— Часто можно слышать, что нынешний, вызванный спецоперацией на Украине экономический кризис и как следствие — ситуация на рынке труда будут сильно похожи на то, что мы пережили в 90-е. Исходя из того, что мы видим и знаем сейчас, и правда всё будет, как в 90-е, или не совсем так, или совсем не так?
— Если говорить о природе нынешнего кризиса, то это нечто другое, чем дефолт 1998 года или рецессия 2008–2009 годов: по своей сути он действительно ближе всего к трансформационному кризису, пережитому российской экономикой в 90-е годы, когда речь шла не только о макроэкономических шоках, но прежде всего о тотальном разрыве хозяйственных связей.
Конечно, это не значит, что по глубине и продолжительности спада мы увидим нечто похожее. Оценить степень падения экономики сейчас невозможно (слишком мало времени прошло), но, думаю, можно с уверенностью утверждать, что нынешний кризис будет гораздо менее продолжительным и гораздо менее глубоким, чем трансформационный кризис 90-х. По понятным причинам: во-первых, тогда не существовало никаких рыночных институтов, а сейчас они есть, и, во-вторых, тогда речь шла о разрыве внутрихозяйственных связей, тогда как сегодня речь идет о разрыве только внешних экономических связей, причем только их части.
Впрочем, здесь есть еще одно «но»: кризис 90-х годов шел все-таки в направлении модернизации экономики, устранения структурных дисбалансов и повышения эффективности. А нынешний кризис наверняка будет сопровождаться примитивизацией и архаизацией экономики, потому что из-за разрыва связей с мировым рынком под влиянием санкций российской экономике придется возвращаться к более отсталым, менее современным методам и технологиям производства и обмена. В качественном отношении откат может быть лет на 15–20 назад.
— То есть приспособление к новой реальности будет означать шаг назад?
— Основные пути приспособления экономики к нынешнему шоку достаточно очевидны: во-первых, импортозамещение, во-вторых, переориентация с партнеров на Западе на партнеров на Востоке. И то, и другое предполагает переход от более эффективных, более современных технологий и образцов экономической деятельности к менее эффективным. Товары и услуги, которые останутся доступны российскому потребителю, во многих случаях будут худшего качества, меньшего разнообразия, а некоторые вообще могут исчезнуть как класс. Сначала это коснется непосредственно потребительских товаров, а после того как российские предприятия лишатся возможности получать современное оборудование из-за рубежа, им также придется переключаться на худшие, менее современные типы оборудования. И уже как результат этого — сама производимая ими продукция станет более примитивной и худшего качества.
При этом принятые методы измерения реальных доходов населения будут недооценивать уровень и глубину провала в благосостоянии жителей России. Ведь то, что полностью исчезнет с рынка, просто не будет учитываться официальной статистикой в индексе потребительских цен (этот индекс по отдельным группам товаров рассчитывает Росстат при определении инфляции. — «МК»).
Зарплаты урежут, но не уволят?
— Если мы всё же говорим о кризисе, по своей природе аналогичном тому, что был в 90-е, означает ли это, что мы увидим примерно те же, что и 30 лет назад, явления на рынке труда? Высокую безработицу, которая нарастала до конца 90-х годов, например?
— Хочу вас поправить: безработица в 90-е не была высокой. Наоборот, она была поразительно низкой, если учесть глубину кризиса. При тогдашнем падении ВВП на 40% безработица на короткий срок превысила отметку в 10% (от числа экономически активного населения; в соответствии со стандартами Международной организации труда к безработным относятся лица, которые в рассматриваемый период не имели работы, активно искали ее и были готовы приступить к работе прямо сейчас. — «МК») и держалась выше этого порога года три, а потом стремительно покатилась вниз. Сейчас, как я уже говорил, масштабы экономического спада будут намного меньше.
Скажем, с российского рынка уйдут какие-то иностранные предприятия или на него перестанут поступать какие-то виды товаров и услуг из-за рубежа, но если потребность в этих товарах или услугах останется, то у отечественного бизнеса будут стимулы к тому, чтобы включаться и брать их производство на себя. Кто-то наверняка захочет воспользоваться открывшимися возможностями и вступить в те ниши, куда раньше из-за высокой конкуренции доступ им был закрыт. В результате мы увидим перераспределение рабочей силы из ушедших с российского рынка иностранных или совместных предприятий на отечественные предприятия, которые попробуют стать их заменой. Ничто не будет стоять на месте, пойдет активнейший процесс приспособления к новым условиям… И он уже идет.
В чем сходство с трансформационным кризисом 90-х, так это в том, что на нынешний шок рынок труда будет реагировать привычным для него образом: адаптация пойдет в основном по линии неполной занятости, когда люди начнут переводиться на неполный рабочий день или неполную рабочую неделю, и по линии снижения заработной платы. Так что сильного скачка безработицы, скорее всего, удастся избежать.
— Снижение зарплаты, то есть ее урезание и в номинальном выражении?
— Помимо того, что будут урезать оплату труда (например, за счет уменьшения или отмены премий), еще важнее то, что в условиях ожидаемой 20–30% инфляции реальная зарплата (номинальная, скорректированная с учетом инфляции. — «МК») наверняка сильно упадет: для этого будет достаточно просто не индексировать номинальные выплаты, что приведет к резкому удешевлению рабочей силы с точки зрения работодателей. А чем дешевле для них рабочая сила, тем меньше у них стимулов увольнять людей.
К тому же работы сейчас прежде всего будут лишаться те, кто был занят на иностранных фирмах или фирмах с иностранным участием, покидающих российскую экономику. Но доля занятых в таких фирмах достаточно невелика — примерно 3,5% от общей численности работающих, и к тому же далеко не все эти фирмы решат покинуть Россию. Так что даже чисто теоретически прирост безработицы, который может возникнуть из-за ухода зарубежного бизнеса, не может быть таким уж значительным. Другое дело, что от разрыва внешних экономических связей может пострадать немалое число и чисто российских предприятий, и, оказавшись в тяжелом экономическом положении, они могут задуматься о сжатии масштабов своей деятельности и, как следствие, о сокращении численности персонала.
— Если сравнить с последним всплеском безработицы во время пандемии в 2020 году, это будет как выглядеть?
— Но разве в 2020 году был какой-то жуткий всплеск безработицы? Тогда на пике коронакризиса она выросла чуть больше чем на 1,5 процентных пункта, так что никакой катастрофы не произошло. Если сейчас она вырастет на столько же (а возможно, реакция будет даже слабее), то это будет означать, что ее уровень останется ниже 6% — ничего экстраординарного.
Справка «МК»: Пик безработицы, определяемой по критериям Международной организации труда (МОТ), пришелся на август 2020 года: 6,4% от экономически активного населения России в возрасте 15 лет и старше. С осени 2020 года этот показатель начал снижаться, к осени 2021 года достигнув допандемийного уровня в 4,3 процента. По итогам первого квартала 2022 года, по данным Росстата, уровень безработицы был на историческом минимуме, составив 4,1%. Мужчины в среднем искали работу на один месяц дольше, чем женщины: 6,6 месяца против 6,5 месяцев.
Челноки опять наше спасение?
— Тем, кто помнит 90-е, хорошо известны такие явления, как бартер, когда, скажем, на заводе, производящем шины, платили шинами, и рост серого сектора экономики, то есть числа граждан, налоги не платящих или платящих лишь частично. Мы и это увидим?
— Что касается расплаты с работниками произведенной продукцией, то этого, конечно, не будет, потому что, как я уже говорил, тогда рыночных институтов не существовало и дезорганизация хозяйственных связей была на порядок сильнее. Что касается неформального сектора, то это вопрос открытый. В любом случае, не думаю, что его расширение может оказаться радикальным.
— Почему?
— По простой причине. В 90-е государство было очень слабым и не могло осуществлять эффективный контроль за отклонениями от требований трудового законодательства, а сейчас оно скорее излишне сильное, и экономика явно страдает от его избыточного контроля. Вообще же представление о том, что в России существует какая-то запредельная неформальная занятость, я считаю ошибочным: по моим оценкам, она примерно того же порядка, что и в большинстве развитых или постсоциалистических стран.
— А челноки? Тетечки с огромными клетчатыми сумками, которые в 90-е возили одежду, обувь и всякую всячину из-за границы? Эксперты ЦБ, как стало известно на днях, ожидают возрождения и заметного роста этого явления.
— Какой бурный рост в условиях, когда международные экономические связи стремительно скукоживаются? Зона, куда можно отправиться за челночным товаром, невероятно сузилась и свелась, по сути, к Турции, Китаю и Индии. В 90-е челноки ездили по всей Европе… И это не говоря уже о падении курса рубля, огромном удорожании зарубежных поездок, немыслимых логистических проблемах. Какие тут челноки? Тут, наоборот, всё большая опора на собственные силы…
— Россияне станут беднее. Обычно в подобных ситуациях страдают малый бизнес и индивидуалы, занятые в сфере услуг.
— На этот раз пострадают больше те бизнесы, которые сильнее связаны с мировым рынком, а это в основном бизнесы крупные и средние. А малый бизнес с международными контактами, с цепочками добавленной стоимости связан в минимальной степени. Так что в принципе удар по нему должен быть слабее.
— Но если у людей нет денег, они реже будут ходить в парикмахерскую, на косметические процедуры, в химчистку, в кафе…
— Никто же не говорит о том, что будет какая-то изолированная ниша, которой вообще не коснутся кризисные явления. Конечно, бизнес просядет не только на крупных предприятиях, но и на многих мелких и средних. Но считать, что самым пострадавшим окажется малый бизнес, оснований, по-моему, нет.
— А как будет выглядеть воздействие на рынок труда в региональном разрезе?
— Принцип здесь очень простой. Пострадают те регионы, где концентрируется бизнес, сильнее вовлеченный в международные экономические связи. Там мы увидим, и уже видим, максимальный уход зарубежных фирм, а также наибольшие сложности с восстановлением или сохранением хозяйственных связей. Получало крупное предприятие из большого города комплектующие из-за рубежа, а теперь оно их лишилось — у него проблемы. А небольшое предприятие из соседнего городка ничего из-за рубежа не получало — у него проблем не возникает… Какой бы сегмент экономики мы ни рассматривали, логика одна и та же: чем сильнее та или иная часть рабочей силы была включена прямо или косвенно во взаимодействие с мировым рынком, тем сильнее для нее будут риски потери работы и снижения доходов. И наоборот: чем более изолированным и самодостаточным был тот или иной сегмент экономики, тем устойчивее будет его положение.
— То есть Москва и крупные города пострадают больше? И у не любящих столицу провинциалов наконец-то появится повод для злорадства?
— Крупные города пострадают больше, но это не значит, что мы увидим толпы безработных на улицах Москвы и Петербурга. Иностранные и совместные предприятия — это наиболее эффективная часть российской экономики, где концентрировалась рабочая сила с самой высокой квалификацией. И благодаря более высокой квалификации таким работникам, если они теряют работу, будет легче найти новую. А кто-то из них вообще решит мигрировать из страны, и мы это уже видим.
— Вы имеете в виду IT-сектор?
— Не только. Ученых с международным авторитетом. Врачей, работающих по современным стандартам. В общем — креативный класс, хотя я и стараюсь избегать этого выражения.
Могут ли россияне заменить гастарбайтеров?
— Сейчас правительство в качестве мер по борьбе с безработицей предлагает переобучение, повышение квалификации тем, кто еще только под угрозой увольнения… В то же время пособие по безработице по-прежнему остается равным 1500 рублей в месяц — минимальное, и 12 792 рубля в месяц — максимальное. Насколько эти меры адекватны ситуации?
— Насколько я понимаю, российские власти сочли, что опыт поддержки занятости в условиях коронакризиса был положительным, и пытаются его продублировать. Дело не ограничивается только программами переобучения и общественных работ — идет прямая финансовая поддержка предприятий с тем, чтобы они могли «придерживать» рабочую силу, оплачивая работников, которых вообще нечем занять либо которые работают лишь часть времени. Но повторю: наиболее пострадавшей от разрыва международных экономических связей окажется самая квалифицированная часть российской рабочей силы, для которой в банке данных служб занятости просто нет подходящих вакансий. Для этой части занятых привлекательность поиска работы через службы занятости и регистрации там в качестве официальных безработных по-прежнему остается очень небольшой. Поэтому меры поддержки со стороны государства могут оказаться полезными для менее квалифицированных работников. Впрочем, если в условиях высокой инфляции выплаты безработным сильно повысят, что совершенно не исключено, то тогда, как и в коронакризис, в службы занятости устремится огромный поток людей и число зарегистрированных безработных быстро пойдет вверх.
Справка «МК»: Численность официально зарегистрированных в службах занятости безработных, по данным Росстата, в апреле — около 800 тысяч человек. Для сравнения: в конце 2020 года на бирже числилось более 2 млн россиян, 1,3 млн из них получали пособия по безработице. Дело в том, что весной 2020 года, с начала пандемии, правительство повысило размер пособия по безработице до уровня тогдашнего МРОТ (12 132 рубля в месяц), и некоторое время такое пособие платили всем потерявшим работу с марта 2020 года, вне зависимости от стажа, а безработным родителям государство доплачивало по 3 тысячи на каждого ребенка. Осенью 2020 года все дополнительные меры поддержки были отменены.
— Принято считать, что российский рынок труда характеризуется малой мобильностью, а работодатели зачастую предпочитают привозить гастарбайтеров, а не российских рабочих из других регионов. Российский рабочий — это по-прежнему не американский рабочий, в смысле готовности сменить место жительства в поисках работы?
— Между прочим, с точки зрения мобильности современный американский рабочий — это тоже не тот американский рабочий, который был 20–30 лет назад: в США сегодня люди меняют место жительства намного реже, чем раньше.
Не думаю, что нынешний кризис как-то сильно отразится на мобильности нашей рабочей силы. Зато точно можно прогнозировать, что в условиях падения реальной заработной платы и падения курса рубля привлекательность работы в России для гастарбайтеров должна резко упасть. Поэтому их ряды, скорее всего, поредеют.
— Но заменят ли их россияне?
— Если им будут платить как гастарбайтерам, то нет.
— Молодым людям, которые сейчас заканчивают школы, на что обращать внимание в кардинально изменившихся условиях, какие специальности выбирать?
— Единственное, что могу сказать смело — что их зарплатные ожидания и амбиции, которые были уместны в прошлой жизни, в новой «постукраинской» жизни будут уже неуместны и, если они захотят иметь работу, им придется резко урезать свои запросы.
— А образование получать — это по-прежнему правильная стратегия?
— Конечно, образование по-прежнему будет важнейшим фактором, позволяющим избегать безработицы и находить более привлекательную работу. Так что получение высокого качественного образования было и остается самой разумной инвестиционной стратегией.
