О реформировании основного закона страны Лукашенко заговорил еще в прошлом году. «Надо будет усиливать другие ветви власти — исполнительную, законодательную, — объявил белорусский президент в марте 2019-го на встрече с представителями общественности. — Может быть, после серьезного анализа что-то надо будет предпринять по избирательной системе, вводить или не вводить пропорциональную систему или остановиться на мажоритарной».
Необходимость изменений Лукашенко обосновал мыслями о вечном — о том, какой однажды оставит страну: «Я смотрю, какая будет наша Беларусь, какая страна достанется нашим детям». Ничего более конкретного тогда сказано не было — ни о содержании, ни о сроках реформы. И уж тем более не было речи о том, что за ней должны последовать новые, внеочередные президентские выборы.
Это блюдо появилось в конституционном меню Лукашенко лишь после его триумфальной, по официальной версии (по другой, разделяемой большинством политически активной части белорусского общества, — сфальсифицированной), победы на очередных выборах и, соответственно, после начала вызванных этим «триумфом» массовых волнений.
«Будет так, мужики, — заявил Лукашенко 17 августа, в ходе общения с работниками Минского завода колесных тягачей. — Нам надо принять новую Конституцию... И по новой Конституции провести, если вы хотите, новые выборы и парламента, и президента, и местных органов власти».
А в начале сентября белорусские власти представили ОБСЕ план урегулирования кризиса, предусматривающий конституционную реформу с перераспределением властных полномочий в пользу правительства и парламента (в срок до 2022 года) и проведение затем новых президентских и парламентских выборов.
Можно было бы лишь приветствовать это новое мышление, если бы оно действительно было новым. Но декларируемые Лукашенко уступки обществу — стандартный ход, предпринимаемый авторитарными лидерами в условиях острого политического кризиса.
Все они, оказавшись в подобном положении, обещают реформировать политическую систему и/или уйти. Массу примеров этому можно найти в том числе в отечественной истории.
«Царь испугался, издал манифест»
Начнем с классики жанра. «От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству державы нашей. Великий обет царского служения повелевает нам всеми силами разума и власти нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для государства смуты... На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной нашей воли: 1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы...»
Высочайший манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 (30) октября 1905 года, которым Николай II подарил подданным протоконституцию и полноценный парламент — «установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы», — появился на свет спустя неделю после начала всероссийской политической стачки. И сыграл далеко не последнюю роль в затухании первой русской революции.
Но по мере того как «нестроение народное» возвращалось в рамки, контролируемые властью, шла на убыль и ее готовность к компромиссам. Две первые Госдумы не проработали и полугода. Причем самая первая не просто была распущена — 169 депутатов угодили за решетку.
«Началась борьба с молодым народным представительством, приведшая... к избирательному закону 3 июня 1907 года, окончательно изолировавшему власть от населения и передавшему народное представительство в руки случайных людей и случайных партий, — вспоминал лидер тогдашней думской оппозиции Павел Милюков. — Кое-как сколоченный государственный воз скрипел до первого толчка».
Борис Ельцин поступил более мудро: не стал в 1993 году препятствовать избранию в переформатированный парламент своих заклятых политических недругов. Провластные фракции в первой Госдуме новой России, «Выбор России» и ПРЕС, оказались в меньшинстве. Но в разгар противостояния с прежним парламентом президент был готов пойти на куда более серьезную уступку оппозиции — на досрочное прекращение своих полномочий.
«Объявить о проведении 12 июня 1994 г. досрочных выборов Президента Российской Федерации», — гласил президентский указ №1434 от 23 сентября 1993 года. В тот же день, напомним, в Белом доме открылся съезд народных депутатов, утвердивший принятое накануне решение Верховного Совета об отстранении Ельцина от должности президента и передаче его полномочий вице-президенту Руцкому.
На тот момент еще далеко не было ясно, к кому более благосклонна военно-политическая фортуна. Когда же ситуация прояснилась — а Белый дом, напротив, закоптился, — президент тут же забыл об указе №1434. До такой степени, что даже не счел нужным его отменить. Формально он до сих пор является действующим.
Похожим гибким манером действовала российская власть и во время кризиса 2011–2012 годов. «Хотел бы сказать, что я слышу тех, кто говорит о необходимости перемен, и понимаю их, — заявил 22 декабря 2011 года Дмитрий Медведев, выступая с последним в его президентский срок посланием Федеральному собранию. — Надо дать всем активным гражданам законную возможность участия в политической жизни».
Главными «пряниками» озвученной Медведевым программы политреформ были, как мы помним, возвращение прямых выборов глав регионов и упрощенный порядок регистрации партий — минимально допустимая численность политических организация сократилась с 40 тысяч до 500 человек. Причем Медведев прозрачно намекнул на то, что власть готова пойти на большие уступки: «Это не окончательный список инициатив... В дальнейшем мы предпримем и другие необходимые шаги».
Но как только стало понятно, что протестная волна спадает, что продолжения у «снежной революции» не будет, власть запела совсем другие песни. Губернаторские выборы были снабжены муниципальным фильтром, отсекающим любого нежелательного для власти кандидата. А Минюст продемонстрировал партстроителям, что главное — не численность партии, а то, насколько она безопасна для власти. Что подтверждает начавшаяся еще в 2012 году, но так и не завершенная история партийного проекта Алексея Навального: девять безуспешных попыток регистрации.
Мало того, вернув утраченные позиции, «система» не остановилась на достигнутом: вскоре последовали «болотное дело», драконовский закон о митингах и «закон Димы Яковлева». И останавливаться, похоже, не собирается. Что ни месяц, возникают новые политические дела и новые рестриктивные законы. Только успевай уворачиваться.
Все эти тактические ретирады власти оставили разные отпечатки в национальном сознании. Самой плохой репутацией у современников пользовалась, пожалуй, оттепель 115-летней давности. О чем свидетельствуют, например, строки пролетарского поэта Павла Арского, написанные в 1905 году (что характерно — в тюремной камере) и со временем ставшие восприниматься как народное творчество:
Царь испугался, издал манифест:
«Мертвым свобода! Живых под арест!»
Тюрьмы и пули народу вернули...
Так над свободой поставили крест!
Стихи далеки, понятно, не только от вершин поэзии, но и от исторической справедливости. На фоне порядков, установленных вскоре соратниками стихотворца, «кровавый царский режим» выглядит просто-таки оплотом либерализма. Но определенная сермяжная правда в этих виршах, безусловно, есть. Причем далеко выходящая и за границы описываемого времени, и за пределы нашего отечества.
Певец революции прав и в том, что главный и, по сути, единственный мотив политических реформ сверху — страх власти перед народной стихией, перед революцией. И в том, что при первой же возможности власть стремится вернуть все назад, вновь закрутить гайки. Ну а история учит тому, что эта тактика не предотвращает, а в лучшем — для режима — случае лишь отсрочивает крах.
А нередко, напротив, даже ускоряет. Ибо лучше уж вовсе не давать подданным надежду, чем подарить, а потом отобрать.
Неподдающийся
Нет, возможность того, что Лукашенко более искренен, чем прочие правители, столкнувшиеся с теми же проблемами, что и он, в отличие от других никого не «кинет», сдержит обещания, и Белоруссия после проведенной энергичным прорабом Лукашенко перестройки действительно выйдет «на новые рубежи в развитии политической системы», совсем, наверное, исключать нельзя.
Чужая душа — потемки. История и литература знают еще и не такие случаи духовного преображения. «Днем с полюбовницей тешился, ночью набеги творил, вдруг у разбойника лютого совесть господь пробудил...»
Но суровые каноны политического анализа заставляют отнести этот сценарий к крайне маловероятным. В осуществимости его заставляет сомневаться не только вся «кредитная история» Александра Григорьевича, но и последние выданные им «авансы». Даже в обещаниях он весьма скуп.
Так, общаясь недавно с российскими тележурналистами, Лукашенко напрочь отказался говорить о том, когда могут состояться новые президентские выборы. Надо, кстати, заметить, что вопрос, на который ему пришлось отвечать, был отнюдь не жестким: «Вы к этому будете готовы года через два, насколько я понимаю?»
Вполне можно было сказать что-то вроде: «Ну да, где-то так. А может, и раньше». Но Лукашенко не стал брать даже эту сверхлегкую подачу: «Я по срокам не говорю. Надо принять Конституцию, провести выборы местных органов власти...» Улита едет, когда-то будет.
Ничуть не больше и информации о содержании реформы, подготовка которой, если верить Лукашенко, идет полным ходом. Он якобы отверг уже два проекта, показавшиеся ему недостаточно радикальными, и кипит работа над третьим вариантом.
Впрочем, уже сегодня с уверенностью можно сказать, что ни о какой парламентской республике, как о том мечтается многим представителям белорусской оппозиции и некоторым российским экспертам, речи не идет. «Надо помнить: и Россия, и Беларусь, пример тому Украина — это государства славянские, где нужен крепкий лидер, который будет обладать определенными полномочиями, — наставительно вещал Лукашенко на упомянутой встрече. — В этом его сила».
А еще чуть раньше, обращаясь с посланием с народу и Национальному собранию, Александр Григорьевич заявил, что не допустит возвращения к Конституции 1994 года, чего требуют «альтернативщики» — оппозиционные кандидаты в президенты. Это, мол, возродило бы безвластие, возвратило страну в «лихие 90-е».
Между тем Республика Беларусь образца 1994 года была далеко не парламентской. И тогда, до лукашенковского «усовершенствования» основного закона, президент избирался всенародным голосованием, являлся верховным главнокомандующим и формировал правительство.
Да, роль парламента была, конечно, более заметной. Глава государства, к примеру, должен был заручаться согласием депутатов не только при назначении премьера, но и в случае его отставки. А также при назначении и освобождении от должности вице-премьеров, министров иностранных дел, финансов, обороны, внутренних дел и председателя Комитета государственной безопасности.
Однако, скажем, у украинской Рады и польского Сейма полномочий сегодня еще больше: правительство там вообще формируется парламентским большинством. И даже такая форма правления считается не чисто парламентской, а парламентско-президентской. Но, надо полагать, Лукашенко она уж тем более не устроила бы. Не говоря уже о «стопроцентной» парламентской демократии — а-ля Германия или Италия.
По идее, «перцу» в конституционный процесс могла бы добавить общественность. Вот и глава российского МИДа считает, что конституционная реформа в Белоруссии — «это и есть та форма, в которой вполне можно организовать диалог с гражданским обществом». Но общаться с теми, кто выходит сегодня на улицы, в планы Лукашенко не входит. Советоваться он будет с «трудовыми коллективами, активом, ветеранскими, профсоюзными, женскими, молодежными организациями». Проще говоря — с аватарами власти. А еще проще — с самим собой.
Словом, оснований считать, что ни на какие серьезные изменения Лукашенко не пойдет, что все разговоры об этом — не более чем дымовая завеса, более чем достаточно. Истинный замысел — выиграть время, переломить ситуацию и восстановить статус-кво.
Пожалуй, единственное, что сегодня диссонирует с этой версией — внимание, которое конституционной теме уделяют сегодня в Москве. О важности и своевременности реформы белорусской Конституции говорят сегодня практически все российские официальные лица, высказывающиеся о ситуации в соседней стране.
По убеждению некоторых наблюдателей, это прозрачный намек на желательность скорейшей смены власти в Белоруссии. Москва, мол, говоря языком самого Лукашенко, «нагибает» надоевшего Батьку, стремясь ускорить его уход и обрести в лице его преемника более комфортного, договороспособного и предсказуемого партнера. На эту роль чаще всего прочат томящегося сегодня в лукашенковских застенках банкира Виктора Бабарико, бывшего главу Белгазпромбанка.
Но налицо пока, напротив, всесторонняя поддержка нынешнего белорусского режима — политическая, финансовая, дипломатическая, военная, пропагандистская. И не ослабевающая, а усиливающаяся. Нет никаких видимых признаков наличия плана «Б» — альтернативного варианта решении вопроса «что нам делать с Лукашенко». Хотя еще совсем недавно такой план явственно просматривался.
План «Л»
План, как прекрасно было видно и невооруженным инсайдами глазом, состоял в принуждении Лукашенко к более глубокой интеграции в рамках Союзного государства. После подписания 31-й дорожной карты, устанавливающей политические параметры союза — по словам самого Лукашенко, «это план строительства наднациональных органов, парламент, возможно, президент будет и прочее», — большинство полномочий национальной белорусской власти ушло бы «наверх». То есть фактически — в Москву.
Де-факто Белоруссия превращалась в западную провинцию «империи». И тогда уже было бы совершенно непринципиально, кто ею руководит и в какой форме — президентской и парламентской. Целый ряд субъектов Федерации, в том числе, например, многие национальные регионы, по способу формирования исполнительной власти давно являются парламентскими республиками — и ничего, никаких «лихих 90-х». Все чинно, благородно, управляемо.
В качестве «утешительного приза» Лукашенко предлагался, по слухам, пост главы законодательного органа Союзного государства. И сам он эти слухи полностью подтвердил (интервью Алексею Венедиктову, 24 декабря 2019 года): признался, что ему была предложена «должность в парламенте». Что его совершенно не устроило: «Даже если меня осудят и в наручниках туда посадят — этого не будет!.. Я не могу отойти от этой политики, чтобы еще посидеть где-то там, в Москве или на обочине, в Подмосковье... Первое независимое суверенное государство в истории... Как, создав свое дитя, я его могу похоронить?!»
Как явствует уже из этих слов, главным препятствием на пути интеграции был сам Лукашенко. Но начавшая 9 августа революция не оставила камня на камне от былой непреклонности Батьки. Сегодня Лукашенко говорит об «общем отечестве от Бреста до Владивостока». Как уверяют в один голос осведомленные источники, «клиент» полностью созрел и готов на все.
Но теперь, по данным тех же источников, уже Москва нажала на тормоза. Москва заинтересована в присоединении тихой и спокойной Белоруссии с дисциплинированным, нестроптивым населением. В общем, такой, какой эта страна была — или казалась — еще пару месяцев назад. А не в мятежной провинции, которая запросто может сбить с панталыку «коренных» россиян. Кроме того, такое присоединение крайне обострило бы наши и без того непростые отношения с внешним миром. Актив, короче говоря, токсичный во всех смыслах.
По имеющейся информации, план «Б» — или, если угодно, «И», план полной интеграции, — отложен по крайней мере на несколько месяцев. И, стало быть, Александр Григорьевич — «ягодка опять». Реализуется план «Л» — план спасения режима Лукашенко. Других «писателей», других способов не допустить победы революции и более чем вероятного в этом случае выхода Белоруссии, «последнего союзника», из орбиты российского влияния у Кремля сегодня нет. Лукашенко — и пустота.
Как это сочетается с педалированием конституционной темы? Весьма вероятно, что такая риторика — одна из форм внешнеполитической поддержки Лукашенко, защиты его от нападок. Мол, да, мальчик немножко набедокурил. Но вот увидите: он скоро исправится.
Что, в принципе, не исключает искренней заинтересованности российского руководства в обновлении белорусской системы власти. Но сегодня, когда режиму Лукашенко, как говорится, день бы простоять да ночь продержаться, даже планы с полугодовым временным горизонтом кажутся сродни советским планам построения коммунизма. Не говоря уже о двухлетней перспективе. Или падишах умрет, или осел сдохнет. В общем, это будет уже совсем другая история.
