Она не была женой-политиком. Она была просто женой. В отличие, например, от последней первой леди СССР. Кстати, раздражение, которое Раиса Горбачева вызывала у широких масс советских трудящихся своим чересчур самостоятельным, вызывающим, по мнению масс, поведением, было не чуждо и первому Президенту новой России. Хотя, возможно, на Раису Максимовну просто распространялись не вполне добрые чувства, которые Борис Ельцин питал к ее мужу, своему «закадычному» политическому врагу. Муж да жена ведь, как известно, одна сатана.
«Мне совсем не хочется быть злорадным, говорить какие-то обидные слова ей «вслед», — писал Борис Ельцин о Раисе Горбачевой в своей книге «Записки президента» (1994). — Но я прекрасно знаю, что именно с горбачевской поры отношение у наших женщин к «первой леди» особое, раздраженное. И теперь их с Наиной волей-неволей сравнивают... Когда Горбачев приезжал с работы на дачу — мне об этом рассказывали охранники, — Раиса Максимовна встречала его у дома и водила вокруг — один, второй, третий круг: она снимала напряжение у мужа. Это очень важная деталь. Во время этих прогулок он рассказывал ей весь свой день, буквально по минутам. Таким образом, жена Горбачева не просто была в курсе, она была в курсе всего. И рано или поздно это не могло не сказаться — и сказывалось — на его отношении к людям, к назначениям, к политике в целом».
По большому счету такая характеристика — пересказ слухов и сплетен об отношениях внутри семьи поверженного лидера СССР — куда больше разоблачают самого Ельцина, нежели чету Горбачевых. Выдает, говоря словами героя известной комедии, «такую неприязнь к потерпевшему, что кушать не могу». Но к этому «святому» чувству явственно примешивалось и недоумение человека, у которого в семье устроено все совершенно по-другому. У которого жена знает свое место и никогда не «заплывает за буйки». И который искренне не понимает, что может быть как-то иначе.
«Наина не изображает из себя политического деятеля, никогда не вмешивается в политику и никогда не дает мне политических советов, — писал далее первый Президент России. — Когда я прихожу домой, жена и дочери порой тоже, заведенные телевизором, газетами, новостями, слухами, кидаются с вопросами и восклицаниями: папа, как же так, да как же он, а что же ты... Приходится довольно резко их останавливать: отстаньте, дома мне политики не надо».
Правда, Ельцин все-таки признавал наличие «просителей, которые передают Наине Иосифовне просьбы, записки, проекты разные». Податливость супруги он объяснял тем, что она просто не может незнакомым людям объяснить: это бессмысленно, муж ее слушать не станет. Дальше эту тему Борис Николаевич не развивал, посчитав, видимо, что и так очевидно: переданные супруге «просьбы, записки, проекты разные» дальнейшего хода не имели.
Но есть и другое мнение на сей счет. По словам, например, бывшего главы Службы безопасности Президента Александра Коржакова, в политику Наина Иосифовна вмешивалась достаточно регулярно. Вот, например, эпизод из его мемуаров, посвященный знаменитому делу о «коробке из-под ксерокса» 1996 года (два сотрудника предвыборного штаба Ельцина, Сергей Лисовский и Аркадий Евстафьев, были задержаны на выходе из Дома правительства с более чем полумиллионом долларов США): «Барсукову же не дали прилечь. Наина Иосифовна, жена президента, названивала беспрерывно и требовала выпустить задержанных. В половине второго ночи Миша взорвался: «Наина Иосифовна! Я же сейчас ничего не могу сделать! Я даже никому позвонить не могу, потому что вы постоянно занимаете телефон».
И это далеко не единственное свидетельство такого рода. Хотя, надо признать, все эти свидетельства исходят от людей, которые находились в конфликтных отношениях с Ельциным и беспристрастными свидетелями таким образом считаться не могут. Однако же в ту же категорию никак нельзя отнести и самого Бориса Николаевича.
Где же истина? Скорее всего, какие-то советы и рекомендации политико-административного свойства первая леди и своему супругу, и его подчиненным все-таки давала. Все-таки живой человек. И к тому же человек с очень тонкой, как говорится, кожей. Очень эмоциональный, с очень большой эмпатией, очень остро реагирующий на любую, как ей казалось, несправедливость. Об этих чертах характера Наины Иосифовны достаточно подробно пишет сам Ельцин.
«Когда я был первым секретарем обкома, она приезжала домой после работы в совершенно расстроенных чувствах, — вспоминал Ельцин. — Выходит в обеденный перерыв в коридор, и сразу вокруг начинаются нарочито громкие разговоры: нет, вы смотрите, какое безобразие творится, жилье вовремя не сдают, масло в магазине пропало! И все в таком духе. Боря, говорит, я действительно хожу в гастрономы — этого нет, того нет. И это в центре. А на окраинах?.. Жена вообще все воспринимает очень обостренно. Помню, когда стало ясно, что Гайдара сняли, не могла успокоиться, позвонила ему домой, а услышав его спокойный голос, заплакала...»
Но очевидно также, что никакой самостоятельной политической роли Наина Ельцина в ельцинской России не играла. Вся ее «политическая деятельность» — это либо эмоциональные всплески, либо попытки помочь «просителям» — тем из обивающих пороги высоких кабинетов, кто, по ее мнению, в этой помощи нуждался. Последнее, наверное, не есть хорошо: не факт, что все такие случаи посредничества и заступничества шли на пользу государству. Но, во-первых, решение все-таки принимала не она. А во-вторых: кто без греха?
К тому же, этот грех — ну, если вообще считать это грехом — вполне компенсировался другими ее качествами. Тот же Коржаков при всем своем негативном отношении к Наине Ельцине восхищался тем, как она держала себя в зарубежных поездках: «Она своим обаянием располагала жен других президентов. Наина умела вести себя безукоризненно. Я поражался ее способности находить общий язык с совершенно незнакомыми людьми. Жены высокопоставленных людей, как правило, достаточно простые милые женщины. И если они видят, что к ним относятся по-доброму, без зазнайства, протокольная чопорность исчезает мгновенно».
О том же, разумеется, писал и муж — в еще более превосходных тонах: «Я, честно говоря, прежде даже не ожидал, насколько естественно способна она вести себя в самых сложных обстоятельствах. Попав в музей, она спокойно признается: вот этого художника я вижу в первый раз, этого знаю, он мне нравится, об этом только слышала, а вот это моя любимая картина. И те комплименты, которые мне говорили в ее адрес, прежде всего и сводились к тому, что она удивительно естественный человек, который не боится быть самим собой. Искренне она восхищается тем, что ее восхищает, искренне негодует, если речь зашла о каком-то неприглядном поступке. И эта искренность приятна людям, которые ее принимают, она помогает легко находить общий язык».
Вот этим свидетельствам вполне можно верить. И не только потому, что в данном пункте сходятся оба лагеря — и Ельцин, и его враги. Главное: эта часть жизни президентской четы проходила под телекамерами — за нею могла наблюдать вся страна. Впрочем, вряд ли можно сомневаться в следующих признаниях Бориса Николаевича, пусть речь здесь уже идет о сфере, закрытой от посторонних глаз: «Наина отдала мне столько душевных и физических сил, что говорить об этом — у меня не хватает слов. Без нее я никогда бы не выдержал стольких политических бурь. Не выстоял. Ни тогда, в 87-м, ни в 91-м, ни позже».
Главной ее жизненной миссией было быть хорошей, заботливой, любящей женой своего мужа — и она с ней блестяще справилась. Плохо или хорошо, что миссия ограничилась этим? Вопрос спорный. С учетом нашей истории и особенностей нашей национальной политики, пожалуй, все-таки плохо. «Если бы политику делали такие люди, как Наина, другая была бы у нас политика», — писал Ельцин. Явно намекая на то, что эта политика была бы намного лучше той, которую культивировал он сам. Более человечной, гуманной.
Но дело тут не только и не столько в превосходных личных душевных качествах Наины Иосифовны. Просто в исторически сложившейся у нас системе власти, неизбалованной, мягко говоря, сдержками и противовесами, жена первого лица становится по факту последним барьером, защищающим страну от необдуманных, опрометчивых решений. От политического авантюризма. Наина Ельцина такой защитой никогда не была. Ни в 1991-м, ни в 1993-м, ни позже... И очень жаль. Возможно, тогда у нас была бы совсем другая страна.
