Справка «МК»: Коржаков Александр Васильевич, родился в 1950 году в Москве. В 1970–1989 годах работал в Девятом управлении КГБ СССР, занимавшемся охраной высших партийных и государственных деятелей. В 1985 году стал одним из телохранителей первого секретаря Московского городского комитета КПСС, кандидата в члены Политбюро Бориса Ельцина.
В 1990 году был назначен начальником отдела безопасности председателя Верховного совета РСФСР, затем стал руководителем Службы безопасности Президента России. 20 июня 1996 года был освобожден от всех занимаемых постов в результате скандала, связанного с так называемым делом о «коробке из-под ксерокса»: два сотрудника предвыборного штаба Ельцина, Лисовский и Евстафьев, были задержаны на выходе из Дома правительства с более чем полумиллионом долларов США.
В 1997–2011 годах — депутат Государственной думы. Кандидат экономических наук. Генерал-лейтенант в отставке. Награжден орденом «За личное мужество».
"За личное мужество".
Обозреватель «МК» навестил Александра Коржакова в его доме в деревне Молоково (Орехово-Зуевский район Московской области). В последние годы Александр Васильевич проживает там практически безвылазно. Отнюдь не по причине нелюдимости, причина куда прозаичнее и, увы, серьезнее — тяжелые проблемы со здоровьем. Но болезни совершенно не сломили дух бывшего шефа Службы безопасности президента. Это все тот же, прежний Коржаков — не лезущий за словом в карман, непримиримый к врагам и ко всякой, с его точки зрения, неправде — хоть исторической, хоть современной.
— Александр Васильевич, за эти 30 лет вас так часто спрашивали о событиях августа 1991 года...
— Да, уже надоели!
— … Что у меня, наверное, не получится быть слишком уж оригинальным. Но, с другой стороны, и ваши ответы на какие-то вопросы наверняка менялись с течением времени. Отсюда, собственно, и первый вопрос. Изменилась ли за эти годы ваша оценка тех событий, как изменилась она у многих, защищавших тогда Белый дом? Случись вам, нынешнему, знающему все, что случилось потом с Родиной и с вами, вернуться в прошлое, на какой стороне баррикад вы бы оказались? На той же самой или все-таки на другой?
— Сторону я бы не поменял. Я нахлебался советской власти. Меня, одного из самых лучших офицеров Девятого управления, выкинули с работы за то, что я общался не с каким-то «врагом народа», а с министром СССР и членом ЦК! Я познакомился с Ельциным в 1985 году, когда он стал первым секретарем Московского горкома и кандидатом в члены Политбюро, а я был назначен к нему в охрану. Сначала просто общались, потом подружились. Когда его сняли в 1987 году, я так переживал, что у меня от нервов даже экзема началась. Не знали, как меня вылечить.
В 1989 году мы с Витей Суздалевым, моим напарником, пришли к Ельцину поздравить его с днем рождения. А через два дня меня вызывают в отдел кадров: все, до свидания, уходи на пенсию! Хотя у меня ни одного порицания и переполненный наградной лист. С 1968 года в охране, с тех пор, как был призван в Кремлевский полк. И Брежнева охранял, и Косыгина, и у Андропова работал в личной охране, и в Афганистане был. И вдруг — оказался плохой...
Нет, тогда, в августе 1991 года, мы все сделали правильно. Другое дело, что потом пошли ошибки. Первую ошибку Ельцин сделал, когда после путча вместо того, чтобы заняться расстановкой кадров, сбежал на отдых в Прибалтику, в гости к Горбунову (на тот момент — председатель Верховного совета Латвийской Республики. — А.К.). Как только похоронили тех троих ребят (защитники Белого дома, погибшие в ночь с 20 на 21 августа 1991 года в инциденте на Садовом кольце; похороны прошли 24 августа. — А.К.), сразу и махнул на две недели.
И получилось, что людей расставлял Бурбулис (на тот момент — государственный секретарь РСФСР. — А.К.), а Ельцин только утверждал. Ни с кем не беседовал. Столько было нормальных людей, столько было нормальных идей! А их зажали. В аппарате устроили чистку. Именно оттуда пришел этот вопрос: «Где вы были 19 августа?» Ушли многие ценные кадры, профессионалы, а пролезли всякие шулеры и негодяи — очень много тогда в коридорах власти появилось таких проходимцев.
Ну, 1993 год я не могу считать ошибкой. Шансы у нас и у них, у Руцкого с Хасбулатовым и их сторонников, были 50 на 50. И если бы победили они, то непонятно, что было бы со страной. Скорее всего, началась бы гражданская война. Но дальше, после 1993 года, Ельцин, конечно, поменялся. Это уже был совершенно другой человек.
Когда меня просят дать характеристику Ельцину, я говорю, что был такой древнеримский бог — двуликий Янус, а Ельцин — это девятиликий Янус. Я знал его в разных ситуациях. Когда он работал в Московском горкоме, когда его сняли, когда он стал демократом... Я-то думал, по-настоящему стал, а он просто перекрасился. И каждый раз — новое лицо.
Решение идти на второй президентский срок было, конечно, ошибочным. Причем сам Ельцин не хотел идти — он мне сам постоянно говорил об этом. Его заставила семья. Наина с Татьяной рассказывали потом, что они отговаривали его от участия в выборах. Врут!
— А вас, кстати, винят в том, что подговаривали Ельцина вообще отменить президентские выборы. На что он едва не пошел, едва не подписал в марте 1996 года соответствующий указ.
— Не отменить, а перенести! Я предлагал отложить выборы на два года, потому что видел, кого мы выбираем. Какое-то бревно трухлявое. И это была не только моя идея. Я разговаривал с Шумейко, который тогда был председателем Совета Федерации, со многими депутатами, с губернаторами... И все говорили: да, лучше выборы перенести и подумать, кто сможет заменить Бориса Николаевича.
Тогда-то и возник впервые вопрос о преемнике. Много какие кандидатуры обсуждали, но я лично был за Сосковца (с апреля 1993-го по 20 июня 1996 года — первый заместитель председателя РФ. — А.К.).
Черномырдин в то время был больше политиком. Партию создал, «Наш дом Россия», оказавшуюся ему, правда, ненужной. А Сосковец пахал, делал больше, чем все черномырдинские замы вместе взятые. И к тому же был абсолютно предан Ельцину. Это, конечно, было большой ошибкой, что Ельцин выбрал преемником не его.
— Давайте вернемся в 1991 год. Сейчас очень популярна та точка зрения, что если бы ГКЧП победил, то мы рванули бы вперед не хуже Китая, который иногда называют «страной, где победил ГКЧП». Как считаете, был у страны шанс пойти по китайскому пути?
— Никакого! У нас не было главного, что было в Китае — своего Дэн Сяопина. Не было, нет, и не предвидится. Потому что отжимают любого умного человека, который появляется рядом с руководителем.
— И гэкачеписты — тоже не дэнсяопины?
— Ну, конечно! Кто из них думал о стране? Абалкин, да, думал, Аганбегян думал, Шмелев (известные советские экономисты. — А.К.)... А ребята, добившиеся высоких постов, о стране совершенно не думали. Они просто спасали свои кресла.
— Для вас остались какие-то загадки в истории 30-летней давности, какие-то вопросы, на которые у вас до сих пор нет ответа?
— Загадки... Пожалуй, есть одна. Загадка вот какая: кто и зачем придумал байку о том, что на 20 августа (1991 года. — А.К.) было назначено подписание нового Союзного договора?
— Разве не так было?
— Нет, никакого подписания в этот день, я уверен, не должно было быть. Смотрите: мы улетели в Казахстан 16 августа, а вернулись в ночь на 19-е. То есть до подписания оставалось чуть больше суток. Это событие очень большого значения и масштаба, поэтому, по идее, к нему все уже должно было быть готово. В Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца — Александровского и Андреевского тогда не было — уже должны были быть расставлены специальные столы, микрофоны, готовы таблички с фамилиями. Где-то — в Грановитой палате или еще где — должен быть организован банкет.
Дальше: каждому первому лицу должен был быть подготовлен отдельный особняк, учтены его гастрономические привычки — кому что и как готовить. Каждому, соответственно, должна быть выделена машина. И не одна, а две-три — чтобы были дублеры. Должна быть готова выездная охрана. За каждым, как я понимаю, должны быть посланы самолет 235-го отряда (авиаотряд особого назначения, обслуживавший высших должностных лиц. — А.К.)...
— И ничего этого не было?
— Абсолютно ничего! Это совершенно точно. Если бы подписание действительно было назначено на 20 августа, мы должны были бы знать, когда и куда ехать, во сколько и с какого подъезда заходить. Но не было ни протокола, ни вообще каких-либо признаков подготовки. То есть все это вранье. Кого этим выручали? Горбачева, гэкачепистов, еще кого-то?
— Хотите сказать, что Горбачев был в курсе заговора?
— Конечно, был в курсе!
— То есть согласны с той версией, что Михаил Сергеевич был совсем не против введения чрезвычайного положения, а просто выжидал, чья возьмет?
— Похоже на то. Если бы целью путча было смещение Горбачева, то, наверное, гэкачеписты не стали бы говорить ему, когда приехали 18-го в Форос, чтобы он не переживал: они, мол, со всем разберутся, наведут порядок, а потом он приедет. А он не стал бы отвечать: «Делайте, что хотите!» Об этом, в частности, рассказывал Олег Бакланов, один из самых умных в этой компании. И его словам я верю.
— А что думаете про смерть Кручины, последнего управляющего делами ЦК КПСС? Действительно покончил с собой, как гласит официальная версия? Действительно «золото партии» здесь ни при чем?
— Ну а кто ж это знает? На тот момент (Николай Кручина ушел из жизни 26 августа 1991 года. — А.К.) все следственные органы были в большом напряге и вряд ли смерть Кручины серьезно расследовали. Кстати, его предшественник Павлов спустя некоторое время тоже покончил с собой (Николай Павлов, управляющий делами ЦК КПСС в 1965–1983 гг., скончался 6 октября 1991 года. — А.К.). Причем точно таким же якобы способом.
Могло ли это быть делом рук кагэбэшников? Знаю лишь, что отдел по ликвидации, по убийствам действительно существовал в КГБ. Он находился в управлении «С», входившем в состав Первого главного управления. Эти ребята могли и ядом травануть, и аварию подстроить так, чтобы все выглядело правдоподобно. А могли чем-то кольнуть и выбросить в окно... В общем, история, я согласен, темная.
— По мнению Алексея Дьяченко, бывшего зятя Ельцина, публикующего свои мемуары, определяющим фактором победы над путчем был характер самого Ельцина, его отчаянная решительность. Мол, любой другой на его месте постарался бы договориться с путчистами. А Ельцин завелся, пошел ва-банк — и победил. Согласны с такой трактовкой?
— В то время Ельцин такой и был, все правильно. Не случайно же столько народа поддерживало его. Почему мы тогда, 19 августа, на танк полезли? Потому что народ набежал! Несколько десятков тысяч людей собрались на площади, и все были за него.
— Почему гэкачеписты все-таки не арестовали его утром 19-го? Это был некий хитроумный план или просто не решились?
— Нет, план был арестовать. Мне об этом рассказывал Витя Карпухин (командир спецподразделения «А» КГБ СССР в 1988–1991 годах. — А.К.). Потом мы с ним подружились — и охотились вместе, и гостили друг у друга. Хороший был парень. Ну, так вот, он говорил, что был приказ задержать Ельцина. Не убивать, но если выйдет схватка, то патронов, как говорится, не жалеть.
Если бы Ельцин выехал из «Архангельского» на одной машине, то сделать это, наверное, было не трудно. Но получился довольно большой кортеж — машин восемь. И люди из руководства российского приехали к нему тогда, и охрана дополнительная прибыла, и милиции «своей» было много: «Архангельское» — это же хозяйство Совмина РСФСР.
Короче говоря, они прозевали: арестовывать Ельцина надо было рано утром 19-го. Потом без крови было бы уже никак не обойтись, а у альфовцев и военных — и это самое главное — не было никакого желания проливать свою и чужую кровь за руководство, которое уже столько раз их подводило.
И когда мы уже были в Белом доме и нас то и дело предупреждали о штурме — ко мне приходили люди и с той, и другой стороны и говорили, что «там» все готово и вот-вот начнется, — я хоть и допускал такую возможность, но червь сомнения был очень большой. Слишком много вокруг было народу.
Если помните историю, то ведь и Николай II, хоть его и прозвали кровавым, не приказывал стрелять в народ 9 января 1905 года. Скомандовали те, кто был пониже. А кто в августе 1991-го решился бы отдать такой приказ?
— Вам известно, как сейчас живет семья Ельцина? Были ли какие-то контакты с тех пор, как вас уволили?
— Один контакт был. Правда, не я сам общался. Моим младшим внукам — у меня их всего семеро — исполнилось в прошлом году 10 лет. Первая круглая дата. Семья собралась праздновать — Ирина Семеновна, моя бывшая супруга, дочки, другие внуки... В общем, вся родня. Меня не было, потому праздновали на нашей московской квартире, на Осенней улице, а я из-за своих ног не езжу в Москву.
Только собрались — звонок в дверь: Наина! Не одна, с охраной, но охрану она оставила у лифта. Впервые... Ну, впервые, конечно, с 1996-го. Когда мы дружили, Ельцины от нас не уходили. Мы же практически как одна семья были.
«Можно?» — «Можно». А как иначе? Все-таки соседка: их квартира в другом стояке — прямо через стенку. Мы специально так подобрали — чтобы Ельцин со своего балкона мог протянуть рюмочку, а я налил. И наливал, и огурчик хороший давал закусить... Сейчас, правда, она в этом доме не живет. Живет на госдаче, а сюда приезжает раз в неделю — проверить, все ли в порядке, не течет ли где чего.
В общем, деваться некуда — посадили гостью за стол. Выпили, поболтали... И, в конце концов, она высказалась: «Простите, пожалуйста, за то, что с вами случилось. Да, мы виноваты...» Короче говоря, каялась. Больше того, достала конверт с деньгами — внукам на подарочки. Но молодец моя дочка — не взяла деньги.
— В общем, примирения не произошло?
— Ну, почему? С моей семьей она помирилась. Она же пришла, извинилась... А со мной — нет, конечно.
— Не хотите мириться?
— Я предателей не прощаю, а это именно предательство было, натуральное.
— Но ведь и у них, у ельцинской семьи, есть претензии к вам — после всего, что вы про них написали и сказали. Не считаете, что вы квиты?
— Если один человек предает другого, то это нормально, когда этот другой говорит правду о предателе. Меня предали 20 июня 1996 года, а я никого не предавал — ни до, ни после. Не нужно было ждать от меня, что я унесу эти тайны с собой в могилу, зароюсь и буду униженно молчать.
Меня как-то спросили: о чем я больше всего жалею в своей жизни? Я сказал, что жалею о том, что когда Ельцин сказал мне: «Пиши рапорт на увольнение» — и я взял и написал. Не надо было этого делать, потому что не было у него причин меня увольнять.
Меня уволили фактически за то, что я поймал воров. Причем это Ельцин мне приказал их поймать. Все, больше ни о чем не жалею.
— Последний вопрос, Александр Васильевич. Существует, на мой взгляд, очень точное определение демократии: это такая форма правления, при которой оппозиция может прийти к власти мирным путем. У нас оппозиция последний раз пришла к власти 30 лет назад, и мирной эту историю не назовешь. Есть мнение, что следующая смена власти может выглядеть похожим образом. Разделяете этот пессимизм?
— Пессимизм разделяю. Сейчас в этом смысле практически так же, как при Брежневе. Если не хуже. Потому что тогда хоть пожаловаться можно было. Сказать: не пойду на выборы, пока не проведете газ, не почините крышу, детскую площадку не отремонтируете. И после этого все делали!
Но никаких перемен я не предвижу. Во всяком случае, я до этих перемен не доживу. Они придумали хороший способ: как только людям становится совсем невмоготу, им тут же бросают кость — прибавляют по чуть-чуть пенсии, пособия и зарплаты. На пару бутылок водки, на несколько килограммов картошки... И народ радуется!
Таких много, кто считает, что надо изо всех сил держаться за нынешнюю «стабильность». Дураки! Стабильность может быть только там, где есть нормальные выборы. Не понравился один — избрали другого. Вот она, настоящая стабильность.
