«Че внешне похож был на Христа»
— Александр Сергеевич, кем вы только не были за свою политическую карьеру… Но вам самому, если уместно так выразиться, какой высокий пост больше пришелся по душе?
— Я бы сказал так: особенную радость и даже какое-то ностальгическое чувство вызывают воспоминания о годах, когда я возглавлял Советский комитет стран Азии и Африки. Мне было тогда всего 30 лет, а должность большая, выполнял деликатные поручения самого ЦК. И помню, приходит на беседу вице-президент Египта, фельдмаршал Анвар Садат и спрашивает: «А где он сам?». Я ему: «Так это я и есть!».
Я общался с главами этих государств, все время разъезжал (тогда ситуация требовала срочных и неожиданных поездок в неблизкие страны). Мне сейчас порой снится, что я то в Сахаре, то во Эфиопии… Скучаю по Кубе — я очень любил там бывать, любил ее лидеров.
— Че Гевару?
— Да. И насколько бы легендарным ни был Фидель Кастро, Че Гевара, возможно, даже превосходил его по популярности. Он даже по облику своему был похож на Христа, только с несправедливостью боролся другими методами. Причем ему приписывали маоизм, а это было не так. Как-то мы в 1965 году в Алжире на эту тему с ним заговорили на конференции «Движения неприсоединения». Он сказал, что в недоумении, почему его считают последователем Мао Цзэдуна. У него действительно были собственные представления о путях освободительной борьбы народов. Я оказался на Острове свободы в самое горячее время и видел, как Че Гевара, у которого было обостренное чувство справедливости, объединял вокруг себя десятки тысяч людей. Он так увлекал всех своими идеями! Притом что был настолько обычным, своим… Я наблюдал, как он в свободные дни охотно шел рубить сахарный тростник. В этом не было демонстрации его народности. Он с мачете (острым ножом), был таким же естественным, как во время партизанских вылазок. У Че Гевары была астма, а представляете, как с этой болезнью приходилось в тропическую жару? Но он даже ингалятором пользовался так, чтобы никто не видел и не догадывался о его страданиях.
— А кто еще из иностранных лидеров тогда вас поразил?
— Президент Чили Сальвадор Альенде. В 1963 году, когда он еще был только сенатором, я оказался у него в гостях как один из лидеров комитета молодежных организаций нашей страны. Мы ходили с ним на футбол, пиво пили. Он был прекрасным оратором, таким живым, таким заряжающим! Или вот первый президент Кипра архиепископ Макариос. Между прочим, уникальный случай в политике, чтобы страну возглавил религиозный лидер. Сам этот человек был удивительной судьбы и удивительной силы духа. Когда я с ним общался, поражался его спокойствию, его мудрости.
До сих пор бытует мнение, будто руководители молодых государств «с дерева свалились». Это невежественная позиция. Многие из них были не просто умными, но и творческими людьми. Взять, к примеру, первого президента Анголы моего друга Антонио Нето, который был педиатром по образованию, но поэтом по призванию. Другой пример — лидер Мозамбика Эдуарду Мондлане. Бывший профессор американского университета бросил все и возглавил свой народ в борьбе за независимость.
— Многие считают, что СССР в те самые годы вмешивался в чужие дела: стимулировал борьбу, вооружал повстанцев. Вы ощущали себя организатором переворотов?
— Те, кто так говорит, не понимают главного. Форма борьбы народа, не получающего понимания его устремления к независимости, не исключает вооружения. И это признается базовыми документами ООН. Действительно именно Москва внесла в 60-м году резолюцию о предоставлении независимости колониальным народам. И молодые государства часто опирались на моральную, материальную, дипломатическую и — что скрывать — военную поддержку нашей страны. Многие лидеры этих стран даже образование получали у нас (политическое и военное в том числе).
— Вот вы лично немало сделали для этого в свое время. И вам не обидно, что отношения с этими государствами были потеряны с развалом Союза?
— Еще как обидно! Когда произошел распад, они были удивлены — почему Москва отвернулась? Почему в России к ним абсолютно нет интереса? Почему мы не опираемся на то, что для них сделали? Они, богатые сырьем (от газа до алмазов), были стольким обязаны нашей стране.
— Сейчас ситуация меняется?
— Да. Наши первые лица начали летать в Южную Африку, Анголу, Египет, Вьетнам, Лаос... Есть соглашения, договоренности. Это правильно и с точки зрения принципа справедливости. В повестке дня текущего года в России ожидаются крупные форумы с участием стран Азии и Африки. Очень жаль, что у некоторых в 90-х было некое брезгливое отношение — дескать, вот мы европейцы, а остальные нам не нужны. Да, мы придерживаемся европейских ценностей (в том виде, как они известны миру), но Азия, Африка, Латинская Америка наши давние партнеры.
И кстати, пока западные страны нас критикуют, сами они напористо лезут в бывшие колонии с неоколониальными проектами.
Политика как форма творчества
— Вы в политике всю жизнь. Скажите откровенно, все-таки действительно — грязное это дело?
— Я воспроизвожу в своей памяти людей, которых можно было бы упрекнуть в том, что они политику подменяли грязным делом. Увы, немало встречал их на своем пути. Для меня абсолютно невозможно объяснить такое недоразумение в поведении политика, когда он побывал в пяти-шести и более партиях. Такие люди доверия в целом не могут вызывать. Я в партии, как член Политбюро, работал всего 13 месяцев. Но из здания ЦК уходил последним. И был огорчен тем, что люди, которые всю жизнь там проработали, куда-то испарились. Когда меня избрали президентом Северной Осетии — Алании, я приостановил свое членство в КПСС и больше ни в одну партию не вступал, оставаясь, образно говоря, в «партии народа».
Вообще про себя я вам скажу так — скорее всего, я политическую деятельность воспринимал как форму активной творческой жизни, часть моего призвания, моей сути. Для меня сложно, почти невозможно предавать дело или кого-то, перескакивать с одних взглядов на другие. Я консерватор, но с творческой начинкой. Кто-то, может, сочтет это за недостаток, но я всегда старался не быть в числе тех, кто меняет маски. И я не воспринимаю использование политики для поступков, за которые бы меня мучила потом совесть как человека.
— Но тогда вам, должно быть, очень грустно смотреть на современных политиков.
— Среди них на самом деле можно встретить немало поверхностных, страдающих конъюнктурой. Но немало и добросовестных. Главная проблема в том, что современные молодые партии — они все-таки формируются скорее сверху. В том смысле, что не выросли из народа, не выстраданы и не закалились. И не может тот, кто вчера еще был просто популярной личностью, превратиться за ночь в политика.
— Политика и эмоции — вещи совместимые?
— Расскажу две истории, которые случились с разницей в три года. В 1960-м во время одного из мероприятий в Воронеже ученый-агроном, рассказывая о собранном урожае, показал два початка кукурузы. Хрущев спросил: «А вес их каков?» — «Где-то 250 граммов». И тут помощник Хрущева хвать початки — и на весы и докладывает: меньше 250 граммов. Хрущев вышел из себя мгновенно. Начал кричать, унижать этого достойного ученого, говорил всякие нелепости. И это был урок жизни для меня — я понял, что никогда руководитель высокого уровня не должен опускаться до такого. А вот другая история. В 1963-м на Ленгорах проходила встреча с комсомольцами, в том числе участвовавшими в вооруженных конфликтах. И когда на сцену вышел парень-сапер, которому в Алжире миной оторвало ногу, Леонид Брежнев не выдержал, ушел за кулисы. Я видел, как он там курил и у него слезы текли. Помню, он сразу дал указания помочь этому саперу. Вот вам эмоции Хрущева и эмоции Брежнева.
— А есть риск впасть в другую крайность?
— Конечно! Не сочтите это за ностальгию по советскому прошлому, но вот мы учились за директивой не терять души, человеческого участия. А сейчас я смотрю на некоторых губернаторов и не понимаю — как так случилось, что на этом посту люди, которые не умеют откровенно публично разговаривать с народом? У таких не было и никогда не будет глубоких связей с обществом.
— Вас укоряют, что вы бесконфликтны, никогда не вступается в острые дискуссии… Это действительно так?
— Мое правило — быть открытым и не избегать острых дискуссий. И в то же время я действительно никогда не скандалил и уже точно не буду. Если руководитель с высоты своей должности будет по каждому поводу выходить к микрофону, кричать, по именам критиковать, а потом быстро забывать — это как называется? Брутальность или чрезмерная эмоциональность? И ведь он все это передает населению. А что за этим последует?
Единственный раз, когда я говорил на высоких тонах, — в дни страшной трагедии в Беслане, трагедии для всего нашего народа (каждый день я с болью и скорбью вспоминаю это время). Но и это слышали только высокопоставленные персоны, которые точно все запомнили на всю жизнь. Что толку в криках на всех переулках?
«Я удачливый»
— Не могу не спросить по поводу положения женщин на Кавказе. Вы, будучи президентом, пытались что-то изменить?
— Осетия изначально немного отличалась в этом смысле от других. В правительстве в мое время было несколько женщин, и они были очень успешны. Одна отвечала за социальные вопросы, другая — за образование, третья — за миграционную службу. Много было женщин в пенсионной службе, в здравоохранении. Да что там — председателем парламента республики многие годы была женщина. Но я против гендерного квотирования. Должно быть все естественно.
— А как думаете, почему вообще в России мало женщин-политиков?
— Какая-то непонятная мне инерция. Хотя я вижу много очень добросовестных способных женщин. Они были бы полезны на высоких постах, которые так и не заняли...
— Может, им удачи не хватает? Кстати, вы себя считаете удачливым человеком?
— Так и есть, я действительно удачлив. Я очень много видел, во многом участвовал. Жизнь была очень яркой. Помню нашу компанию — Евгений Примаков, Владимир Бураковский, Лева Оников, Илья Глазунов, Роберт Рождественский, Евгений Велихов… Мы все время друг друга искали, выезжали куда-то. Разве это не удача? И в работе мне ведь везло. Хотя я, надо признать, всегда старался.
— Александр Сергеевич, вы сказали как-то, что не было ни одной минуты, когда бы вы не работали над собой. Что вы имели в виду?
— Я тренировал память, интуицию, постигал искусство общения. Я все время что-то писал… Вот сейчас у меня стол завален рукописями. Одна из них, «Эхо распада» — о том, как развал СССР отразился на судьбах Кавказа. Оставлю после себя несколько книг — они как дети для человека.
— Политика, снова политика… А отдушина у вас есть?
— Есть! Быть в кругу близких друзей. Раньше альпинизм, теперь пешие прогулки, посиделки, воспоминания… Это совершено удивительно, и заменить ничем невозможно. И это все очень меня увлекает — друзья и какая-то свобода.
А вторая отдушина у меня, если так можно выразиться, на уровне осетинского национального ДНК. Где бы я ни был, я все время пытался приехать на родину. Хотя бы два раза в год. Это подпитка для меня духовная. Я должен съездить в свой район, посетить свою школу и могилы родителей. Я и президентом-то Северной Осетии согласился стать только потому, что это моя родина. У меня ведь до назначения на этот пост была прекрасная работа, я отказывался от любых предложений (в том числе заместителем председателя Совета министров страны).
— Как настоящий кавказец поднимите за свой юбилей бокал?
— Подниму обязательно. Я предпочитаю наш национальный напиток «Арака» или очень похожий на него виски. Но в торжественные моменты, например, когда ежегодно в Москве собираю друзей на праздник святого Георгия, мы первый тост произносим, держа в руках чашу пива. Эта традиция.
СПРАВКА "МК"
Александр Дзасохов был президентом Республики Северная Осетия — Алания с 1998 до 2005 года. До этого занимал ряд важных постов, в том числе Чрезвычайного и Полномочного посла СССР в Сирии. Был членом Политбюро ЦК КПСС и членом президиума Верховного совета СССР.
В феврале 2019 года за большой вклад в реализацию внешнеполитического курса России и многолетнюю добросовестную государственную службу он был награжден орденом Александра Невского.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Комментарий академика РАН Алексея Васильева
— Александр Сергеевич Дзасохов в 60–80-е годы прошлого столетия фактически возглавлял Советский комитет солидарности стран Азии и Африки. Эти страны в условиях «холодной войны» имели возможность обратиться к Москве за альтернативной экономической, военной и политической поддержкой в интересах народов своих стран. Лично для меня беседы с ним, будь то в самолетах во время дальних перелетов, будь то на берегу Индийского океана в Южном Йемене, будь то просто в дружеской обстановке, всегда были уроками жизни, политики, философии и принципов.
Любопытнейшая черта Александра Сергеевича — его способность усваивать и использовать иностранные языки, в которых он не был большим знатоком. Могу засвидетельствовать, что он мог вести беседы на испанском с очень сложными собеседниками из латиноамериканских стран, дискуссии на французском языке с одним из руководителей Алжира, который был настроен отнюдь не дружески по отношению к России. Он встречался с президентом Египта Гамалем Абдель Насером, президентом Сирии Хафезом Асадом, палестинским лидером Ясиром Арафатом, премьер-министрами Индии Индирой Ганди, а затем Радживом Ганди, с легендарным Нельсоном Манделой и т.д.
