Об уроках и дотянувшихся до наших дней «хвостах» Потсдамской конференции мы поговорили с исследователем-историком Борисом Иванишиным.
— Если оценивать «по гамбургскому счету», основные результаты переговоров руководителей СССР, США и Англии в Потсдаме летом 1945-го сводятся к нескольким позициям. Решение проблем с побежденной Германией, согласование новых границ Польши, достигнутый консенсус по вопросу о репарациях, договоренности, принятые по предстоящим военным действиям союзников против Японии… Но ведь за этим «магистральным» содержанием скрываются многие нюансы, которые уже тогда обозначили отнюдь не радужные перспективы отношений нашей страны с ее могучими западными «партнерами»…
Таких «нюансов» довольно много. И многие из них выглядят сейчас, в современных условиях обострившейся международной напряженности, спровоцированной во многом именно США и Англией, весьма поучительно.
Некоторые события и дискуссии на высшем уровне в Потсдаме словно дают подсказку: каков традиционный стиль поведения и методы «убеждения» у наших нынешних главных западных оппонентов, каким образом в переговорах с ними можно добиваться желаемого результата.
Конечно, прямые аналогии проводить было бы чересчур, но некая вот именно что «подсказка из прошлого» вполне возможна. Давайте просто вспомним об отдельных эпизодах, имеющих отношение к встрече в Потсдаме, а делать на основании таких фактов выводы и проводить параллели с нашей сегодняшней действительностью каждый читатель «МК» может сам.
Впрочем, начать можно с событий, датируемых еще весной 1945-го. 23 апреля состоялась встреча нового президента США Трумэна с приехавшим в Америку советским наркомом иностранных дел Молотовым. Обсуждался крайне важный для нас «польский вопрос» (столь симпатичная заокеанским «партнерам» Армия Крайова предпринимала активные боевые и террористические действия в тылу Красной армии, руководство СССР было очень заинтересовано в нейтрализации этой опасной силы, которая в итоге могла взять власть в соседнем с Россией государстве). Трумэн сразу продемонстрировал весьма жесткую позицию.
Американские «доверенные лица» потом вспоминали, что новый хозяин Белого дома заранее решил, что для представителей русской стороны наиболее убедительным аргументом является «силовой», а потому чем напористее себя вести в общении с ними, тем податливее они будут. Поэтому, начав разговор с Молотовым, президент сразу заявил, что СССР должен учитывать аргументы Вашингтона. Мол, отношения между нашими странами отныне не могут строиться на базе «одностороннего движения». В ответ нарком сказал, что единственно приемлемым способом сотрудничества является равноправное отношение правительств стран-союзниц друг к другу, без желания навязать свою волю. А в ответ услышал: «Выполняйте наши требования по Польше, и мы будем говорить в менее грубой манере».
Молотов подчеркнул, что советская сторона понимает важность для США польского вопроса, но для СССР ситуация в пограничном государстве жизненно важна. Реагируя на это, Трумэн перешел к откровенному «силовому давлению». Он заявил, что если Советский Союз будет так неуступчив, руководство США может принять решение о пересмотре вопроса по поводу предоставления русским экономической помощи.
Разве это не угроза введения экономических санкций? А ведь еще продолжалась тяжелейшая война, в которой мы были союзниками!
Еще один «пикантный» момент, связанный с событиями, предшествовавшими потсдамской встрече «в верхах».
За два месяца до ее начала Джозеф Грю, исполнявший тогда обязанности госсекретаря, подготовил меморандум, в тексте которого заявлялось о неизбежности войны между США и СССР. В связи с этим, утверждал Грю, необходимо, чтобы «американская политика по отношению к советской России немедленно ужесточилась по всем линиям».
Упомянутые факты помогают понять, насколько острая дипломатическая борьба развернулась между главными действующими лицами Потсдамской конференции и какие «камни за пазухой» держали при этом ее участники – представители Запада. Прежние, наладившиеся за 4 года войны союзнические отношения уже «трещали по швам». И этот «треск» был «слышен» при обсуждении буквально каждого пункта программы конференции.
Читая ее документы можно подметить сохранившуюся с тех пор до нашего времени у американских и английских политиков тактику достижения своих целей на переговорах с русскими.
Тогда, 77 лет назад, советскому руководству удавалось весьма эффективно ей противодействовать.
Так было, например, при обсуждении вопроса о судьбе профашистского по сути режима Франко в Испании. Когда Сталин заявил, что «было бы хорошо создать условия для испанского народа установить такой режим, какой ему нравится», Черчилль стал возражать: «Я стою против употребления силы в подобных случаях. Я считаю, что мы не должны вмешиваться во внутренние дела государства, с которым мы расходимся во взглядах…» При этом сэр Уинстон лицемерно «забыл», как буквально несколько месяцев назад англичане хозяйничали в освобожденной от гитлеровцев Греции, «выкорчевывая» там местную прокоммунистическую Народно-освободительную армию, чтобы не допустить прихода «красных» к власти в стране.
Британского премьера поддержал и президент США. Оба лидера опасались, что в результате свержения диктатуры Франко в стране к власти придут левые. Сталин пытался объяснить, что не имеет в виду силовое решение проблемы со стороны стран-союзниц: «Я не предлагаю военного вмешательства, я не предлагаю развязывать там гражданскую войну. Я бы только хотел, чтобы испанский народ знал, что мы, руководители демократической Европы, относимся отрицательно к режиму Франко… Нам стоит только сказать, что мы не сочувствуем режиму Франко и считаем справедливым стремление испанского народа к демократии, …и от режима Франко ничего не останется». Но даже такие рассуждения советского лидера не помогли изменить позицию его западных коллег. В результате испанского диктатора не стали «беспокоить», и он руководил страной еще почти 30 лет.
Нашему Генералиссимусу пришлось приложить немало усилий и проявить настоящий талант переговорщика, чтобы добиться успеха по другому вопросу – о разделе между победителями германского флота.
На тот момент почти все боевые корабли Третьего рейха были захвачены англичанами и американцами. Сталин заявил на конференции, что эти трофеи необходимо разделить по справедливости между тремя государствами-победителями.
Черчилль в ответ завел разговор о том, что нацистские корабли следует уничтожить. На это последовала немедленная реакция Сталина: «Флот нужно разделить. Если г-н Черчилль предпочитает потопить флот, он может потопить свою долю, я свою долю топить не намерен».
Разгоревшуюся далее (и весьма многословную с американской и английской сторон) дискуссию «хозяин Кремля» прекратил вполне конкретным и жестко сформулированным вопросом: «Я бы хотел, чтобы была внесена ясность в вопрос о том, имеют ли русские право на 1/3 часть военно-морского и торгового флота Германии?»
Столь прямой вопрос потребовал и столь же прямого ответа. В результате было принято решение, вполне устраивающее советскую сторону.
На одном из первых заседаний в Потсдаме руководитель СССР заявил о намерении пересмотреть границы поверженной Германии и присоединить часть Восточной Пруссии к России, а некоторые другие территории передать Польше.
Черчилль сразу прицепился к формулировке: «Что означает теперь «Германия»? Можно ли понимать ее в том же смысле, как это было до войны?..»
Трумэн предложил: «Может быть, мы все же будем говорить о Германии, как она была в 1937 году?»
Вот какой ответ на это последовал от Иосифа Виссарионовича: «Формально можно так понимать, по существу это не так… Я очень затрудняюсь сказать, что такое теперь Германия. Это страна, у которой нет правительства, у которой нет определенных границ, потому что границы не оформляются нашими войсками. У Германии нет никаких войск, в том числе и пограничных, она разбита на оккупационные зоны. Вот и определите, что такое Германия. Это разбитая страна…»
После довольно долгого, порой очень напряженного обсуждения германской территориальной проблемы участники конференции приняли именно советский вариант предложения о перекраивании границ. В частности западный рубеж, разделяющий немецкое и польское государства должен был проходить теперь по рекам Одеру и Нейсе, а к РСФСР отошла значительная часть Восточной Пруссии, которая образовала нынешнюю Калининградскую область.
Есть еще один момент, имеющий отношение к решениям, принятым на Потсдамской конференции, который в итоге оказал влияние на современную ситуацию.
Союзники согласовали вопрос о том, что послевоенная граница Польши и Советского Союза пройдет там же, где она была установлена осенью 1939-го по результатам похода Красной армии в Западную Украину и Западную Белоруссию. В итоге СССР сохранил за собой эти довольно внушительные территории. Однако часть такого «территориального богатства» была «с изъяном». По крайней мере именно на Западной Украине находилось немало националистов – сторонников «незалэжности», активно сотрудничавших с нацистами в годы войны и продолживших даже после их краха террористическую войну против «советов», против «власти москалей». Эта жестокая, кровавая эпопея растянулась на долгие годы. Именно из западных областей Украины расползлись по ней волны оголтелого национализма в наше время.
Но представим на минуту, что тогда, летом 1945-го было бы принято в Потсдаме иное решение, и основная часть Западной Украины отошла бы к Польше. В этом случае бесчинства отрядов бандеровцев оказались бы проблемой не Союза, а соседней с ней страны, и государственная граница надежно изолировала бы от влияния этих «лесных братьев» население, проживающее на территории Центральной и Восточной Украины. Вероятно, тогда многого из тех событий, что накрыли независимую Украину в годы ее существования после распада СССР, не случилось бы.
Но история сослагательного наклонения не знает. Сталин, вступив на Потсдамской конференции в битву «дипломатических тяжеловесов» и добиваясь принятия заявленных им требований и претензий, конечно, хотел сделать для Страны Советов как можно лучше.
