работать. Никогда не думал, что буду занимать столь высокий и ответственный пост в государстве» — так Евгений Шапошников описал в мемуарах свои первые ощущения после неожиданного назначения на должность министра обороны СССР в августе 1991 года.
Мы пока не знаем (и не факт, что вообще узнаем), что чувствовал Андрей Белоусов в момент своего назначения главой российского оборонного ведомства, когда именно он узнал, что такое назначение произойдет, и видел ли он себя раньше на этой должности. Но зато нам известен другой совершенно поразительный факт. Отец нынешнего министра обороны РФ, известный советский и российский экономист Рэм Белоусов скончался в возрасте 82 лет еще в 2008 году — в момент, когда его сын Андрей занимал пост директора департамента экономики и финансов аппарата Правительства России и только начал постепенно входить в ближайшее окружение Владимира Путина. Но это не помешало Рэму Александровичу оставить в наследство своему сыну — а также всем остальным — тщательно проработанный документ, который, если читать его с позиции сегодняшнего дня, выглядит как детальная инструкция: что должен и что не должен делать министр обороны России, чтобы обеспечить стране комфортный для нее итог военного конфликта.
«Скажи мне, кто твой учитель, и скажу тебе, кто ты» — на мой взгляд, в такая «исправленная» форма знаменитого афоризма ничуть не менее точна, чем его классический вариант: скажи мне, кто твой друг и я скажу тебе, кто ты. Когда я интересовался у знающих людей, кого следует считать учителями и менторами Андрея Белоусова в профессии, мне называли одни и те же фамилии. Этот список учителей включает, например, покойного академика РАН, многолетнего директора Института народнохозяйственного прогнозирования Академии наук Юрия Ярёменко, очень рано скончавшегося академика АН СССР Александра Анчишкина, лауреата Государственной премии СССР Эмиля Ершова. Но это все обладатели вторых и третьих мест. Главным учителем Андрея Белоусова, его, так сказать, духовным и профессиональным отцом был прямой родитель нынешнего министра обороны — доктор экономических наук Рэм Белоусов.
Рэм Белоусов прожил долгую и насыщенную жизнь: участвовал в Великой Отечественной войне в качестве бортового стрелка самолета, окончил МГИМО, работал в экономическом отделе посольства СССР в Берлине, участвовал в разработке экономических реформ в команде председателя Совета министров Алексея Косыгина, служил экономическим советником лидеров Вьетнама и Лаоса. А после выхода на пенсию Рэм Белоусов занялся написанием главной книги своей жизни — «Экономической истории России ХХ века» в пяти томах. Сегодня этот пятитомник — библиографическая редкость, которую невозможно купить ни за какие деньги. И это просто величайшая несправедливость. Книга Рэма Белоусова — это не нечто «фундаментально заумное». Книга Рэма Белоусова написана очень четким, вкусным, сочным и понятным языком и является не столько экономической, сколько политико-экономической историей нашей страны в ХХ веке.
Рэм Александрович показывает взаимосвязь между судьбоносными политическими, управленческими решениями и реакцией экономики на эти решения, то, как эта взаимосвязь либо дает стране мощный импульс развития, либо сшибает ее с ног. И вот вам наглядный пример. Названия глав и главок той части книги Белоусова-старшего, в которой он пишет про Первую мировую войну. «Глава пятая. Война деформирует и разрушает хозяйство: экономика России не выдерживает перегрузок — Затянувшаяся мобилизация промышленности — Начало продовольственного кризиса: разрыв в слабом звене — Денежная система и бюджет оказались более прочными. Глава шестая. Обострение экономических противоречий приводит к социальному взрыву: запоздалая перестройка управления хозяйством — Политические партии вступают в борьбу за власть — Катастрофа».
Еще более сильное впечатление производит чтение не оглавления, а самой книги Рэма Белоусова. Вот пара цитат, выбранных мною почти наугад. Белоусов-старший о проблемах военного производства: «Главным тормозом в расширении военного производства выступал дефицит сырья и топлива. Эта глобальная диспропорция увеличивалась из-за грубых просчетов военных ведомств при определении реальных потребностей армии и традиционного «зажима» денежных средств со стороны Министерства финансов. Поэтому наращивание выпуска вооружений и боеприпасов, особенно в первый год войны, происходило со сбоями, сумбурно, но все же в целом динамично. Болезненные перебои начались прежде всего в снабжении действующей армии стрелковым оружием: винтовками и пулеметами».
Отец нынешнего министра обороны РФ о причинах транспортного и энергетического коллапса в Российской империи: «Во время войны весь импорт доставлялся морским путем до Архангельска и Владивостока, где его перегружали на железную дорогу. Но инфраструктура этих портов была не в состоянии обработать внезапно нахлынувший многотоннажный грузопоток. Даже ценные грузы скапливались здесь в огромных количествах и лежали месяцами, а иногда годами, портились и становились бесхозными. Для угля, естественно, места не оставалось. Таким образом, Россия вдруг недосчиталась 7–7,5 миллиона тонн ценного топлива».
Конечно, за сто с лишним лет изменилось не просто многое, а очень многое. Первая мировая война и СВО — принципиально разные вооруженные конфликты. Но главное, как мне кажется, состоит не в факте грандиозных технологических изменений, а в том, что Рэм Белоусов научил своего сына особому взгляду на мир. В политическом отношении Белоусов-старший был не пацифистом, а абсолютным реалистом: «Крупные державы мира вступили в ХХ век с грудой противоречий и готовностью подраться друг с другом… По существу речь шла о новом переделе мировых ресурсов и сфер влияния. Договориться по таким вопросам без силовой борьбы обычно не удается».
Но равным образом отец Андрея Белоусова не был милитаристом, сторонником перманентных конфликтов. Вот что он, например, написал о главном вызове, с которым нашей стране приходилось постоянно бороться в течение всего ХХ века: «Среди ограниченных ресурсов самым дефицитным было время. Дело в том, что из ста лет, которыми россияне располагали в ХX веке, более трети было потрачено на войны и ликвидации их последствий. Было над чем задуматься: время не вернешь и не растянешь. Чтобы нагнать тех, кто ушел вперед, имелось только одно средство — увеличить скорость, то есть темпы экономического развития. Такой маневр всегда связан с рискованным перегревом хозяйственного механизма и социальной системы». Вызов, с которым России придется бороться в ХХI веке, похоже, так и остался прежним. Однако у находящегося в авангарде этой борьбы Андрея Белоусова есть одно важное преимущество: он четко понимает, с чем ему приходится иметь дело, и четко знает, чего он хочет добиться.
Параметры будущей победы
В период, когда Андрей Белоусов взрослел и формировался как личность (для понимания: нынешний министр обороны родился в марте 1959 года), в советской экономической науке было три основных неформальных идеологических течения. Одни по-прежнему верили в светлое будущее социализма и считали, что, если подремонтировать, подреформировать и улучшить привычную советскую модель, у нее появится шанс заткнуть капитализм за пояс. Другие использовали риторику про «социалистический выбор» как камуфляж, прикрывающий их абсолютную ориентацию на западные экономические практики. А вот третьи — идеологические предшественники и менторы Андрея Белоусова — это, пожалуй, самое интересное и неожиданное.
Если не знать реального положения дел, то организацию под названием Экономический институт Госплана СССР вполне можно счесть гнездом экономической ортодоксии. Но, как я намекнул в предыдущем предложении, реальность была совсем иной. Госплан был главным штабом, главным командным центром советской экономики. И для того, чтобы выполнять эти функции, руководству Госплана было нужно четкое понимание того, что происходило в этой экономике на самом деле. Это и обусловило отличие идеологов базировавшихся в НИИ Госплана сторонников «третьего пути» от двух других групп. Вот как это отличие мне сформулировал очень знающий человек, детально знакомый с предметом разговора.
«Будучи идеологически оппонентами, сторонники построения социализма с человеческим лицом и романтики-рыночники были в одном ключевом отношении очень похожи друг на друга: и те, и те видели экономику не такой, какой она есть, а какой она должна быть в своей идеальной форме. В НИИ Госплана придерживались противоположной позиции — отталкиваться надо от того, что есть на самом деле, а не того, как все должно быть в некоем выдуманном мире».
Позже сторонники такого взгляда на мир сгруппировались в основанном в 1986 году Институте экономики и прогнозирования научно-технического прогресса Академии наук СССР. Сегодня эта организация называется несколько по-другому: Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН. Андрей Белоусов работал здесь в течение многих лет. Именно здесь он сформировался как ученый и практик. Именно здесь он сформулировал свое идеологическое кредо. По состоянию дел на настоящий момент я в разные годы два раза брал интервью у Андрея Белоусова и очень доволен получившимся результатом. Вынужден, однако, признать очевидное: в наибольшей мере свое идеологическое кредо нынешний министр обороны сформулировал в ходе интервью не со мной, а с конкурентами — агентством РБК — летом 2023 года. Давайте ознакомимся с этим кредо. Андрей Рэмович — человек, для которого Россия, безусловно, находится в самом центре «идеологической вселенной»: «Россия может стать хранителем традиционных ценностей Запада. В то время как Запад распрощался с этими традиционными своими ценностями и перешел к чему-то другому, что на самом деле является антитрадицией в рамках постмодернизма».
Андрей Белоусов — яркий представитель той очень узкой прослойки экономистов, для которого прогресс в развитии страны не сводится к одним только экономическим вопросам: «У нас есть собственный культурный код. Собственная культурная идентичность, которой нет у подавляющего большинства стран и народов… Ее, кстати, очень хорошо чувствовал Достоевский. Пафос Достоевского, особенно в такой его работе, как «Дневник писателя», там выражен просто на 100% рафинировано точно… Вот это наш главный ресурс, нам надо его вытащить».
Нынешний министр обороны — убежденный сторонник рыночной экономики, но не в том ее варианте 90-х годов, когда большой олигархический бизнес диктовал государству, что ему надо делать: «Как государство должно выстраивать отношения с бизнесом в новых условиях стратегически? Я считаю, что мы должны стать партнерами… Старший партнер и младший партнер. Потому что в наших условиях государство — это не ночной сторож и даже не баланс между обществом и государством. Государство берет на себя многие функции гражданского общества… Поэтому не может быть равенства государства и бизнеса».
Ну и наконец последнее — по порядку, но ни в коем случае не по важности. Андрей Белоусов — категорический противник крайних мер в экономике без абсолютной на то необходимости. Еще одно интервью тогдашнего первого вице-премьера РФ конкурентам (на этот раз из ТАСС, июнь 2022 года): «Мобилизационная экономика — это страдания миллионов людей. Это всегда страдания миллионов людей. Мы готовы заплатить данную цену за то, чтобы куда-то прорваться? Не бывает по-другому. Вспомните 30-е годы, 50-е годы, во что превратили деревню? Окончательно добили ее, все наши проблемы 70-х годов в значительной мере начались из-за того, что у нас деревня стала деградировать очень быстро».
А вот еще одно высказывание Андрея Белоусова про мобилизационную экономику — высказывание, которое, на мой взгляд, объясняет всю нынешнюю стратегию Путина: «Я не знаю ни одного случая в мире, когда бы мобилизационная экономика — ведь не только Россия, целый ряд других стран проходили через это, — когда бы вот эта мобилизация проходила через поколения. Обычно мобилизационный период от 10 до 20 лет, максимум 30 лет». Казалось бы, 30 лет — это очень много. Но вспомним, сколько длилась первая «холодная война». Фултонская речь Уинстона Черчилля с его риторикой про «железный занавес», 1946 год. Отказ Москвы от силового ответа на череду падений просоветских режимов в Восточной Европе, 1989 год. Даже если брать эти узкие рамки, то получается 43 года — почти на треть больше предельных возможностей мобилизационной экономики.
Разумеется, мы не знаем и не можем знать, сколько продлится вторая «холодная война». Но мы можем быть уверенными в том, что она продолжится и после окончания СВО. Запад считает, что Россия бросила ему дуэльную перчатку, и твердо намерен дать ей достойный ответ. Если отбросить катастрофические варианты развития событий, то речь идет о периоде «длиной» в поколения. И здесь вновь становится актуальным главный урок первой «холодной войны» — подобные геополитические схватки выигрываются и проигрываются не только «на фронте» (или на фронте без кавычек).
Они выигрываются и проигрываются еще и в тылу. Экономическая «нормальность» — достойные условия жизни людей, рост экономики, открытость страны глобальному миру в той мере, в какой это возможно в условиях конфронтации с Западом, — все это тоже «оружие». Для того чтобы выдержать в ходе второй «холодной войны» натиск самого богатого и самого сильного противника в мире, России потребуется весь ассортимент из этого «арсенала».
