Они — вслед за Плехановым, следуя марксистскому методу, пришли бы, как и он в своем «Завещании» 1918 года, к тем же выводам, что и великий идеолог-марксист.
В ХХ веке, веке бурного научно-технического прогресса, сменившем промышленную эпоху, пролетариат перестает быть главным классом общества. Соответственно, его модель лучшего устройства мира — социализм и коммунизм — перестает быть самой светлой перспективой для человечества.
В эпоху научно-технического прогресса будущее человечества уже связано с интеллигенцией. И строем, который наиболее приемлем для нее.
Поэтому великий эксперимент, начатый Октябрьской революцией 1917 года в России, надо завершать.
Не одно десятилетие после ХХ съезда КПСС в 1956 году с его критикой сталинизма (фактически всего марксизма-ленинизма) я пытался помочь партии и ее лидерам начать реформы государственно-бюрократического социализма. Меня не давили, меня привлекали к разработке проектов — и при Хрущеве, и при Брежневе с Косыгиным. Но ничего радикального не предпринимали. А СССР погружался в социально-экономический и социально-политический застой.
А вот Китай все больше меня воодушевлял. Китай доказывал мне, что у СССР имелся близкий моим идеям вариант завершения государственного социализма без саморазрушения компартией своего собственного дома и своей крыши над головой.
Я десятки лет всячески одобрял и Дэн Сяопина, и последующих лидеров Китая. Не раз писал об этом. Поэтому я даже смирился с кровавым Тяньаньмэнем, с раздавленными танками в столице страны студентами. Видимо, думал я, у китайских лидеров не было ни сил, ни возможностей избежать крови.
А в мире после распада СССР победил постиндустриальный строй. Он попытался сконцентрировать плюсы и монопольного капитализма, и государственного социализма. И по возможности устранить их недостатки.
Но, несмотря на очевидные успехи, постиндустриализм погрузился в противоречия и тупики. В нем начали воспроизводиться неизлечимые болезни и капитализма, и государственно-бюрократического социализма.
Хотя большинство членов общества стали жить лучше, разница между «богатыми» и большинством осталась огромная.
Но главным стал разрыв между странами одного «золотого миллиарда» и шестью миллиардами «третьего мира».
Демократия исчерпывает свои позитивные резервы. Большинство граждан не видят связи между выборами и своими проблемами. Явка на выборы скатывается к 50%. И победитель, получив нередко половину голосов явившихся, представляет, таким образом, не более четверти избирателей. А эти 25% избирают все более «средненьких» лидеров. И весь «золотой миллиард» «посерел».
Сбывается предвидение Николая Бердяева: «Демократический век — век мещанства, и он неблагоприятен появлению сильных личностей». Вокруг все усложняющихся проблем технического прогресса, космоса, окружающей среды, народонаселения суетятся «средненькие» лидеры, избранные на пять лет.
Всем «озабоченным» идеологам ясно, что постиндустриальное общество не готово обеспечить будущее человечеству. Более того, для будущего человечества все более реальной становится опасность гибели. Или из-за самоуничтожения в результате катастроф на самой планете. Или из-за неспособности встретить угрозы из космоса.
Нужна другая перспектива для человечества. Я об этом не раз писал. Недавно — обсуждая идею о «матриархате» в книге Пелевина «Тайные виды на гору Фудзи». Перспектива Новой Цивилизации.
* * *
Поэтому я с интересом узнал о решении Китая в ситуации с Гонконгом идти по совершенно новому пути: одна страна — две системы.
Я увидел в этом эксперименте какие-то перспективы для будущего. Такие же, как в пусть официально не заявленном, но тоже важном эксперименте Путина с Чечней. (Я в этой статье дальше говорю только об идее эксперимента с Чечней — «одна страна — разные регионы», — а не о реальной практике реализации этого замысла.)
В модели Гонконга в Китае и Чечни в России я вижу новые способы устройства современного мира с проживанием «разного» «под одной крышей». Их мирного соревнования в поиске лучшего устройства мира, который бы заменил доказавший свою историческую исчерпанность постиндустриализм.
Хочу заметить, что в странах, где будут «под одной крышей» части с «разными системами», радикально изменится вся проблематика. Скажем, тех же сроков пребывания на посту лидера страны.
В гонконгском эксперименте «одна страна — две системы» я видел перспективу не только для самого Китая, но и для Западной Европы. Ее проект европейского сообщества повторяет худшие стандарты СССР — с бюрократической регламентацией всех и вся. Мой знакомый предприниматель из Риги рассказывал мне, как ему навязывают в магазинчике на улице Старой Риги стандарты Брюсселя по размеру окон и дверей.
Вот почему для меня «закрытие» эксперимента Китая с Гонконгом означает то же, что означало бы «закрытие» эксперимента с Чечней и возвращение Чечни в стройный ряд «стриженных под одну гребенку» регионов. Вместо того чтобы распространять опыт путинского эксперимента с правами Чечни на Кавказе на тот же Хабаровск в Сибири. Идеи «чеченской модели» понадобятся и в организации взаимоотношений с новой Белоруссией.
Время поиска альтернатив постиндустриализму наступило. Движения «зеленых», антиглобалистов, сторонников «Захвати Уолл-стрит», антифашистов, сторонников нового анархизма и нового социализма, течений радикального ислама. «Пять звезд» в Италии. «Альтернатива для Германии». И эксперимент с Гонконгом в Китае, и путинский эксперимент с Чечней в России — из этой же «волны».
Надо по максимуму воспользоваться взрывами народного энтузиазма и народной энергии. Народные инициативы — настолько редкий случай в истории, что надо за них цепляться, их поддерживать, искать и поощрять способных лидеров.
Очевидно, что нет альтернативы для будущего человечества, кроме интеграции.
Но не менее очевидно, что нет более страшной ситуации, когда дело интеграции оказывается в руках чиновников, которых когда-то Н.В.Гоголь емко определил как «Иван Антонович — кувшинное рыло».
Будущее за интеграцией, которая сулит наибольшие перспективы научно-техническому прогрессу. Будущее за интеграцией, которая будет осуществляться наиболее интеллектуальной элитной частью человечества.
Нужен переход от тысячелетних цивилизаций с классовыми структурами общества к иному миру, столь радикально отличному от них, как — по Пелевину — матриархат отличается от патриархата. Как писал один из лучших поэтов советского андеграунда Аркадий Кутилов, «нам нужен свист стремительных идей — расколдовать ослепшего коня».
* * *
Является ли концепция «одна страна — две системы» чем-то неожиданным для Китая?
Несомненно, нет. Фундамент китайского мировоззрения основан на великой идее объединения говорящих на разных языках китайцев в один народ с помощью общей иероглифической письменности. Иероглифы объединяют всех китайцев, часто совершенно не понимающих друг друга при устном общении. И тут явно выявляется принцип: одна письменность — разные языки.
И в призыве Конфуция «пусть расцветет сто цветов» — тоже идея того, что подлинное процветание предполагает сочетание разнообразия.
Является ли путинская идея эксперимента с Чечней вместо многолетней кровавой бойни чем-то новым для России?
Да, в России когда-то московские цари удушили «разнообразие» Новгорода. И напугали Западную Русь, уже готовую объединиться с Московией и восстановить великую Киевскую Русь.
Да, Екатерина II и Потемкин удушили Запорожскую Сечь и убрали перспективу для Украины в Российской империи.
Но ведь было и другое. Была в России Финляндия. Были в составе России ханства Бухары и Коканда. И был великий проект Ленина о Советском Союзе, от которого отказался Сталин, но который, даже урезанный, фактически спас многонациональную Россию начала ХХ века от судьбы австрийской или турецкой империй.
Чеченский эксперимент Путина исправил неудачную модель Ельцина в виде Российской Федерации и предотвратил уже начавшееся кровопролитие.
А вековая социальная идея — «анархия — мать порядка» — тоже опиралась на мысль, что подлинное единство, истинный «порядок» возможны только при сочетании независимых, разнообразных элементов.
А о чем говорит модель сверхпрочного атома, состоящего из противоположностей: позитивного ядра и отрицательных электронов?
Целое, состоящее из разных частей, несомненно, несет больший запас прочности, чем сочетание однородных. И «единство противоположностей» — несомненно, фундаментальная характеристика Вселенной.
Опыт человечества показывает, что именно разнородные образования и появлялись чаще, и существовали дольше.
Бюрократия, главный господствующий класс постиндустриального общества, несомненно, тяготеет к подавлению всякого разнообразия. Строем холуев командовать легче, чем футбольным клубом талантливых игроков и — тем более — творческим коллективом театра.
Человеческое общество развивается не в сторону строгих линий, а в направлении разнообразия и в науке, и в культуре, и в идеологии.
Но в Европейском союзе стало «расцветать» бюрократическое командование из Брюсселя и стала ослабевать его прочность. Что и проявилось при первой же серьезной угрозе — эпидемии коронавируса.
Если европейское сообщество не сумеет поддержать стремление к самостоятельности регионов внутри его членов — будь то Каталония, Шотландия или Италия, — то его перспектива окажется под очень серьезной угрозой. Его ждет судьба СССР.
Я понимаю все сложности перспективы выхода из нынешнего постиндустриального мира.
Я понимаю все сложности, с которыми сталкиваются эксперименты типа гонконгского в Китае или чеченского в России.
Но это все же какие-то «просветы» в будущее. А отказаться от гонконгского и других аналогичных по значимости экспериментов — это продолжать барахтаться в неразрешимых проблемах современного постиндустриализма.
* * *
Я далек от того, чтобы оценивать действия китайских лидеров и китайского руководства, не раз доказывавших свою мудрость. Если они решили завершить эксперимент с Гонконгом именно так, как сейчас, то уверен — у них есть более чем серьезные основания. Думаю, что Китай столкнулся с той же проблемой, что и Россия: неприемлемостью модели «третьего мира» для великой державы и невозможностью сохранения в качестве великой державы в системе «золотого миллиарда». Другими словами — с необходимостью искать новую цивилизацию.
Но вот с точки зрения мировой проблемы выхода из утопающего в болоте постиндустриализма человечества — события в Гонконге более чем печальный факт разрушения одного из потенциальных мостов в будущее.
