На северо-западе Ирана, в зоне крушения вертолета президента Эбрахима Раиси, по сообщениям синоптиков, местами шли ливни с грозами. Порывы ветра достигали 21 метра в секунду. Горные вершины и перевалы были закрыты облаками. Из-за падения атмосферного давления и вихрей с горизонтальной осью показания на высотомере могли быть завышены до 30-50 метров.
— Кто принимает решение о полете в таких сложных метеоусловиях?
— Всегда последнее слово остается за командиром, он подписывается под всеми документами, — говорит Вадим Базыкин. — А так, конечно, могла решать администрация президента. Но, как правило, они консультируются с авиаторами. Там работают самые опытные авиационные специалисты. К технике, которая перевозит первых лиц государства, предъявляются особые требования. Например, на нее никогда не поставят двигатель, который пришел с капитального ремонта. Он отрабатывает и его после ремонта отправляют на другие перевозки. А на президентский борт ставят новый. Поэтому я не думаю, что сейчас стоит поднимать тему санкций, относительно того, что президент Ирана Раиси летел на вертолете Bell-212 американского производства (гражданский вариант военного вертолета Bell-204\205, который США использовали во время войны во Вьетнаме).
По мнению заслуженного пилота России, Bell-212 уступает российским вертолетам Ми-8 и Ми-171.
— По всей видимости, его покупали еще в те далекие времена, когда Иран дружил с Соединенными Штатами. Я вообще не понимаю, как можно было для перевозки президента взять эту машину? Вертолет Bell-212 — старенький, некомфортный, небольшой. Я работал и на американских вертолетах, и на французских. Могу сказать, что самые комфортные — это итальянские машины, но самые надежные — это наши вертолеты. И только потом идут американские. Это мое мнение, как летчика-испытателя. Я советовал бы иранцам летать на наших Ми-171, это и дешевле, и безопаснее, и комфортнее.
Как замечает Вадим Базыкин, вертолет предназначен для полетов в любых условиях.
— А вот люди не предназначены для полетов в любых условиях. Надо создавать очень сильную летную методику при обучении, если вы возите президента страны. Летчик, прежде всего, должен научиться принимать верные решения, если убежден — говорить твердое нет.
— Два борта из президентского кортежа успешно приземлились. Вертолет с Эбрахимом Раиси разбился.
— Два других борта из президентского кортежа могли пролететь где-то в сторонке, например, в 5 километрах от вертолета, где был президент Ирана. В условиях тумана вертолеты никогда не летят рядом. Также эти три борта могли лететь, например, с дистанцией в десять минут. В горах всегда есть солнечная сторона и теневая. Где теневая сторона, вас выкидывает вверх, где солнечная — вас притягивает к горам и кидает вниз. Ко всему этому надо очень серьезно относиться.
Как говорит летчик-испытатель, при такой погоде, как правило, надо лететь выше любого пика, любой горы.
— И потом уже строить какие-то схемы захода на посадку. Если вы видите, что есть хоть какая-то дырочка в облаках, вы можете садиться. Если там нет средств навигации, нет диспетчера, как в аэропорту, который вас заведет, который видит ваши метки, нечего там делать. Надо разворачиваться и уходить. Если случается туман — то верхняя его граница, как правило, 300-500 метров, плотнее не бывает. Надо уходить туда, откуда прилетели.
— Обледенение можно исключить?
— Обледенение бывает при температурах от +5 до минус 7 градусах, в «сопливую» погоду. Поэтому я не думаю, что оно там было. Если только они не шли на высотах 2,5–3,5 тысячи метров, где может быть такая температура. Могли обходить грозу, на этих вертолетах стоят локаторы. Но здесь надо принимать решение комплексно. Вы в ущелье, вы в горах. Мне кажется, что здесь все-таки сыграл свою роль человеческий фактор, была ошибка пилота. Это мое частное мнение. Но, как правило, в последние годы, я, к сожалению, не ошибаюсь.
— Был ли шанс у находящихся на борту спастись, если экипаж решил совершить вынужденную посадку?
— Это практически суицид. У меня был случай, когда я увидел, что экипаж ставит видеокамеры не по полету, а на себя. Я спросил, для чего они это делают. Они сказали, что первый раз летят на льдину, в район Северного полюса, а вдруг что-нибудь случится… Я сразу уволил этот экипаж. Если летчики дают хоть один процент на невозврат, то их нельзя, на мой взгляд, допускать к полету. А здесь 50 на 50. Это не тот случай — встретим мамонта или нет. Тут реально 50 на 50 — будем жить или нет. Я понимаю, когда идут боевые действия и тебе некуда сесть, некуда вернуться. Но когда ты летишь с президентом, у тебя должно быть все продумано, всегда должен быть запасной план. У летчиков, в отличие от пассажиров, нет в ходу выражения «точка невозврата». Только — «точка возврата», когда надо принимать грамотное решение, что сейчас ты можешь вернуться.
— В президентский борт могли ведь подложить и взрывное устройство, и сбить вертолет из того же ПЗРК.
— Я подрыва не исключаю. Они слишком доступны были в том регионе, со всех сторон к ним можно было подойти.
— Почему при крушении Bell-212 не сработал автоматически аварийный радиомаяк? Почему президентский борт пришлось искать с помощью турецкого беспилотника Akinci с системой ночного видения?
— Как правило, аварийный радиомаяк стоит в хвостовой балке вертолета. Получается, что это самое тяжелое плечо. Маяк должен срабатывать при ударе, встряске, как только хвостовая балка деформируется. Может быть, основной удар пришелся на другую часть вертолета, или аварийный маяк стоял в каком-то другом месте, не в хвостовой балке. В 99% случаев маячки все-таки срабатывают. В авиации, как и в медицине, есть правило «золотого часа». Если пострадавших удается в течение часа найти и оказать им помощь, то высока вероятность спасти им жизни.
Спасатели обнаружили место, где разбился вертолет президента Ирана Эбрахима Раиси после 10 часов поисков. Bell-212 полностью сгорел при крушении.
