«Коллективный Запад пытается расколоть наше общество, спекулируя на боевых потерях, на социально-экономических последствиях санкций, спровоцировать гражданское противостояние в России и, используя свою пятую колонну, стремится к достижению своей цели...
Но любой народ, а тем более российский народ, всегда сможет отличить истинных патриотов от подонков и предателей и просто выплюнет их, как случайно залетевшую в рот мошку, выплюнет на панель», — давайте честно признаемся, во второй половине марта 2022 года подобная президентская риторика уже не воспринимается как нечто совсем новое.
Россия до 24 февраля этого года и Россия после 24 февраля этого года — два принципиально разных государства. Конечно, люди, которые населяют это государство, остались прежними. Но кодекс норм, правил и традиций, по которым они живут, поменялся в мгновение ока.
Как человек, который страстно желает остаться и в своей родной профессии, и в своей родной стране, я ощущаю это в первую очередь на собственном примере. О чем по-прежнему можно и нужно громко говорить вслух, а о чем уже «и не можно, и не нужно, и бесполезно» — размышляя на эти темы, я сверяюсь не только с официальными указаниями Роскомнадзора, но и со сводом неписаных правил — сводом, который нигде и никем еще четко не сформулирован, но при этом на инстинктивном уровне очень хорошо понимается всей нашей политической и экономической элитой (да и широкими слоями населения тоже).
Если всё обстоит таким образом — все понимают всё без слов, — то почему же я считаю выступление Путина на Совещании о мерах социально-экономической поддержки регионов таким важным, можно сказать, даже эпохальным событием? Потому что на этом мероприятии была впервые во всей полноте обнародована система президентских взглядов на дальнейшее внутриполитическое развитие страны.
Путин похож сейчас на пружину, которая долго-долго сжималась, потом сжималась еще и еще — хотя, казалось, что дальше сжиматься больше некуда, — а в данный момент распрямилась и вырвалась на стратегический простор. У Путина больше нет необходимости сдерживать себя, таить что-то в сокровенных уголках своей души. Он свободен. Наконец настал момент, ради которого он жил и управлял страной два предыдущих десятилетия.
Это и является источником потрясающей президентской откровенности — и в плане обнародования того, как дальше будет жить страна, и в плане терминов, которые при этом используются.
«Да, безусловно, они будут пытаться делать ставку на так называемую пятую колонну, на национал-предателей, на тех, кто зарабатывает деньги здесь, у нас, а живет там, и живет даже не в географическом смысле этого слова, а по своим мыслям, по своему рабскому сознанию», — что-то я не припомню, чтобы в эпоху до 24 февраля Путин открыто использовал в своих выступления слова вроде «национал-предатели». Внутри себя он, конечно, думал в таких терминах очень давно (или даже всегда). Но во внешней сфере все это из стратегических соображений прикрывалось различными эвфемизмами. Теперь время эвфемизмов и полумер прошло — и при нынешнем президенте больше не вернется.
«Я совсем не осуждаю тех, у кого вилла в Майами или на Французской Ривьере, кто не может обойтись без фуа-гра, устриц или так называемых гендерных свобод. Проблема абсолютно не в этом, а, повторю, в том, что многие из таких людей по своей сути ментально находятся именно там, а не здесь, не с нашим народом, не с Россией» — очень интересные строки из президентской речи. Строки, которые лишь на первый взгляд ассоциируются со знаменитыми словами Маяковского «ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!», на деле имеют совсем другой смысл.
«Я совсем не осуждаю…» — это сказано вовсе не ради красного словца. Путин не намерен ликвидировать буржуазию как класс. Он намерен ликвидировать только ее часть — ту, которую принято называть компрадорской, то есть чуждой интересам страны.
Частично Запад уже любезно решил для Владимира Владимировича эту задачу, без разбора экспроприировав пресловутые «виллы на Французской Ривьере». Оставшуюся часть задачи «национализации элиты» Путин решает сам. Высшие слои общества открыто ставятся перед выбором: не хочешь отказываться от «ананасов и рябчиков» (ой, простите, устриц и фуа-гра)? Да ради бога! Но если тебя не привлекает перспектива вынужденной смены диеты, то не смей поднимать руку и разевать рот на новую стратегическую линию «партии и правительства».
«Да, многие страны в мире смирились давно уже с тем, чтобы жить, согнув спину, и подобострастно принимать все решения своего суверена, заглядывая ему в глаза...
Но Россия никогда не будет в таком жалком и униженном состоянии, и борьба, которую мы ведем, — это борьба за наш суверенитет, за будущее нашей страны и наших детей. Мы будем сражаться за право быть и оставаться Россией!» — этот президентский пассаж тоже очень важен и тоже полон скрытых значений. Он определяет параметры допустимого в плане внутриполитической борьбы для всех тех граждан РФ, у кого никогда не было особняка в Лондоне, и, следовательно, нет сейчас причин горевать о его потере.
«Борьба за суверенитет, за будущее нашей страны и наших детей» подразумевает готовность к жертвам, к отказу от того, что было привычно еще вчера. А если кто-то к жертвам не готов, то он либо нытик, либо слабовольный трус, либо, что хуже всего, «национал-предатель». Все развернутое изложение того, на каких принципах отныне будет строиться в России внутренняя политика, считаю законченным.
Хотя нет, погодите, один вопрос у меня все же остался. Не буду повторять азбучные прописные истины о крайней важности демократических институтов. Не буду потому, что мне не хочется зря тратить и свое, и ваше время. Да и не мое это — амплуа Дон Кихота.
Выскажусь поэтому по-другому — в духе совсем новой российской политической эпохи. Советский Союз, как известно, проиграл предыдущую «холодную войну» не потому, что он оказался слабее Запада в военном отношении. Неконкурентоспособными в СССР оказались сферы экономики и внутриполитического устройства.
Закрытые системы могут быть эффективными на протяжении какого-то определенного отрезка времени. Но затем они неизбежно начинают отставать. И это не скрытый протест и не скрытая критика (как уже было сказано выше, я не Дон Кихот). Это констатация, пища для размышлений высшего государственного руководства.
