Что имеет более важное значение — снятие табу или ограниченный характер этого снятия? Вопрос сформулирован неправильно. Крайне важным является и то, и другое. Как отметила The New York Times, мы стали свидетелями исторического момента: «По-видимому, это первый случай, когда американский президент разрешил ограниченное применение американского оружия для нанесения ударов внутри границ противника, обладающего ядерным оружием». Но Байден по-прежнему предпринимает все меры предосторожности для того, чтобы этот исторический момент не привел к быстрому и внезапному «концу истории» и насильственной смерти всей человеческой цивилизации.
Еще одна цитата из The New York Times: «Это изменение носит узконаправленный характер и дает Украине разрешение использовать американские системы противовоздушной обороны, управляемые ракеты и артиллерию для обстрела территории России только вдоль северо-восточной границы Украины, недалеко от Харькова». Мы имеем ситуацию, которую трудно описать без использования раздражающих многих словесных оборотов «с одной стороны — так, с другой стороны — эдак». Трудно — но я все же попробую. Российская «дипломатия устрашения» не сработала — или, по меньшей мере, сработала далеко не в полном объеме.
Запад сделал ставку на то, что Кремль не пойдет на резкое повышение ставок из-за того, что в чисто военном смысле является достаточно ограниченным повышением градуса конфронтации. И, похоже, что с западной точки зрения этот рискованный шаг на данный момент оказался оправданным. Конечно, такой неутомимый комментатор текущих событий, как заместитель Владимира Путина в Совете безопасности РФ Дмитрий Медведев, указал на то, что западники могут «просчитаться» по поводу возможности (или невозможности) применения Россией тактического ядерного оружия.
Но, как указал в том же самом посту в социальных сетях тот же самый Дмитрий Анатольевич, «идет война». А война имеет мало общего в игрой в угадайку. Серьезная внешняя политика не может строится на посылке «контрпартнерам» (называть Запад просто «партнером России» язык уже не поворачивается) сигналов приблизительно следующего содержания: ну ладно, на этот раз мы, так и быть, не будем исполнять наши самые страшные угрозы, но в один из следующих разов сделаем это обязательно. Однако (извините, без «с другой стороны» все-таки не обойтись) внешняя политика России сейчас строится не на пустой риторике, а на энергичном проведении СВО.
Увеличение степени вовлеченности Запада в конфликт стало как раз реакцией на не очень приятный для официального Киева и стран НАТО ход конфликта. Британская газета The Financial Times: «Высокопоставленный украинский чиновник обронил слово «паранойя», описывая атмосферу, царящую в последнюю месяцы в президентском кабинете при подготовке к мирному саммиту, который состоится в следующем месяце. «Зеленский глубоко обеспокоен военной ситуацией, но еще больше — мирным саммитом в июне». Еще одна деталь из этого же текста: «Другой высокопоставленный украинский чиновник заявил, что Зеленский стал более “раздражительным и нервным” из-за положения на фронте. По его словам, президент заподозрил Вашингтон в стремлении начать переговоры с Россией, вопреки уверениям Белого дома в том, что решение об их начале всецело зависит от Киева. «Зеленский подозревает, что они хотят, чтобы конфликт прекратился до выборов в США».
Думаю, что подобные подозрения — это действительно не основанная на фактах паранойя (да, по моему глубокому убеждению, иногда паранойя может быть основана на фактах). Но наличие депрессивных настроений в высших политических кругах Киева говорит само за себе. Сложнее и тяжелее становится не только России, но и ее оппонентам. В конечном итоге все сводится вот к чему: есть ли в запасе у Москвы достойный ответный ход, способный не на словах, а на деле «убедить» западников и режим Зеленского, что дальнейшая игра на обострение контрпродуктивна? Если есть, то пора этот ход – без спешки, но и без затягивания – сделать. «Мы ответим. Асимметрично, но чувствительно», – заявил утром в пятницу председатель думского Комитета по обороне генерал-полковник Андрей Картаполов.
Не могу ничего пока к этому добавить, кроме слова «ждем».
