На общем фоне того, что происходит сейчас в Европе, все эти поползновения могут показаться второстепенными деталями. И если смотреть на ситуацию исключительно с позиции сегодняшнего дня, так оно и есть. Как еще весной заметил глава дипломатии ЕС Боррель, «конфликт на Украине может быть разрешен только на поле боя». А на поле боя даже сто парламентских резолюций идеологической направленности значат сильно меньше, чем даже единственный танк. Однако в политике нельзя жить одним днем. В смысле игры вдолгую волна антироссийских резолюций западных парламентов — это тоже оружие. Оружие, которое действует сильно не сразу, но все равно действует.
То, что началось 24 февраля 2022 года, — это, с одной стороны, нечто совершено невиданное, а с другой, константа жизни европейского (или любого другого) континента на протяжении жизни многих столетий. Звучит крайне загадочно или даже заумно? Не переживайте, сейчас все станет ясно как божий день. Если «раздеть» украинский конфликт — снять с него все многочисленные идеологические «бантики и кружева», то что останется? Классическая схватка за передел сфер влияния и изменение баланса сил. С помощью военного освоения Украины — ее втягивания в состав НАТО — Запад хотел «отстричь когти» русскому медведю, превратить РФ во второстепенную силу, геополитического карлика, зажатого в угол натовским гигантом. Просчитав ситуацию, Кремль счел подобную перспективу неприемлемой для себя и нанес удар на упреждение. Все как в любом учебнике истории или, скажем, в многотомной «Истории дипломатии», которой я зачитывался в детстве. Поменяйте Путина, допустим, на Александра II, а Байдена на Наполеона III или Бисмарка, и вы увидите очевидное: то новое, что началось 24 февраля, — это в реальности лишь хорошо забытое старое. Разумеется, в этом хорошо забытом старом есть элемент чего-то действительно нового — или, скажем так, нового по отношению ко временам Бисмарка или двух Наполеонов. Что же это за новый элемент? Давайте откроем ларчик не сразу, а открывая по порядку все замки.
«Холодная война» лишь во вторую очередь была борьбой за сферы влияния. В первую очередь это был конфликт идеологий, схватка двух конкурирующих систем взглядов на мир. В эпоху Горбачева эта схватка вроде бы официально завершилась — но только не для Запада. Под какими лозунгами, например, ту же Украину втягивали в орбиту влияния США и ЕС? Не под такими: «сейчас мы вас политически колонизируем и тем самым лишим Москву свободы маневра». Все это оставалось в уме, а вслух произносились торжественные сентенции про европейские ценности, общеевропейскую солидарность и прочая и прочая. И такая стратегия в силу сочетания многих факторов сработала. То, что Запад на Украине написал пером, Россия сейчас вынуждена вырубать топором. Убедил я вас теперь, что речь идет не о чем-то теоретическом и отвлеченном, а о предельно конкретных и прикладных вещах? Очень надеюсь, что убедил. Ведь если рассматривать конфликт на Украине как сочетание двух элементов — классической борьбы за сферы влияния и баланс сил и идеологической схватки в стиле «холодной войны», он окончательно перестает быть загадочным и непонятным.
При взгляде на ситуацию под таким углом зрения понятным становится и глубокий смысл волны (уверен, эта волна только начинается) резолюций западных парламентов. Действия Путина в феврале подвели черту под периодом, который, пока не придумано нечего более точного и хлесткого, принято именовать эпохой после «холодной войны». Настали новые времена — времена, которые требуют новых идеологических декораций. И такие декорации начали не спеша сооружаться. И не важно, что строятся они из старых идеологических строительных материалов. Комментируя планы бундестага признать голодомор геноцидом украинцев, посол РФ в ФРГ Сергей Нечаев написал в статье для немецкой газеты Junge Welt: «Как свидетельствуют исторические документы, в результате голода, поразившего обширные районы СССР в 1932–1933 гг., погибло более 7 млн чел. (В т.ч. около 2,5 млн в российской части страны и 1,5 млн на территории Казахстана.) Голод имел массовый и неизбирательный характер. Он начался с сильной засухи и неурожая, на которые наложились чрезвычайные меры советского правительства в рамках политики принудительной коллективизации. Реализация этих мер жестко обеспечивалась во всех без исключения земледельческих районах СССР... Голодали и умирали от голода не только украинцы, но и русские, белорусы, татары, башкиры, казахи, чуваши, немцы Поволжья, представители других народов».
С точки зрения логики, абсолютно верно. Но в том-то и состоит особенность таких заряженных терминов, как «геноцид» и «государство — спонсор терроризма». Они воздействуют не только и не столько на те части нашего мозга, которые отвечают за логическое мышление, а на те его части, которые рулят чувствами и эмоциями. Это термины, которые кодируют, — пропагандистское оружие массового поражения. Что этому противопоставит Кремль? Вопрос поставлен неправильно. Правильная формулировка «уже противопоставил». Речь Путина 30 сентября этого года: «Долгие восемь лет людей на Донбассе подвергали геноциду, обстрелам и блокаде, а в Херсоне и Запорожье пытались преступно взрастить ненависть к России, ко всему русскому. Сейчас, уже в ходе референдумов, киевский режим грозил расправой, смертью школьным учителям, женщинам, работавшим в избирательных комиссиях, запугивал репрессиями миллионы людей, которые пришли выразить свою волю. Но несломленный народ Донбасса, Запорожья и Херсона сказал свое слово... Нет ничего сильнее решимости миллионов людей, которые по своей культуре, вере, традициям, языку считают себя частью России, чьи предки на протяжении веков жили в едином государстве. Нет ничего сильнее решимости этих людей вернуться в свое подлинное, историческое Отечество».
Это не слова джентльмена, который днем конкурирует с другими джентльменами, а вечером с соблюдением всех норм этикета садится пить с ними чай. Это слова полностью мотивированного идеологического воителя, готового не только обороняться, но и наступать на всех фронтах. И пролегают эти фронты не только в районе внешнего периметра России. В идеологии нет или почти нет границы между внутренней и внешней политикой. Задайте, например, себе вопрос: почему российский парламент именно сейчас принял закон о защите традиционных ценностей? Любые прогнозы сейчас — это предельно неблагодарное занятие. Но я все же рискну: идеологическая схватка между Россией и Западом будет носить гораздо более затяжной характер, чем активная фаза конфликта на Украине.
