— Борис Всеволодович, верите в магию цифр? Вот 30 лет прошло после вывода из Афганистана, а в вашей биографии эта цифра имеет какое-то значение?
— Абсолютно ни в какую магию не верю, хотя к цифрам всегда относился с почтением. В армии это и количество боеприпасов, и численность личного состава — учет во всем. Так же как и на посту губернатора Московской области, многое приходилось держать в уме — зарплаты бюджетников, квадратные метры жилья, инвестиции и прочее. Цифра 30 — лишь конец месяца, когда надо «подбивать бабки». Когда мне исполнилось 30 лет, уже окончил Военную академию имени Фрунзе, был назначен командиром вначале мотострелкового батальона, потом замкомандира 428-го полка в Майкопе. Первая «ходка» в Афганистан — в 37 лет, вывод — в 47, губернатором был избран, когда уже было 56. Дочь Лиза родилась в мои 55. В общем, цифра «тридцать» как-то обошла меня вниманием.
— Чем запомнился тот день, 30 лет назад?
— Больше запомнился, пожалуй, предшествующий вечер. Уже все войска 40-й армии ушли «за речку», в Афгане остались только я со своим штабом да батальон разведчиков. Расположились неподалеку от Шератона, как раз напротив Термеза, который воспринимался уже как Родина, ведь это была территория Советского Союза.
Ночью не спалось, и я смотрел на мерцающие огни, веря и не веря, что все закончилось. Потом вспомнил, что уже отдал приказ на выход последнего разведбата: утром они начинают движение через мост в Союз. Уйдет батальон — мне тоже предстоит уйти из Афгана, одного ведь командующего не оставят... От этой мысли стало так легко, что я даже рассмеялся. Обратной дороги не было. Даже телефон с обязательными утренними докладами не просто молчал — его не было под рукой. Это самое сильное ощущение той войны...
Утром 15 февраля я ступил на мост Дружбы через реку Амударья на афганском берегу командующим 40-й армией, а на советской земле уже был в должности командующего Киевским военным округом. Длившаяся более 9 лет операция была логично завершена выводом войск, о чем я и доложил прилетевшему из Баку генералу армии Николаю Попову. В принципе я задолго готовился к этому дню и облегченно выдохнул, когда все закончилось.
— Откуда знали, причем с такой точностью?
— Ну, то, что вывод состоится именно 15 февраля, было известно заранее, а моя третья командировка в Афганистан была связана именно с подготовкой к выводу. Собственно, мне такую задачу в качестве командующего 40-й армии поставили еще в начале 1987 года. Меня вызвали в Москву, был на беседе у первого тогда зама начальника Генштаба генерала Валентина Варенникова, у начальника Генштаба маршала Сергея Ахромеева, министра обороны маршала Сергея Соколова. Мне было сказано, что моя кандидатура рассматривается на должность командующего 40-й с задачей подготовить и вывести армию из Афганистана. Прямым текстом было сказано: вы можете отказаться, не думая ни о чем. Но я согласился. И поехал в Афган, хотя и представлял себе масштаб и сложность задачи.
— Были какие-то особые установки по организации вывода войск?
— Задача была поставлена в устной форме еще в Москве, а планирование операции началось уже в Кабуле, в штабе 40-й армии. Первым делом резко сократили участие советских войск в боевых действиях. Правда, провели крупнейшую операцию «Магистраль» с конца 1987 на начало 1988 года по разблокированию города Хосты, который находился в окружении крупных сил моджахедов. И уже после этого были сконцентрированы исключительно на выводе войск. Был определен срок — с 15 мая 1988 по 15 февраля 1989 года — в два этапа. Контролировала ход вывода оперативная группа Минобороны во главе с Валентином Ивановичем Варенниковым. Но вся ответственность лежала на штабе 40-й армии.
— Героя Советского Союза получили именно за «Магистраль»?
— Да, это была награда за конкретную боевую операцию. Не по совокупности заслуг, как это иногда бывает, а за успешное выполнение поставленной задачи. Оставить Хост моджахедам было нельзя еще и потому, что такая «бомба в тылу» могла осложнить сам вывод войск армии из Афганистана. Справились успешно, с минимальными потерями.
— Как удавалось предотвратить потери и выполнить при этом поставленные боевые задачи?
— Сохранить людей в бою — прямая обязанность каждого командира, начиная со взводного и заканчивая командармом. Во время упомянутой операции «Магистраль» по разблокированию афганской провинции Хост удалось избежать потерь при помощи военной хитрости. Мы тогда никак не могли взять нахрапом перевал Сатэ-Кандав, месяц перед ним стояли. Взять-то можно было штурмом, но потери были бы большими. Тогда созрело решение высадить на хорошо укрепленные позиции душманов воздушный десант.
Только вместо людей с парашютами сбросили с самолетов… мешки с песком. «Духи» открыли ураганный огонь по нашему «десанту», а мы засекли все их огневые точки. По ним был нанесен мощный бомбо-штурмовой удар авиации и артиллерии. Уже к вечеру перевал мы взяли. Практически без потерь — погиб от пули снайпера один десантник.
— Операция по выводу войск из Афганистана тоже ведь далась малой кровью. Здесь какие-то хитрости применялись?
— Как схитришь, когда в игольное ушко, которым был перевал Саланг, нужно было протащить большую часть ограниченного контингента войск? Операцию разрабатывали тщательно, наиболее ответственным был второй этап вывода, когда уже некому было прикрывать уходящие колонны. Но потерь удалось избежать…
— Каким образом?
— Сейчас уже можно говорить об этом... Мы договорились с Ахмад Шахом Масудом, который контролировал весь Панджшер, через территорию которого осуществлялся вывод основной части армии, о нейтралитете. Мы выполнили условия, он тоже. Погибать никому не хотелось, особенно в конце войны.
Это была одна из основных задач вывода, одна из основных целей — привлечь к выводу советских войск не только руководство Афганистана, но и тех, кто воюет против руководства, и тех, кто воюет против нас — так называемых моджахедов. Мы про них знали очень много — про каждого, кто возглавлял в то время и крупные бандформирования, и средние, и малые. Мы знали всех абсолютно. Разведка работала очень хорошо. Перед нами была поставлена цель — вывести без потерь. А мы, естественно, привлекали для этого все, что было возможно, в том числе старались привлечь и главарей бандформирований. Мы вытаскивали их к себе. Кто шел на контакт — приглашали вести разговор. Кто не шел, вели переговоры через посредников. Мы им рассказывали о выводе, уже ничего не тая. Они знали уже, что будет вывод войск. И в принципе даже и график знали. Мы тоже не скрывали этого. Но все они были предупреждены — если вы позволите себе предпринять что-то, связанное с нанесением удара или с какими-то нехорошими такими вещами, или, не дай бог, нападениями на наши колонны, для вас это будет смертельно опасно. Сил у нас много…
— Вы лично общались с Масудом?
— И лично, и в переписке. Он был умным человеком и, хотя не имел военного образования, был неплохим стратегом и командиром. Если бы Масуд запер Саланг, мы бы столкнулись с большими проблемами. Ему тоже пришлось бы непросто, все-таки оружие у нас помощнее — авиация, артиллерия. Но договорились. К слову сказать, с Масудом мы уже потом, спустя годы после вывода войск, договорились встретиться в Москве, пригласить военачальников, которые участвовали в крупных вооруженных конфликтах конца прошлого века, и подписать обращение ко всем воюющим государствам. Хотели сказать, что война — это не лучший вариант решения проблем. Но Ахмад Шаха Масуда убили…
— Что на той войне лично для вас было самым трудным?
— На войне самое трудное — это сама война. В Афгане я пробыл в общей сложности пять с половиной лет, в три захода. 2000 дней, если уж про магию цифр вспоминать. Казалось бы, можно было привыкнуть, но личная ответственность за принимаемые решения всегда оставалась. Это очень тяжело, когда на тебе лежит ответственность за судьбы тысяч людей. Когда командовал дивизией — отвечал за 13 тысяч солдат, когда был командармом — на моей совести было 140 тысяч человеческих жизней. Все-таки там была война, люди погибали во время боевых операций — умом понимаешь эту неизбежность, а сердцем никак.
И чем ближе шло дело к выводу, тем больше было тревоги, людьми понапрасну жертвовать не хотелось — кому же хочется умирать, когда до дома рукой подать? Нервы были на пределе, особенно, когда не по нашей причине нарушался график, когда были люди, которые лоббировали идею оставить армию в Афганистане.
— Вы хотите сказать, что вывод войск мог тогда не состояться?
— Сомнения по поводу вывода войск начались в начале 1988 года, когда в Афганистан приехал тогдашний министр иностранных дел Шеварднадзе. Он говорил, что надо вместе подумать, надо оставить 30-тысячный контингент в Кабуле. Я отстаивал свою точку зрения — выводить всех в определенные сроки. Весь тот год прошел в борьбе за окончательное утверждение решения. Естественно, что основные баталии проходили в Москве, в ЦК, до нас доходили только разговоры.
Даже в последние дни вероятность приказа о возвращении была весьма велика. Десантная дивизия, например, просидела возле границы почти неделю, не зная, в каком направлении ей предстоит двинуться завтра. Боекомплект не разукомплектовывали, техника была заправлена, командиры отрабатывали на картах задачи по прорыву через Саланг обратно в Кабул. Представляете состояние людей, которым до Родины оставался какой-то десяток километров, считавших, что война закончилась, и знавших, что в любой момент может поступить команда опять идти в бой?
— Не жалеете, что не осуществили мечту каждого солдата, носящего в ранце маршальский жезл, достичь вершины военной карьеры? Министром обороны, например, стать?
— Я начал военную карьеру суворовцем, служба в меня впитана, как гуталин в кирзовый сапог солдата. Прошел все должности и ступени, от ваньки-взводного до замминистра обороны, не обделен ни званиями, ни наградами. Куда уж выше? Просто верно служил Родине на любой занимаемой должности.
— Афганский опыт как-то пригодился?
— Любой опыт в жизни полезен. Вынес вывод: главное — не цель, главное — люди, тогда и цель будет выполнима.
— А американцы, застрявшие в Афганистане уже на более чем двукратный по сравнению с Советской армией срок, советоваться с вами не пытались?
— Да, такие разговоры были. Они спрашивали: как оттуда выйти?
— А вас в Афганистан не тянет?
— Меня приглашали, и не раз, но я не поехал. Меня туда ничего не манит. Туристом не интересно, воевать — тем более. Впрочем, ни о чем, что там было — не жалею.
