Когда в августе 1914 года началась Первая мировая война, большинство тогдашних политиков и политических мыслителей были убеждены, что она продлится если не недели, то месяцы. Война в итоге продлилась больше четырех лет.
Я привожу этот пример не для того, чтобы проводить прямые аналогии между тем, что происходит в Европе сейчас, и тем, что в ней происходило 108 лет тому назад. В чисто военном плане нынешний конфликт носит гораздо более ограниченный характер. А вот непрямые аналогии между 1914 годом и 2022 годом, напротив, могут оказаться очень полезными.
Что важнее — процесс или результат? Споры на эту тему носят почти столь же экзистенциальный характер, что и дискуссии о том, что первично — курица или яйцо? Но нас сейчас интересуют не экзистенциальные философские проблемы, а совершенно практические политические моменты.
И вот о чем эти моменты свидетельствуют. Если военная фаза конфронтации приобретает позиционный характер и затягивается на неопределенный срок, то постепенно эта конфронтация превращается в самоцель, а собственно цели, которые послужили ее спусковым механизмом, уходят куда-то в область абстрактного.
С нынешним конфликтом на Украине это, наверное, пока что не произошло. Но все опасные признаки того, что это возможно, уже налицо. Каждый новый день вооруженного противостояние порождает каскад событий, некоторые из которых, в свою очередь, вызывают свой собственный каскад событий.
Например, появляется все больше свидетельств жестоких издевательств над российскими военнопленными. Что это означает в плане дальнейшего сосуществования рядом двух стран — сосуществования, естественно, уже не в качестве друзей и братьев, а хотя бы в качестве просто соседей?
Или возьмем пример из, казалось бы, несколько другой области. Байден заявил, что «Путин не может оставаться у власти». Госдеп сразу поспешил уточнить, что президент США снова в очередной раз неудачно выразился. Но слово (особенно слово Байдена) не воробей, поймать его уже нереально. Словосочетания «пятая колонна» и «национал-предатель» вошли в лексикон российской власти еще до этого заявления американского лидера. Но теперь клеймо «прихвостень Байдена» и «американский агент» будут приклеиваться ко многим российским «недовольным» с еще большей стремительностью, чем раньше.
В какой-то мере эти мои рассуждения тоже являются абсолютной абстракцией. Мир, который существовал до 24 февраля, сейчас так же далек от нас, как и мир, который существовал во времена древних греков. Но в эпоху, когда большинство привычных жизненных констант вдруг перестает быть таковыми, особенно важно различать то, что уже безвозвратно ушло в прошлое, и то, что еще можно и нужно сохранить.
Даже если вооруженное противостояние на Украине вдруг закончится завтра, это внесет лишь тактические коррективы в ход нового мощного политического, идеологического и экономического противостояния России и Запада.
«Слово дня», которое лучше всего характеризует наши отношения, это англоязычный термин decoupling — расстыковка, расцепка, разъединение. В 1959 году президент Франции Шарль де Голль заявил: «Вся Европа от Атлантики до Урала будет решать судьбы мира!» Не будет, к сожалению. Идея «единой Европы от Атлантики до Урала» (или даже до Владивостока) если не умерла совсем, то погрузилась в многолетний анабиоз без всяких гарантий счастливого пробуждения.
Но должны ли мы смотреть на тактику — или, в данном случае, на «тактические коррективы» — свысока? Чем дольше будет продолжаться вооруженная конфронтация на Украине, тем более монументальными будут эти самые «тактические коррективы». Закон непредвиденных последствий никто не отменял. Мы не знаем, что произойдет завтра и как это повлияет на то, что произойдет послезавтра.
Хотел бы в этой связи пожелать успеха переговорщикам в Стамбуле. Неправда, что надежда умирает последней. Моя надежда на скорый успех российско-украинских переговоров уже почти умерла. Надо быть реалистами: впереди Украину, очень возможно, ждут еще недели вооруженного противостояния. Надеюсь (снова это слово!), что хотя бы только недели. Главное, чтобы не получилось так, как в 1914 году, когда недели растянулись на месяцы, а месяцы на годы.
