— Олег Германович, если честно, я была убеждена, что вы чуть моложе Ельцина. Как так могло быть, что вы сделали политическую карьеру в 28 лет, практически с улицы? А руководили Конституционной комиссией в 32! По нынешним временам это выглядит совершенно невероятно, ведь социальных лифтов в большой политике практически не осталось.
— Да, мое поколение пришло к участию в управлении государством, даже не предполагая, что общество можно поделить на сильных и слабых мира сего, управляющих и податных граждан. Молодые люди в конце 80-х откликнулись на реформы сверху, которые провозгласила реформаторская часть руководства КПСС. Мы были уверены, что государство — это и есть мы сами, в этом и заключалась суть общественного договора, прописанного в Конституции 1993 года.
— Неужели вы и вправду думали, что Советский Союз можно реформировать?
— Мы были искренни и верили в «бархатный» вариант преобразований, как в Венгрии, Чехословакии. Будучи президентом клуба «Перестройка», я собирался выдвигаться в народные депутаты СССР, но уступил свое место академику Богомолову и стал советником межрегиональной депутатской группы. Тогда Михаил Сергеевич Горбачев через Богомолова привлек меня к подготовке концепции конституционной реформы в СССР. Но затем Горбачев совершенно оправданно взял курс на подписание нового Союзного договора, чего добивались входящие в СССР республики. А год спустя была создана уже Конституционная комиссия РСФСР, чьим ответственным секретарем я стал. Руководителями же были избраны Ельцин и Хасбулатов. Концепция нашего проекта как раз и заключалась в том, что государство — официальный представитель общества и мы, его граждане, определяем его судьбу, что кардинальным образом отличается от того, что мы имеем сегодня. Когда граждане стали безмолвными участниками чужого праздника жизни тех, кто, прямо по Пелевину, «сделали максимальный объем денежной массы, который у них есть», то общественный договор, подразумеваемый в Конституции 1993 года, по сути дела, пересмотрели. Да, преамбула Конституции, первая и вторая главы, осталась прежней, народовластие, правовое государство, свободные выборы и свободные СМИ, федерализм, разделение властей, равенство всех перед законом, независимость суда, права и свободы человека и гражданина сохранились, но только формально.
— Вы сами участвовали в разработке последних поправок Конституции 2020 года?
— Нет, мне и не предлагали, зная мою независимость и принципиальность. Хотя не могу сказать, что люблю свою родину меньше, чем члены рабочей группы по поправкам. Впрочем, нами еще к 20-летию Конституции в 2013 году были разработаны четыре инициативные новые главы, и какая-то часть поправок, которую мы печатали в журнале Конституционного суда, все же была учтена в 2020-м.
— Как вы думаете, как скоро следует ждать дальнейшей модернизации Основного закона?
— Я думаю, что на данном этапе процесс реформирования Конституции надо остановить. Это не задача сегодняшнего или даже завтрашнего дня. Множество других проблем с выполнением того, что Конституцией уже предписано. Например, у нас в силовых структурах работает 12% из 75 миллионов активного населения. За ними как никогда нужен общественный и парламентский контроль. Иначе следующей остановкой будет беспредел. Фактически сегодня основной в Конституции является не первая глава — «Основы конституционного строя», не вторая — «Права и свободы граждан», не третья, в которой заключено консенсусное содержание федеративного договора о распределении полномочий между федеральным центром и регионами. Все эти положения находятся в тени главы четвертой, и именно ее функции, как я считаю, оказались непомерно увеличены прошлогодними поправками. И это, как мне кажется, довольно неоднозначный тренд, переводящий страну на мобилизационное положение осажденной крепости. А в таком состоянии, увы, на права и свободы человека чаще всего не обращают внимания. Это не делает нас конкурентоспособными в современном мире. И это принципиальная угроза не только для креативного развития общества, но даже самодостаточного для существования государства в будущем. В данный момент государство не открыто, не транспарентно, не предсказуемо для проживающих в нем людей, хотя это все предполагается в Конституции даже с учетом поправок 2020 года. И тренд на понижение усиливается. Смотрите, тот же закон о запрете просветительской деятельности идет в противоречие с основными положениями Конституции, однако же его приняли.
— То есть поправки не работают?
— На сегодняшний день Конституция подстроена под прикладную и достаточно узкую задачу безболезненного трансфера, передачи активов, статуса и власти следующему поколению тех, кто уже находится наверху. Это, безусловно, ущемляет декларированное равенство возможностей и сам принцип справедливости.
— Так где в итоге мы свернули не туда?
— Думаю, это пошло с момента принятия приватизации по модели Чубайса, когда новые бенефициары системы своевольно создавали класс крупных собственников, не нуждающихся в Основном законе. Мы до сих пор несем в себе эту родовую травму Конституции, из которой были убраны любые формы контроля, в том числе за перераспределением собственности. Именно поэтому многие крупные состояния и сегодня продолжают являться нелегитимными в глазах граждан и достаточно беззащитными в глазах самих собственников.
— А кого интересует мнение простых граждан, извините?
— На мой взгляд, самой опасной тенденцией сегодняшнего общества является направляемое жесткое разделение на победителей и проигравших. В последние записали весь образованный класс. Я считаю, что отключение интеллектуального слоя населения от управления страной является ошибкой. Наша общая стратегическая задача — это сплочение нации вокруг сохраняемых конституционных принципов, выстраивание справедливого, правового, демократического, федеративного государства. И очень важно, чтобы следующим лидером, кем бы он ни был, стал человек, который начнет эту перестройку.
— Ну да, придет кто-то новый и будет опять ломать, крушить, делить, перераспределять.
— Не нужно бояться слова «перестройка». Первостепенная задача сделать привлекательным наше общество, чтобы люди отсюда не стремились уехать, чтобы заработали социальные лифты, чтобы граждане непосредственно участвовали в социальной жизни и политике государства, а не просто являлись потребителями или клиентами его весьма подчас дорогостоящих услуг. Важна политическая воля, способная прекратить состояние вражды со всем миром и собственным образованным классом. Конституция позволяет провести эти перемены в мирном русле. Реальное положение дел таково, что меньшинство активного населения устраивает то, что происходит сегодня. Смотрите, под громкими новостями, выложенными в Интернете, коррупционными расследованиями, ставятся миллионы лайков и всего несколько пара сот тысяч дизлайков. При этом авторы миллионов лайков, судя по всему, могут только возмущаться и никак не участвуют в процессе управления страной. Все решают пара сотен тысяч дизлайков, вероятно, полагающих, что ничего не надо менять.
— Но в руках тех, кого поддерживает пара сотен тысяч дизлайков — собственность и рычаги управления. Кто же расстается с такими активами добровольно?
— К сожалению, игнорированием подобного колоссального перевеса общественного мнения в активной и образованной среде покупается билет в весьма проблемное завтра. Невозможно не замечать миллионы лайков. Не имея возможности говорить, эти миллионы рано или поздно сформируют параллельное общество, такое положение вещей способно привести к ситуации, подобной той, что произошла в СССР в конце 1980-х. Предотвращать риск противостояния необходимо, пока не поздно.
— Так разве не разгул демократии в перестройку разрушил страну? Нужен ли России этот плюрализм мнений, который мы уже проходили?
— Поверьте, Советский Союз распался не из-за демократии, а из-за алчности национальных кланов союзных республик, посчитавших национализм самым легким способом политизации граждан. Но самую губительную роль в развале страны сыграл ГКЧП, не случись августовского переворота 1991 года, скорее всего, по новому Союзному договору у нас было бы создано конфедеративное государство, сохранившее общую валюту, оборону, границу и совместное развитие всех двенадцати оставшихся республик, за исключением Прибалтики.
Силовое доминирование нет и не может быть привлекательным, чего не учли ни ГКЧП, ни позже Ельцин. Ошибка, когда все субъекты Федерации напрямую и жестко подчинены федеральному центру, в 1992–1993 годах речь шла о совершенно другом разграничении полномочий. Тенденция на создание унитарного государства опасна в такой огромной и разнообразной стране, как наша. Сейчас у нас, к сожалению, принимается слишком мало решений, сплачивающих нацию. Возможно, одно из последних — воссоединение Крыма с Россией.
В 1991 году, я считаю, СССР погубила не демократия, а силовая истерика. В дальнейшем Ельцин проявил политическую недальновидность, попав под влияние людей, мечтавших заполучить куски государственной собственности. Горбачев же был деморализован происходящим и не стал сопротивляться.
— Если выбирать между Ельциным и Горбачевым, кого бы вы выбрали?
— Безусловно, Горбачева. Хотя и он не был безгрешен. Но единственно верен путь, когда люди имеют возможность открыто высказывать свою точку зрения, когда они проявляют себя в муниципальном управлении, в работе общественных организаций, когда активная молодежь, да и вообще граждане, привлекается к выработке и проведению государственной политики, как это было в годы моей молодости.
— Так в новых поправках к Конституции все это было заложено?
— Да, были поправки, достойные того, чтобы их поддержали. Но прошло полгода, и что мы имеем? Экономика по-прежнему не развивается, социальная сфера в загоне и ручном управлении, модернизация здравоохранения лишила большинство регионов первичной медицинской помощи, что мы и наблюдали в условиях пандемии.
— Увы, любой форс-мажор сегодня приводит к коллапсу системы, которая и так не очень эффективна, к сожалению, без обратной связи с людьми.
— Жесткая вертикаль, на мой взгляд, в этом случае не всегда благо. Чиновники на всех уровнях боятся брать на себя ответственность. А практически любая инициатива снизу пресекается на корню. Это тупик. Сложившиеся искусственно правила игры противоречат Конституции. Для нормального функционирования системы должны существовать разнообразные общественные институты, деятельность которых должна завершаться конкретными делами. Поправки приняты, но они не преодолели основные противоречия, например, когда Конституцией гарантировано политическое, идеологическое и экономическое многообразие, а ни в парламенте, ни в жизни его нет.
— Так сколько политических кризисов мы пережили! Вспомните 1993 год?! Вы же не смогли переубедить Ельцина не трогать Верховный Совет?
— С Ельциным у меня всегда оставались конструктивные отношения. Я был одним из инициаторов его избрания председателем Верховного Совета РФ на Съезде народных депутатов. Он поинтересовался: чем я могу отблагодарить вас за это? Я не просил ни вотчину, ни нефтяную скважину, а попросил круглосуточную работу на благо страны во главе Конституционной комиссии. В 1992 году возник альтернативный вариант Конституции Попова и Собчака, затем проект Шахрая. Попасть к Борису Николаевичу через сонм лукавых царедворцев становилось все труднее.
Как-то я пытался войти к Ельцину по вопросам Курил, чтобы предотвратить их передачу, мы инициировали первые в стране парламентские слушания. И буквально сцепился из-за этого с главой его охраны Александром Коржаковым. Несмотря на это у нас с Коржаковым сложились добрые отношения. Да что там говорить, однажды он даже спас мне жизнь. Это произошло в октябре 1993 года в осажденном Белом доме. Когда задерживали Руцкого и Хасбулатова, Коржаков головой показал мне уйти за колонну. На тот момент их жизни висели на волоске, по нашим сведениям, обоих могли нейтрализовать за попытку бегства. Об этом позже рассказывал генеральный прокурор Казанник. Слава богу, все остались живы, в конце сентября 1993-го я сам оставался в Белом доме до последнего, вел челночные переговоры с Черномырдиным, с Горбачевым, с Зорькиным, со Святейшим Патриархом Алексием Вторым... Увы, все закончилось так, как закончилось. А трагедия 1993-го, к сожалению, положила конец зарождавшемуся мирному сотрудничеству общества и государства, за фасадом же патриотической чиновничьей риторики, процветающей сегодня, я вижу порой неготовность выстраивать другой механизм принятия решений. Но, запомните, общество было и есть единственный источник власти по Конституции, об этом нужно говорить и этого добиваться.
— Вы остаетесь романтиком!
— Так других путей и не существует, иначе образованному классу не выжить. Мы же не хотим конституционной потери страны. Конституцию рано или поздно следовало дополнить как минимум семью новыми статьями, заполнив пробелы и умолчания. Во-первых, нужна глава о правовой системе и гарантиях верховенства и прямого действия Конституции и многое другое. Да, мне хочется верить в возможность мирных конструктивных перемен, способствующих развитию общества.
— Каким вы в 1993-м представляли себя в 2021 году, в свои 60?
— Сейчас я активно участвую в общественной жизни как независимый эксперт, являюсь председателем комиссии ассоциации юристов России по конституционному правосознанию, председателем конституционного клуба, членом координационного совета коммуникационной индустрии при Общественной палате РФ. Думал ли я, что все сложится так, как сложилось? Другое время было, другие отношения. Вспоминаю свое первое интервью в «МК», ко мне, молодому депутату, пришел еще более молодой журналист «Московского комсомольца», я часто сидел на заседаниях с первым среди народных избранников лэптопом с «гигантским» объемом памяти в 20 тысяч знаков, с собой у меня была целая сумка дискеток, куда периодически приходилось сбрасывать информацию по Конституции, чтобы ничего не потерялось. Вся моя жизнь была заполнена любимой работой. И когда ваш журналист спросил меня, как я расслабляюсь, я признался, что на досуге читаю купленные там же, в Кремле, сказки Александра Волкова, серию про волшебника Изумрудного города, это позволяет перезагрузить мозги. На следующий день вышел «МК» с заголовком на первой полосе «Олег Румянцев и его деревянные солдатики». Если бы вы знали, как на меня обиделись народные депутаты! Они ведь всерьез решили, что это я про них.
