Имя «Александр» имеет греческие корни, в переводе означает «защитник». И действительно, другой дороги Саша Данилов для себя не видел с детства. Родился в Рязани – десантной столице. Сам из семьи военных. Отец – ветеран Воздушно-десантных войск. Так что судьба, можно сказать, была предопределена. Пошел по стопам отца. Сначала – Ульяновское суворовское, затем – Рязанское десантное.
- Я всегда хотел служить в ВДВ, – говорит Александр, - но в последний момент как-то вдруг передумал и понял: хочу именно в морскую пехоту. После окончания училища получил назначение в бригаду морской пехоты в Петропавловске-Камчатском, где с 2013 года и служу.
- Как оказались в зоне специальной военной операции? Какой была первая реакция у вас, у подчиненных?
- Какая может быть реакция? Мы свой жизненный путь выбрали сами, поступив в военное училище. Имели огромное желание стать офицерами.
- Саш… А если без лозунгов? Просто по-человечески…
- Ну, если по-человечески (улыбается), то разная была у всех реакция. Это естественно. Никто ведь не знал, чего ждать, к чему готовиться.
- Когда узнали?
- В конце февраля, когда там уже всё началось. Петропавловск-Камчатский далеко. Поначалу не знали: привлекут – не привлекут. Привлекли. С конца февраля стали собираться, в марте были там.
- И прямо в бой?
- Нет, дали немного времени прийти в себя, уточнить задачи. Когда приехали, нас ввели в курс дела, обеспечили всем необходимым, и потом – на передовую.
- Успели поговорить с местными бойцами из ополчения ЛНР? Они бывалые, некоторые по 8 лет воюют. Многое, наверное, могли подсказать.
- Говорили. Хотя разговоры – одно, и совсем другое, когда сам там оказываешься. Понятно, что местные нам поначалу подсказывали, учили, где-то мы вместе с ними работали. Мы, конечно, прислушивались, делали выводы, а уж потом сами решали, что использовать, а что нет. У всех свои методы работы. У них там тоже есть и те, кто очень хорошо работает – планово, грамотно, а есть те, кто не очень.
- Понятно, многие из них пришли с «гражданки» и уже на линии фронта осваивали науку побеждать. Вас-то вон сколько лет воевать учили.
- Да нас учили, готовили, тренировали, но на практике многое оказалось не так, как представлялось. Наверное, никакое училище, никакая служба и стрельба на полигоне не может стопроцентно подготовить к той реальности, с которой сталкиваешься на поле боя.
- Каким был ваш первый день на передовой?
- Мне кажется, он у всех одинаковый. Поначалу никто не может понять, что на самом деле происходит: кто стреляет, где свои, где противник? Что откуда летит, куда нести раненых... Со временем только всё это начинаешь понимать. Но в первый день сложно.
- Почему не понятно, где свои, где чужие? А связь?
- Не в этом дело. Приходишь на незнакомую местность, где пока слабо ориентируешься. Даже если бойцу объяснишь по связи, где ты, а тот скажет, где он, всё равно не всегда можно понять реальную картину: чей снаряд летит – их или наш, когда прятаться, когда нет… Если наши подразделения работают, надо не прятаться, а помогать. Но поначалу все эти вещи сливаются, образуя в головах бешеный коктейль, который сложно разделить на части.
Кто-то через 3-4 дня начинает ориентироваться. У кого-то через неделю приходит понимание, когда становится ясно, как наступаем, где противник, что делать дальше.
- Вы в первый день наступали или оборонялись?
- Сначала наступали, потом оборонялись. Так обычно и бывает. Нас, видимо, все-таки неплохо учили, так как наше подразделение сразу заняло большой район. Мы закрепились там и в течение 2-3 недель очень успешно его держали, после чего пошли дальше.
- У вас в подчинении была рота бойцов, с которыми служили Петропавловске-Камчатском?
- Частично. Были мои, кого-то мне добавили, когда доукомплектовывали, согласно штату. Чьи-то морально-деловые качества я очень хорошо знал, некоторых видел в первый раз. Познакомился буквально за день-два до наступления.
- Ох и тяжко, наверное, идти в первый бой с незнакомыми людьми?
- В той ситуации выбора нет. Есть задача, её нужно выполнить, несмотря на общую тревогу, страхи, потери среди личного состава... Потери – это ведь тоже шок для людей, когда они впервые наблюдают, как мимо них проносят раненых, погибших… Когда ты собственными глазами видишь, что происходит с человеком после разрыва снаряда. Но, несмотря на всё это, мы тогда заняли позиции и закрепились на них.
Победить страх
- Саша, вы произнесли слово «страх». Обычно военные его избегают. Хотя трудно поверить, что есть люди, которые при виде огня, крови, смерти его не испытывают.
- Страх – это нормально. Но каждый по-разному его переносит и преодолевает. Кого-то страх просто сковывает, и тогда человека нужно очень быстро спасать. Спрятать, допустим, где-то в подвале, чтоб не убило, не ранило, так как поначалу он не может свой страх пересилить и бороться с ним. А кто-то, наоборот, движется вперёд только за счёт страха.
- Что вы делали с теми, кто не мог действовать из-за охватившего страха?
- Таких приводили в чувство, успокаивали, ставили на безопасные позиции и предлагали выполнять более простые задачи уже не на передовой. В тылу ведь тоже задач хватает. Даже в масштабах подразделения или роты.
- Были те, кто после первой паники смог себя переломить?
- Конечно. Их абсолютное большинство. Просто кто-то начинает преодолевать свой страх через день-два, а у кого-то на это уходит неделя. Конечно, есть и те, кто так до самого конца не может с ним справиться. Их мало. Но это уже личностный человеческий фактор. А есть и другая категория — люди, начисто лишённые страха. И это плохо.
- Почему?
- Потому, что такой человек, который перестает бояться, начинает считать себя неуязвимым, становится слишком уверенным. Ему кажется, он всё знает, всё умеет. А это хуже всего. Причём хуже не только для него лично, но и для тех людей, которые, выполняя задачу, находятся рядом с ним. Такой человек запросто может подставить всю группу, весь отряд.
Командирские мысли
- Есть расхожая фраза: генералы всегда готовятся к прошедшей войне. Но у нас в последнее время много говорилось о сетецентрических войнах будущего, высокоточном оружии. С этой позиции просчитывалось и возможное противодействие НАТО. А получилось, что сейчас воюем с НАТО в окопах, как в Первую мировую, только более современным вооружением.
- Совсем нет. Те фундаментальные принципы и основы сражений, что описаны в учебниках, по которым нас учили, они остались. Поменялись средства ведения боя.
Да, сейчас, конечно, есть коптеры, высокоточное оружие, барражирующие боеприпасы... Но исход сражения по-прежнему решает боец – человек с автоматом в руках. Решает командир, который организует, планирует и управляет боем.
Одними коптерами и высокоточными боеприпасами в спецоперации ничего не решишь. Населённые пункты освобождают и штурмуют бойцы с техникой. Рубежи берут люди. Хотя на исход боя во многом влияют дистанционные средства: артиллерия, ракеты... В таком количестве, как сейчас, эти виды оружия, наверное, никто никогда не применял со времен Великой Отечественной. Не было такого ни в Чечне, ни тем более в Сирии. Здесь сейчас все намного сложней…
- Считаете, такого масштаба боевых действий никто ждал?
- Думаю, да. Но и они тоже не ждали.
- Что-то меняется в тактике применения войск?
- Безусловно! Всё меняется. Даже я, будучи командиром роты, и мои офицеры – младшие командиры, сержанты – очень быстро, буквально в первую неделю поняли, что здесь не всегда получается так воевать, как раньше. Учтите: ведь наш противник тоже учился по тем же самым учебникам. Он мыслит так же. Значит, нужно как-то приспосабливаться, менять тактику, использовать что-то новое, обманывать и предугадывать его действия.
Перед командиром всегда стоит две главных задачи: выполнить приказ и сохранить жизни своих подчиненных. Без разницы – оборона это, наступление или штурм. Сейчас первая задача – это все-таки сохранить жизнь и здоровье личного состава, а уже вторая – вовремя выполнить поставленную задачу.
- Почему не первая?
- Потому, что если не сохранишь жизнь и здоровье людей, то вторую задачу точно не выполнишь. Просто не с кем её будет выполнять.
Если не сбережешь бойцов и технику, тогда майорам и полковникам придется брать в руки автоматы и идти в окопы. Кто-то подумает: вот герои! А я скажу: ребят, у вас другая работа! Государство вас долго готовило для выполнения более сложных задач. И если вы их не решите, кто это сделает?
В десантном училище мне говорили: когда командир взял в руки автомат, и кроме него в подразделении некому стрелять, значит, он потерял боевое управление. Считаю, даже младшие офицеры, должны на своем уровне уметь организовывать и управлять. Это намного важнее, чем идти в атаку самому. Правильные решения командира должны спасать жизнь подчиненных и работать на выполнение боевой задачи. Понятно, что не всегда это получается, бывает, приходится и самому стрелять. Но это не должно быть константой.
…Хотя, знаете, у меня, если честно, тоже ведь там была ситуация, когда пришлось взять в руки автомат.
Морская пехота идет первой
- Нам поставили задачу выйти в район лесополосы и, заняв там позиции, начать подготовку к штурму населённого пункта. Мы действовали в передовом отряде, двигаясь впереди остальных подразделений.
- Морская пехота всегда идёт первой?
- Не всегда, но часто. Мы первыми заняли этот район. Справа-слева соседи, много техники. Все начали готовиться к предстоящим действиям.
- Как готовиться?
- Оценивать обстановку, осматривать местность, искать пути подхода к выполнению боевой задачи... Тут важно понять, где точно находится противник. Какие маршруты наиболее безопасны, чтобы к нему выйти. С какого рубежа можем начать по нему огневое воздействие с минимальным ущербом для себя и максимальным для него. Мы должны обыграть противника: не подставиться сами, а ему нанести мощное огневое поражение. С этого начинается любой штурм, любая атака...
И вот когда мы начали занимать позиции, в лесополосу, где расположилось много наших подразделений и техники, вошла диверсионно-разведывательная группа – ДРГ противника, человек 12-16.
Ясно, что действовать с криками «ура!» у них задачи не было. Им требовалось: обнаружить нас, выявить, вскрыть, передать координаты и спокойно уйти.
- Говорят, ВСУ в основном проводит разведку беспилотниками и разведгруппами не особо действуют.
- Действуют. Многое еще зависит от конкретной местности. В густом лесу беспилотник ничего не увидит. Там и человек-то в десяти метрах от себя уже ничего не заметит.
И вот зашла такая группа, обнаружила стоянку нашей техники, вскрыла расположение подразделений, посчитала людей…
- Как их в лесу сосчитать?
- Отследить, кто куда по каким дорогам двигается, сколько техники. Допустим, стоит десять боевых машин, значит, где-то рядом рота. Если 2-3 машины – взвод. Несложная арифметика.
И вот как раз в тот момент, когда я созвал по связи младший командный состав для уточнения задачи, случилось так, что два моих командира группы случайно наткнулись на эту ДРГ. Началась стрельба, моих сразу тяжело ранило (в результате они потом выжили - всё нормально). Завязался бой. Ребята предупредили по связи, что в нашем районе ползает противник.
Я сразу поставил задачу командирам штурмовых групп идти спасать попавших в засаду, вытаскивать раненых. Те по связи сообщили, где находятся. А мы с командиром соседней роты тем временем подтянули боеприпасы, гранаты, магазины…
- Когда раненые выходили на вас по связи, противник ведь тоже мог их прослушать?
- Нет. Есть закрытые средства связи.
- Это в этот момент вам пришлось взяться за автомат?
- Да. Мы с командиром соседней роты, грубо говоря, встали в стойку в окопе, разобрали сектора и начали вести наблюдение уже с автоматами наготове. И получилось, что прямо на нас случайно вышла та самая украинская ДРГ. Они нас сначала не заметили. Я ж говорю: местность сложная – густой лес, видимость в «зеленке» плохая. Да и мы их увидели в последний момент. Завязался бой. Их было человек двенадцать, нас – двое. Отстреливались, и чтобы себя спасти, и чтоб «вэсэушники» не ушли. Они успели собрать о нас кучу данных. Если б ушли с ними, всем нашим тут бы очень грустно стало.
- Долго пришлось держаться?
- Бой длился минут 20-30. Мы бросали гранты, обменивались очередями. У меня в одной руке автомат, в другой – шипит радиостанция: «Ребята, вы там где? Мы вас очень ждём…» А ребята вытаскивают наших раненых - «трехсотых», думая, как бы побыстрей прибежать к нам на помощь, да по пути не наткнуться с другой стороны, на тех же самых украинских диверсантов.
Сначала бой был очень интенсивным. Потом стал затихать, так как у нас осталось буквально по полтора магазина патронов и закончились гранаты. Когда почти всё уже было на исходе, с фланга как раз подошла наша штурмовая группа с одним моим замечательным товарищем сержантом. Противник этого не ожидал. Порядка 7-8 человек мои ребята сразу же уничтожили на месте. Остальные начали отступать, поняв, что их обошли, и нас теперь больше.
Штурмовая группа вытащила нас из окопа. Мы стали перегруппировываться, чтоб найти эту ДРГ и уничтожить её остатки. Я так думаю, противник понял: живым мы его отсюда не выпустим. Задачу свою он, мягко говоря, не выполнил. Группу обнаружили, она в кольце, шансов уйти почти нет. И тогда противник вызвал на себя огонь своей артиллерии, чтобы била по всем нашим позициям.
Звезда Героя
- Украинская артиллерия стреляла из всего, что только было, буквально перепахивая лесополосу. Реактивные, ствольные установки и миномёты работали по позициям наших подразделений с высочайшей плотностью огня. Мы с командирами приняли решение поменять район, пока нас тут всех не сравняло с землёй.
Наши подразделения со всем своим имуществом, техникой, боеприпасами уходили по просекам, меняя район дислокации. Нас догонял артиллерийский огонь. На протяжении всего пути, через каждые 20-30 шагов бойцы, прячась от обстрела, падали под деревья, кусты – под все, что было рядом, так как снаряды ложились пачками.
- Потери были большие?
- Потом, когда уже вышли в более или менее безопасный район, подсчитали. Слава Богу, при таком массированном обстреле по потерям всё оказалось сносно. Если вообще можно так говорить.
- Вас ведь тогда контузило?
- Да. Тяжёлый был денёк… Сначала эта ДРГ. Потом уходили, когда в десятке метров от тебя постоянно ложились снаряды – так себе ощущения. Я даже не заметил, как меня одним из разрывов накрыло. Но расслабиться было нельзя, со мной люди. Отключился, когда уже все оказались в безопасности. Просто сел в окоп зарядить магазины, и «ушёл в темноту». Очнулся только на следующее утро в медпункте батальона.
Меня отправили в госпиталь. Врач осмотрел, прописал лечение. Командование поставило вопрос: едешь в Россию лечиться и восстанавливаться, или остаёшься здесь в госпитале? Я предложил: давайте лучше на месте, без выезда, у себя в части недельку-две полечусь по предписанию врача – условия позволяют. Я здесь еще нужен.
Но подлечиться не получилось. Случилось, что ряд командиров вышли из строя, и надо было кому-то их заменить. Так что буквально через 4-5 дней я вернулся. Но уже чуть в другом статусе, не командиром роты, а начальником штаба батальона.
- И тогда вас во второй раз контузило?
- Да. Когда координировал взаимодействие нескольких рот, танковых взводов и других подразделений, включая свое. Это все тоже командирская работа. Только в большем масштабе.
Я сидел на краю окопа, и где-то метрах в 5-7 упал снаряд. Что-то очень крупное, натовского 155-го калибра. Увидел вспышку, дымку, взрывной волной – она прошла через меня – закинуло в окоп. Какое-то время лежал внизу на земле и эти снаряды ложились рядом. Услышал порядка 10-12 разрывов. Похоже, меня основательно «заблокировало»: мутило, крутило голову, сводило тело, сложно было говорить, тряслись руки... Но я понимал: там мое подразделение, я его веду, координирую связь и не могу бросить людей. Тем более я начал понимать, что возможно минут на 30, вообще выбыл из управления подразделениями.
Постарался подняться и выйти на связь, уточнить, кто где находится. На том конце слышали, что я заикаюсь, не могу точно произнести команду – получалось не с первой попытки, но уже требовалось наводить артиллерию, передавать координаты… Я понимал: это необходимо сделать. Постарался «собрать мозги в кучку», пытаясь обеспечить координацию всех подразделений.
Потом, уже ближе к ночи, мой старший начальник сказал: «Всё. Активные действия заканчиваются. Давай уходи оттуда. Ты больше там не нужен. Мы будем координировать связь подразделений от себя напрямую».
Меня стразу отпустило. Что было после - не особо помню. Мне обо всем позже рассказали. Смутно вспоминаю, как за мной приехала боевая машина. Водитель сказал: «Товарищ капитан, поехали». Посадил меня и вывез оттуда с наступлением темноты.
В тот раз после контузии меня уже не спрашивали — могу — не могу. Сразу отправили лечиться в Россию.
- Звезду Героя вы получили за то, что, несмотря на тяжелую контузию, продолжали управлять войсками?
- Нет. Любую государственную награду командир получает за действия своих подчиненных. За тех, кто непосредственно в окопах с автоматом в руках борется со своим страхом, успешно выполняя боевую задачу.
- Но ведь это, прежде всего, заслуга командира?
- Прежде всего, это заслуга личного состава. Заслуга командира в умении им управлять, принимать правильные решения, отвечать за своих подчиненных.
- Хорошо, но это же вы в том бою принимали решения, которые выполнили ваши подчиненные. И ваши решения сохранили им жизнь. Просто так Звезды не вручают.
- В тот момент я не задумывался об этом. И потом, надо понимать, что такие награды вручают не за один какой-то бой, я за целый ряд выполненных задач. Это как итог многих боевых заслуг моего подразделения.
Кто с той стороны
- С каким противником мы воюем? Вам приходилось общаться с теми людьми, которые попадали в плен? Что вы можете сказать о тех, кто находятся с той стороны?
- Они, безусловно, разные. Попадаются обычные мужики, такие же, как наши мобилизованные. Обычно это дядьки лет 40-45-ти из территориальной обороны, которым с 2014 года внушали, что Россия – «захватчик». Есть такие, кому лет по 25-26 с абсолютно «промытыми» мозгами. Они агрессивны и убежденно заявляют, что будут резать и убивать русских.
- Прямо так в лицо вам и говорят?
- Нет, нам они такого уже не говорят. Это потом, когда выясняется, что у них кругом нацистская символика, их в соответствующих местах начинают спрашивать, предварительно отследив в Сети прежние высказывания. Там они еще храбрые. А когда попадают в плен, с нами себя так не ведут. Хотя иногда и пытаются всякую ерунду нести.
- Они очень подготовленные?
- Не всегда. Где-то встречаются мобилизованные, которым просто вручили автоматы, пару месяцев погоняли по полигону, затем посадили в окоп, дали боеприпасов, еды и сказали: сидеть, смотреть, стрелять туда. Вот они и сидят в этом окопе. Стреляют, пока патроны не кончатся.
А бывают очень подготовленные и хорошо вооружённые подразделения, которые иногда совершают очень дерзкие манёвры. Конечно, не всегда их «слабоумие и отвага» хорошо заканчиваются. Но, тем не менее, видно, что это люди с высоким боевым духом, настроенные воевать.
- С иностранцами часто встречались?
- В той ДРГ, про которую я рассказывал, многие бойцы кричали на польском языке. И это очень мотивированный противник. Вплоть до того – я, правда, сам не видел, но ребята, которые меня вытаскивали из окопа, рассказали – что во время боя, когда в той группе одного тяжело ранили, этот человек сам себя подорвал гранатой. Настолько сильно он не хотел сдаваться в плен. А может, боялся сдаться. Их ведь сильно запугивают.
Бывали и офицеры ВСУ, которые делали так же, если понимали: всё, конец – смерть или плен. И они выбирали смерть, подрывая себя гранатой. Так что нельзя считать, что против нас воюет противник, который намного слабее нас морально и менее подготовлен. Они готовились. Давно. Нам противостоит очень серьезный враг. Не стоит его недооценивать.
- Саш, сколько вам лет?
- 31 год. А почему вы спросили?
- Вы такой молодой и уже такой мудрый... Не по годам.
- Вряд ли. Я так не считаю. Хотя, наверное, постарел за эти последние месяцы. И вот уже как ветеран, сижу тут перед вами, вспоминаю (смеется)… Рано, наверное, пока делиться воспоминаниями. Дело делать надо. Я там еще нужен.
