Александр Скубченко – украинский общественный деятель, политолог, в прошлом председатель Общественного совета при Минрегионразвития, строительства и ЖКХ Украины. Ныне – политэмигрант. Зимой 2013-2014 года Александр имел возможность наблюдать происходящее на Майдане Незалежности изнутри, так как его офис находился в печально знаменитом Доме профсоюзов, в котором тогда располагался главный штаб протестующих.
Напомним основную канву событий тех дней вкратце. 18 февраля 2014 года евромайдановцы атаковали правительственный квартал. Между ними и правоохранителями завязались ожесточенные столкновения.
Протестующие жгли машины оцепления, забрасывали беркутовцев брусчаткой и горящими «коктейлями Молотова». Был захвачен и сожжен офис Партии регионов на Шелковичной улице. Там были погибшие – случайные люди, сотрудники офиса. В столкновениях применялось огнестрельное оружие, стреляли боевыми патронами.
В 18 часов «Беркут» начал разгон Майдана. Протестующих вытесняли с площади в сторону Бессарабского рынка. В ночь на 19 февраля силовики попытались занять Дом профсоюзов, в здании начался пожар. В тот день и в ту ночь погибли 25 человек – протестующих и силовиков. Это официальные данные.
Тогда я приехала в Киев рано утром 19 февраля и сразу почувствовала, что Майдан уже не тот, каким я его видела в декабре-январе. Состав участников резко поменялся. Везде звучала западенская речь. Пресловутая киевская интеллигенция – «люди с хорошими лицами» – куда-то исчезла. Ее место заняли крепкие парни, явно приезжие. Я так уверенно говорю о приезжих, потому что сама несколько раз в киевских переулках сталкивалась с группками майдановцев, которые интересовались, где тут поблизости продуктовый магазин.
20 февраля на Майдане работали «неизвестные снайперы», десятки убитых. На следующий день, 21 февраля, президент Виктор Янукович подписал с лидерами оппозиции при посредничестве Евросоюза соглашение об урегулировании политического кризиса. Но оно было сорвано в тот же вечер, когда Майдан потребовал немедленной отставки Януковича. Янукович бежал из Киева в Харьков.
В ночь на 22 февраля отряды так называемой самообороны Майдана захватили правительственный квартал, уже покинутый правоохранительными структурами. Так «мирный протест» за все хорошее против всего плохого обернулся кровавым госпереворотом и продолжился кровавой гражданской войной.
Для большинства Евромайдан осенью 2013 года был полной неожиданностью и поначалу все думали, что он вот-вот сам собой рассосется. Однако, как утверждает Александр Скубченко, были те, кто все знал заранее и готовился к событиям заблаговременно.
– Примерно за год до событий я арендовал офис в Доме профсоюзов на Майдане Независимости. – рассказывает Александр. – Просто потому, что место удобное, в самом центре Киева. У меня тогда была организация – Киевский институт оценочной деятельности. Мы занимались оценкой недвижимости и всем, что с этим связано. Во время Евромайдана мы тоже оставались там, пока наш офис не сожгли.
Скубченко вспоминает, что еще до того, как в Киеве начались протесты, он заметил некоторые странные вещи, но поначалу не придал им большого значения.
– Где-то за месяц до начала Евромайдана комендант Дома профсоюзов, который обеспечивал хозяйственную деятельность в здании, ходил по всем офисам и предупреждал арендаторов, что в коридорах не должно быть выставлено никакого их имущества и техники. Обычно кто-то выставлял в коридор ксерокс, сканер или еще что-то. А тут он вдруг приказал освободить все коридоры, тогда никто не понимал, зачем. Потом все стало ясно. Когда начался Майдан, оказалось, что администрация здания все коридоры сдала в аренду протестующим. Естественно, не бесплатно.
– Но ведь тогда говорили, что активисты просто захватили Дом профсоюзов и другие административные здания…
– Все планировалось сильно заранее, когда еще ни о каком Майдане и речи не было. По крайней мере, с Домом профсоюзов так было. У них ведь уже был опыт первого Майдана 2004 года, поэтому они знали, что будет холодно и что надо будет где-то размещать людей. Еще никто и не думал, что что-то может произойти, а они уже освобождали коридоры для размещения раненых.
– Руководству Дома профсоюзов они платили деньги?
– Да. В январе Дом Профсоюзов даже обратился в суд, чтобы выселить из здания майдановцев. При этом руководство ссылалось на подписанный договор аренды помещений и утверждало, что они ни за аренду полностью не заплатили, ни за коммунальные услуги. Поскольку договор аренды не был исполнен, они подали иск о выселении. До этого я и не знал, что они находятся там на законных основаниях. Со стороны казалось, что здание просто было захвачено. А оказалось, что Дом профсоюзов их пустил, по сути, добровольно.
На первом этаже Дома профсоюзов был большой холл, столовая, оставшаяся еще с советских времен, и еще один холл с лифтами. Там был проходной двор – кто-то все время входил, выходил. Там работал пресс-центр, проводились пресс-конференции. Столовая и кухня использовались по назначению, там делали бутерброды, разливали чай.
Второй этаж был административный. Там размещалась администрация Дома профсоюзов и комендант Евромайдана Степан Кубив. 24 февраля 2014 года он стал главой Национального банка Украины.
На третьем этаже были офисы разных организаций, в том числе и офис Скубченко. А в коридорах Майдан разместил что-то типа лазарета или санчасти.
– После начала Майдана активисты заняли здание. – рассказывает Александр. – Появился комендант, и для того, чтобы попасть в свой офис, надо было иметь выписанный им пропуск. Профсоюзы здание уже не контролировали. Сначала еще надо было зайти на территорию Майдана, где все проходы тоже контролировались. Пропускной режим в здании Дома профсоюзов осуществляла охрана Майдана. Но мы в свои офисы на 3-м этаже хоть могли попасть, а выше прохода вообще не было. Те, у кого офисы были выше 3 этажа, не имели в них доступа с самого первого дня Майдана. Там все разграбили, так они свое имущество больше и не увидели.
– А что там было, на верхних этажах?
- Там размещались казармы «Правого сектора» (организация признана экстремистской и запрещена в РФ). Выяснилось это случайно. Ко мне тогда приехала одна моя знакомая, которая поддерживала Майдан. И она просто ошиблась и нажала в лифте вместо кнопки 3-го этажа пятую. Она рассказывала: «Дверь открывается, и мне в грудь тут же упирается дуло автомата. Я слышу: «Вон отсюда!». Там стоял какой-то вооруженный боевик в форме.
Когда она спустилась ко мне, у нее от страха руки тряслись. Боевики появились в Доме профсоюзов как-то сразу, с началом Майдана. На одном из верхних этажей как-то произошел взрыв, видимо, случайный. Потом говорили, что это было неосторожное обращение с боеприпасами. Там размещались и какие-то мастерские, лаборатории. Но даже полицию туда не пропустили для осмотра места происшествия. Кнопки лифта не были заблокированы, но если ты туда поднимался, тебя из лифта просто не выпускали.
– Вы наблюдали Майдан, так сказать, изнутри. Что вам показалось необычным?
– Я видел, что Майдан был очень хорошо организован. Проходя в свой офис через санчасть, я видел, что там очень много людей. Не только пострадавших от «Беркута», но и просто больных, простуженных и т.д. По их разговорам я понял, что там все было организовано по-военному.
Врач говорил больному: «Куда тебе в наряд! У тебя температура. Передай командиру, что я тебя освободил». Там царила настоящая армейская дисциплина. Больные прямо на полу лежали. Ко мне подходил один из депутатов с просьбой разместить раненых в нашем офисе, но я ему отказал. Выехать из офиса я не мог, так как была проблема с вывозом имущества и оргтехники. Для этого надо было получить огромное количество всевозможных разрешений у коменданта. Проще было бросить. Поэтому мы там оставались, так как долгое время верили, что скоро Майдан разгонят.
Однако разгона так и не случилось, а градус противостояния все повышался. Начались серьезные столкновения на улице Грушевского, в Дом профсоюзов приводили пострадавших.
Я видел этих избитых людей в балаклавах: некоторые даже на украинском языке не умели разговаривать. Это были самые настоящие боевики, наемники, не знаю, откуда. Мне не знакомы языки, на которых разговаривали эти майдановцы, которые на полу лежали. Они были в балаклавах, чтобы люди не поняли, что это не украинцы.
– В лазарете они были уже без балаклав?
– Да. Поэтому я и понял, кто они. Было ясно, что это иностранцы. Внешность явно не славянская. Были похожи на сирийцев, а там кто его знает, кто они такие. Я видел, как они говорили по телефону на своих языках. Иностранцев там было много в январе, когда с «Беркутом» на Грушевского происходили стычки. Соответственно на Крещатике под моими окнами в периметре Майдана был своего рода тренировочный лагерь. Я наблюдал, как они там под руководством инструкторов учились прорывать кордоны «Беркута», отрабатывали приемы. Они были вооружены палками, цепями. Каждый день с утра и до вечера у них были тренировки.
Сам облик протестующих сильно отличался от того образа благородных «воинов света», каким его преподносила пропаганда. Я заходил на Майдан через улицу Прорезную, и там постоянно сидели активисты, которые стреляли у прохожих сигареты и деньги на выпивку. Около Лядских ворот каждое утро валялись бутылки, шприцы. То есть там и бухали, и кололись – все было.
На верхние этажи «Правому сектору» каждый вечер поднимали проституток. Их легко можно было опознать по нарядам. Чулки, высокие сапоги, яркие короткие юбки, несмотря на мороз. Поставляли их группами, человек по пять-десять.
Когда 18 февраля начался разгон Майдана, Александра в Доме профсоюзов не было. Он находился у друзей метрах в 300 от места действия.
– Происходящее вызывало у меня смешанные чувства. – вспоминает он. – С одной стороны, была радость от того, что с Майданом, как мне казалось, будет покончено. Но вид горящего Дома профсоюзов вызвал шок. У меня на глазах сгорало фактически все, что у меня было. Я ушел из офиса накануне вечером и еще не знал, что не смогу туда вернуться. Все мое имущество там так и осталось. Остались оригиналы нужных документов, банковские карточки, деньги, мобильные телефоны.
На следующий день после пожара мне на телефон стали поступать СМС-сообщения об оплате с моих карт мелких покупок в интернете, что можно было сделать без ввода пин-кода. Я тут же все заблокировал. Через неделю я через одного своего промайданного товарища попытался попасть в свой офис. Он сказал, что надо заплатить коменданту несколько сотен гривен, чтобы он меня туда пустил. Вместе с товарищем мы поднялись на третий этаж. Там все выгорело. У меня в офисе стояла толстая железная дверь, из-за нее пожар почти не затронул помещение, хотя все было покрыто толстым слоем сажи. Но дверь был вскрыта, и оттуда вынесли все, что имело хоть какую-то материальную ценность. Забирать уже было нечего.
– В здании могли погибнуть люди?
– Конечно, там мог кто-то погибнуть. Выгорело все. Там было настоящее пепелище. Кто-то мог сгореть или задохнуться. В любом случае, людей там было очень много. Кто-то мог не успеть эвакуироваться.
– Пленные там могли оставаться?
– Могли, конечно. У них в подвальном помещении было «гестапо», как они сами его называли. Туда заводили захваченных сотрудников «Беркута». Там орудовала «служба безопасности Майдана» из членов неонацистской партии «Свобода».
– Вас преследовали?
– Меня преследовали за пророссийскую позицию. Постоянная травля, обыски, выемки. После 24 февраля 2022 года начался конкретный прессинг. У меня заблокировали социальные сети, я замечал за собой слежку. Я видел, как вокруг пропадают люди с пророссийской или просто умеренной позицией. Потом их находили – кого-то в тюрьме, кого-то забирали «на подвал» в СБУ. В апреле прошлого года у меня провели обыск, возбудили дело, допросили, но закрыть не успели. Я сумел сбежать.
