Аресты, аресты, аресты. В этом году суды удовлетворяли в среднем 9 из 10 ходатайств следователей об избрании самой жесткой меры пресечения. По залог не отпускают практически никого (в Москве – ни одного решения за 2022 год). В структуре обращений россиян в правозащитные организации, в том числе в СПЧ, жалобы на следствие и суд лидируют.
Люди пишут о различных провокациях, о подбросах улик, необоснованном «засекречивание» свидетелей, давление на адвокатов, использование «досудебных соглашений» для получения необоснованных, а то и ложных доносов. Так почему это происходит?
– Евгений Николаевич, почему сегодня расследования проводятся, мягко говоря, некачественно?
– Для ответа необходимо углубиться в систему нашего высшего юридического образования, поскольку именно дефекты образовательного процесса зачастую являются причинами следственных ошибок. Поясню. Срок обучения на юридическом факультете практически любого вуза в последние годы составляет 4-5 лет, и изучение дисциплин уголовно-правового цикла проводится в определённом порядке. Суть заключается в том, что к концу обучения, то есть к пятому курсу, студент начисто забывает то, чему его учили на первом, а именно общую часть уголовного права. А ведь именно в ней изучаются теоретические основы состава преступления, в частности такая важная составляющая, как причинно-следственные связи и понятие субъективной стороны. И большинство следственных ошибок происходит именно по причинам «забывчивости» этих основных. Аналогичная картина наблюдается и при «забывчивости» некоторых норм уголовного процесса, в частности требования ст.6 УПК РФ «Назначение уголовного судопроизводства». Процитирую: «Уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию».
– Что-то мне подсказывает, что не каждый следователь или прокурор знает наизусть эту статью.
– А если вы предложите, чтобы они прочитали вслух это основное требование закона и объяснили, как они это понимают, то ваша просьба вызовет у них когнитивный диссонанс. Ибо требования закона и их производственная практика – не совместимы!
– Евгений Николаевич, на фоне снижения численности тюремного населения людей в СИЗО становится только больше. Моя версия – это потому, что следователи совсем разучились или не хотят работать. Им проще закрыть человека в СИЗО, где он становится сговорчивее. Но может быть, есть какие-то другие скрытые причины происходящего?
– Инициаторы и авторы судебной реформы очень много сил положили на убеждение общественности и руководства страны о необходимости установления судебного контроля за арестами на предварительном следствии. Однако двадцатилетняя практика показала полную рассогласованность между идеями и их практическими воплощениями.
Что такое арест с философской точки зрения? Чистой воды дуализм: с одной стороны зло, а с другой – необходимость. Для кого зло? Прежде всего, для самого арестанта и его семьи, а затем для самого следователя. В чём выражается зло для заключенного, понятно – в лишении его свободы и причинении ему неудобств (не всегда адекватные соседи по камере, нет привычного распорядка дня, привычной пищи, необходимого лечения). Зло для следователя – включается «счётчик времени», так как начинается течение срока ареста, который тем же УПК определён в 2 месяца. Если он не уложился в этот срок, то начинаются мучения с продлением и, помимо этого, мучения в проведении допросов арестантов – надо сидеть в очереди в следственном изоляторе, рано вставать. И, пожалуй, главная проблема, если ты арестовал человека, то во что бы то ни стало должен отправить его в суд, даже если у тебя нет достаточных доказательств. Арест – дело серьезное, последствия могут быть самые тяжкие. А ведь в процессе ареста участвует не один следователь: тут и его начальник, и прокурор района, и районный судья и оперативники, сопровождающие раскрытие дела. И у каждого из них свои интересы. Есть свой интерес и у такого незримого участника уголовного процесса, как государство.
– И какая цель у государства? Изолировать опасного преступника, который на самом деле может быть совсем не опасным?
– Да. Но продолжу. Какие проблемы решают в связи с арестами на предварительном следствии? Оперативники, следователь тем самым говорят начальству, что преступление фактически раскрыто и общественное мнение может успокоиться. Прокурор, дающий согласие на арест, с одной стороны подтверждает свою корпоративную солидарность с оперативниками и следователями, а с другой стороны, как бы даёт некую гарантию судье в том, что арест необходим. Судья, выносящий решение об аресте, как бы подтверждает свою лояльность правоохранительной системе и тем самым снимает с себя подозрение в возможном подкупе. Таким образом, у всех при всех издержках «за» аресты всё же больше аргументов, чем «против».
Согласно данным Управления судебного департамента Москвы, в последнем квартале прошлого года и первом нынешнего в суды Москвы не поступило ни одного ходатайства об избрании в качестве меры пресечения выхода под залог, а под домашний арест отправили только 187 человек. При этом только в I квартале текущего года суды общей юрисдикции Москвы удовлетворили более 2200 ходатайств следственных органов о помещении обвиняемых на время расследования под стражу. Сейчас в московских СИЗО вместе с обвиняемыми в особо тяжких преступлениях в столичных изоляторах ждут приговора более 1,5 тысяч фигурантов экономических статей.
– Как раз в СИЗО заключается больше всего досудебных соглашений?
– Именно. Досудебка - это, по моему мнению, «ящик Пандоры» и узаконение доносов.
Особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с обвинением был всё время, что существует УПК РФ. Его смысл в том, что если обвиняемый признает свою вину, то судебное разбирательство проводится без рассмотрения доказательств. Это в свою очередь облегчает работу прокурорам и судьям и экономит бюджет. Взамен обвиняемый получает наказание гораздо мягче, чем мог бы получить в обычном порядке судебного разбирательства.
А потом был разработан и включен в УПК институт особого порядка. Зачем? На мой взгляд, просто для того, чтобы побудить обвиняемого признать вину с выгодой для себя (в виде получения меньшего наказания), но при этом лишив его возможности обжаловать приговор.
Первоначальная редакция статьи 314 УПК РФ (Основания применения особого порядка принятия судебного решения) предусматривала его использование только по преступлениям небольшой и средней тяжести. Однако в 2003 году был принят Федеральный закон, разрешающий особый порядок и по тяжким преступлениям. Еще в 2009 году при введении в УПК института досудебного соглашения о сотрудничестве государство пошло еще дальше, разрешив принять особый порядок судопроизводства не только по тяжким преступлениям, но и по особо тяжким, за которые предусмотрено в том числе и пожизненное лишение свободы. Цель введения данного процессуального института была откровенно указана в пояснительной записке к соответствующему законопроекту: «предусмотреть возможность заключения досудебного соглашения о сотрудничестве с лицом, которое готово изобличить не только соучастников, но и иных лиц, совершивших преступления, которые не связаны с инкриминируемым ему деянием».
Федеральным законом в 2016-м году была введена часть 5 в ст. 317.4 УПК РФ, установив, что обвиняемому недостаточно изобличить только себя для заключения «досудебки». Он теперь обязан изобличить либо соучастников, либо лиц, виновных в других преступлениях. Таким образом, вновь открылась дверь для широкого появления доносов (в самом худшем смысле этого слова!).
– «Досудебка» в руках непорядочных следователей – это редкие случаи?
– Напротив. И это уже повлекло цунами неправосудных уголовных преследований. Задумайтесь! Человек, который умышленно совершил тяжкое или особо тяжкое преступление, имеет, как правило, крайне низкий набор морально-нравственных качеств, что с большой долей вероятности, как мы видим из практики, может повлечь его согласие оговорить невиновного человека, лишь бы самому получить какую-то выгоду. И такому лицу очень сложно удержаться от соблазна хоть каким-то путем избежать огромного срока лишения свободы, чтобы, например, получить 13 лет колонии вместо 23 лет или пожизненного, например, за два заказных убийства.
Вот так, в отношении себя вы можете молчать, а в отношении других можете говорить всё что угодно – всё будет принято на веру. Даже если и не подтвердится, то отменять досудебное соглашение никто не будет, а смягчение наказания обеспечено без исследования доказательств!
Открыв дорогу доносам, УПК, как говорят политологи, открыл и «окно Овертона» и это окно превратилось в открытую крышку ящика Пандоры. И это ужасно, потому что такой подход превратился в тенденцию. То есть опять сработал пресловутый человеческий фактор. Приведу один трагический пример связки «досудебки» с судьбой человека, взявшего на себя обязанности «разоблачителя» третьих лиц. Пример совсем свежий. 14 октября 2021 года в здании Главного следственного управления ГУ МВД по Москве погиб бывший юрист Военно-строительного управления Москвы Валерий Кулиш. В этот день он должен был давать показания, изобличающие ряд лиц в якобы совершённых ими убийствах с целью передела бывших объектов Минобороны.
Валерий Кулиш был фигурантом уголовного дела о мошенничестве, связанном с хищением объектов недвижимости компании «Ворсма». Он был привлечён к уголовной ответственности, но находился под домашним арестом в связи с заключением досудебного соглашения. Следствие вели сотрудники московской полиции, а оперативным сопровождением занимались офицеры управления ФСБ по Москве и Московской области. Примерно за месяц до этого Кулиш был доставлен в один из районных судов Москвы где слушалось дело по обвинению гр-на Исаева по обвинению в присвоении им чужой собственности (квартиры) в принадлежащем его фирме доме-общежитии. Обвинение рассыпалось на глазах и для его спасения и был доставлен в суд в качестве свидетеля Валерий Кулиш, не имеющий никакого отношения к данному делу. Судья явно пыталась не допустить огласки заинтересованности оперативников ФСБ, и поэтому в допросе был применён термин – «люди, инициировавшие доставление Кулиша в суд». Как бы его не готовили к этому допросу, но в суде он был вынужден признать, что по делу Исаева он ничего конкретного не знает, что показания даёт, поскольку обязан это делать по условиям досудебного соглашения и в рамках полученных им указаний. Если перевести его 2-часовой рассказ на обычный язык, то Кулиш признал, что вынужден оговаривать Исаева.
И вот через месяц, когда его привезли для проведения очередной очной ставки с лицом, которого он должен был оговорить в причастности к совершению трёх убийств, нервы Кулиша не выдержали. А в СМИ появились сообщения, что все якобы убитые, оказались живыми и ныне здравствующими людьми. А уже 15 октября сразу несколько СМИ и телеграм-каналов сообщили об увольнении начальника десятого отдела следственной части ГСУ ГУ МВД по Москве Антона Панкова, руководившего расследованием этого дела. Проводилась ли проверка в УФСБ по Москве и Московской области, естественно, в прессе не сообщалось.
Я могу привести ещё множество примеров. Когда «досудебка» выполняла коварную функцию «троянского коня», подставляя под уголовное преследование невиновных людей.
Подобные случаи, когда особый порядок предоставлялся только в случае, если обвиняемый даст заведомо ложные показания против человека, на которого укажет представитель стороны обвинения, как раз и всколыхнули юридическое сообщество нашей страны.
– Но ведь потом был внесён законопроект об изменении порядка особого рассмотрения дел. Что с ним не так?
– Федеральный закон от 20 июля 2020 года внес в ч. 1 ст. 314 УПК РФ изменения, исключив из нее возможность особого порядка разбирательства по тяжким преступлениям. Правда при принятии этого закона законодатели почему-то забыли, что существует два порядка особого рассмотрения, и в законе упомянули лишь первый вариант, хотя обсуждалась именно проблема досудебного соглашения. Получился парадокс – «сдавать» на «упрощенку правосудия» самого себя за совершение тяжкого преступления нельзя, а «сдавать других» – пожалуйста!
А что делать обвиняемому по особо тяжкому преступлению, если он совершил его в одиночку или ему неизвестно об иных преступлениях, но одновременно ему нестерпимо хочется смягчить себе наказание любыми способами? Вот и остаётся один путь – ложный донос. Его преимущество заключается в том, что согласно статьям 317.6 и 317.7 УПК РФ, суд не обязан проверять обоснованность обвинения и правдивость сообщенных «досудебником» сведений, а проверяет лишь полноту выполнения условий досудебного соглашения. Это очень тонкий момент, который сильно снижает судебный контроль и сводит на «нет» правосудие, подменяя его формализмом.
Таким образом налицо официальное допущение государства не соблюдать со стороны судов конституционные принципы независимости, объективности и беспристрастности судей, а равно понижение уровня гарантий прав и законных интересов участников судебного разбирательства.
– И что предлагаете сделать?
– Такая порочная правоприменительная практика должна быть прекращена и все приговоры, в основу которых положены «судебные договорняки», должны быть пересмотрены.
– Вы, как и многие в СПЧ, настаиваете на включение в УК специальной статьи о пытках?
– Да, СПЧ рассчитывал, что это будет воспринято как сигнал. Такие «сигналы» часто определяют работу судебно-следственной системы с большим успехом, чем сами законы. Уточнение же ст. 302 УК «Принуждение к даче показаний» такого эффекта не произведет: увеличение потенциального срока на 4 года никого ни в чем не остановит.
Вообще борьба с пытками мне лично видится в том, чтобы суды не признавали допустимыми никакие доказательства при малейшем подозрении, что они даны под ними. У судьи почти всегда есть возможность проверить и оценить такие показания обвиняемых и свидетелей, но они этого не делают, не желая ссориться со следственными органами. Значит, надо создать им условия, в которых они могут поссориться с кем-то, кто еще главнее. А такие «в системе» есть.
