Однако сто лет назад, 17 февраля 1919 года, Совет обороны Советской России под руководством Ленина принял постановление о вхождении Донецкой республики в состав Украины: «Просить т. Сталина через Бюро ЦК провести уничтожение Кривдонбасса».
И таким образом огромные промышленные регионы Юга России оказались в составе Украины. Так оказался в составе Украины русский Донбасс, где вскоре началась яростная украинизация. Так оказался отрезанным от «большой России» русский Крым. И когда спустя тридцать пять лет Хрущев передавал Украине уже Крым — он ехал проторенной дорогой. «Знак дружбы между братскими славянскими народами». «Хозяйственная необходимость». «Все равно территории остаются в рамках одного государства». Русские интересы? Нет, не слышали.
Это все началось еще тогда, сто лет назад. И с возвращением Крыма — не закончилось.
Возвращению Крыма — всего ничего, пять лет. За это время успела сформироваться легенда о крымчанах, которые неистово боролись за возвращение в Россию и будто бы именно этим заслужили совершенно исключительное право на референдум. (А Донбасс-то не заслужил!)
Мне довелось видеть, как это было, совсем близко.
Тот самый странный день начался вечером 5 марта 2014 года. Сперва, идя по набережной в Севастополе, я услышала разговор двух интеллигентных женщин, которые прогуливались под ручку.
«Это кошмар что такое. У нас на работе все такие пассивные... Как будто уже забыли, для чего мы здесь собирались на митинги! Ну да, гораздо проще ведь плыть по течению. А до референдума еще четыре недели!»
Она выделила последние два слова сильным нажимом, голосом, в котором сквозило отчаяние. Действительно: четыре недели в условиях смуты и невнятицы — это очень много.
Тогда, 5 марта, в Крыму еще работали все украинские телеканалы. Работали они в режиме непрерывного запугивания и давления на крымчан; угрюмой анекдотичности добавляло то, что обращались они к Крыму и призывали его вернуться в лоно Украины почти исключительно на мове.
Работал и телеканал «Крым»: там объясняли, что провести референдум раньше 30 марта никак невозможно. По техническим причинам.
Крымская пресса выражала две точки зрения. Первая: референдум — это сепаратизм, сепаратизм — это преступление против государственности. Вторая: референдум — это все-таки хорошо, есть шанс на возвращение некоторых прав из крымской Конституции 1992 года, которые Украина взяла да и отобрала. Почему Украина не отберет их снова — так далеко «аналитики» не загадывали.
Но ни одна из крымских газет, прочитанных мною в тот день, не писала о том, как это прекрасно, что появился наконец шанс воссоединиться с Россией. Удивительно, но об этом не рассуждали и теоретически, как будто на теме лежала печать молчания. Крымчане (не севастопольские активисты!), с которыми я пыталась заговаривать о воссоединении с Россией, отвечали так: «Да ну, не нужны мы Путину. Опять ничего не будет».
Подчеркиваю: они не «не хотели в Россию». Они не верили, что такое возможно.
А на следующий день, 6 марта, я была в Горсовете Симферополя. Помню, что из кабинета на третьем этаже выскочил молодой человек. Он приглушенно и взволнованно говорил в телефон: «Переводи деньги как можно быстрее, сейчас, когда референдум перенесли, счета будут замораживать...» Оказалось: буквально час назад «непереносимый референдум» придвинули на две недели.
Выйдя из Горсовета, я пошла по улице, где народные самооборонцы блокировали украинскую воинскую часть. Я разговорилась с «дружинниками». «Без оружия мы выпускаем, ради бога, — сказали мне. — С оружием — нет». Я показала на плакат, который украинские военные прикрепили к стене. «Верны присяге народу Украины», — было написано там. И мне выдали второе чудо дня: «А мы уже не народ Украины. Полтора часа назад Верховный совет Крыма принял решение о вхождении Крыма в состав России!»
Я гуляла по Симферополю, а потом вернулась в Севастополь. И всюду была радость. Настоящая, незамутненная. Люди, которые вчера считали, что они не нужны России, сегодня поверили, что они — нужны. И все стало по-другому. И радостное волнение людей на забитой под завязку площади Нахимова, и ликующие крики мальчишек «Россия! Россия!» (хотя что они могли знать о России, эти десятилетние мальчишки?) — я это видела и слышала сама, вживую, и это было потрясающее время, когда только и можно поверить, что все не напрасно.
Да, пять лет назад — все было не напрасно, и чудовищная несправедливость истории впервые была поставлена на путь исправления. Но дело не закончено.
Жители Крыма боялись прожить в условиях смуты и неопределенности четыре недели. Жители Донбасса живут так почти пять лет. Хотела Россия этого или не хотела — крымский референдум поманил их. Жители Крыма — не имею в виду активистов, которых больше всего в Севастополе, — поверили в Россию после того, как это стало можно. Жители Донбасса, глядя на пример Крыма, поверили в Россию еще до того, как это стало им можно. В этом их единственное отличие. И сердце обливается кровью при мысли, что это стало их роковой ошибкой.
