"Девушкой я была вся правильная, советская. А уже после войны, мне 18 было, меня начали грызть сомнения насчет того, самая ли замечательная и счастливая страна, в которой я живу. Ну и очень постепенно, в результате всяких размышлений, чтения и разговоров, я пришла к отказу от советской идеологии, которая предполагала, что человек — для государства.
Я пришла к мнению, что не человек для государства, а государство для человека. Отказавшись от советской идеологии, приняла правозащитную. Мне уже было 38 лет к этому времени. Но с тех пор — да, я своих взглядов не меняла. Я всегда честна была в своих советских взглядах. Честно-советская. А потом стала честно-правозащитная. Врать — не могу. Молчать — могу".
"Конечно, тот уровень жизни, который был в годы моей молодости, несопоставим с нынешним. Мы по-прежнему отстаем здесь от многих других стран, но по сравнению с тем, что было, стали, конечно, жить намного лучше. Особенно в последнее десятилетие: от халявы, которая сыпалась нам с неба в эти годы, от дорогой нефти, перепало не только богачам, остальные тоже кое-что получили с барского стола.
Но с точки зрения отношения власти к человеку изменилось очень мало. Как были наши бюрократы свиньями, так и остались. Не уважают они людей, унижают походя, даже не понимая, что унижают. При этом от людей, как и прежде, ничего не зависит. Именно этим объясняется массовая гражданская апатия. Нет, пока мы живем далеко не по-человечески".
"То, что я доживу до краха Советского Союза, мне и в голову не могло прийти... Это было побочным продуктом нашего этического решения — остаться порядочными людьми. Наш вклад был в том, что мы предложили думающей части нашего общества альтернативу официальному представлению о том, как должны строиться отношения власти и граждан. И это видение оказалось очень востребованным".
"На допросах я всегда говорила сразу: "У меня плохая память. Я часто буду говорить "я не помню". И когда было нельзя что-то сказать, я говорила: "Не помню". Хотя помнила. Это было вранье. И второе: я знала Уголовный кодекс. Там написано: если вас вызывают на допрос, все, что касается лично вас, вы обязаны сказать. Но там не было сказано, что я обязана на других давать показания. И когда меня спрашивали: "Вы были на дне рождения такого-то?» — Я говорила: "Была". — "А кто еще был?" А я говорила: "Я отказываюсь отвечать по этическим соображениям".
"Да, наша власть так устроена, что прямой пользы от правозащитного движения она не понимает. Польза для них та, которую вы назвали: это улучшает их имидж. Ну и хрен с ним, пускай улучшает. Что же касается нас, правозащитников, то если речь идет не о пропаганде идеи прав человека, а о реальной их защите, мы не можем действовать иначе, как взаимодействуя с властью".
"Мне сто раз говорили: у тебя хорошая репутация, ты умеешь убеждать, баллотируйся в депутаты. Я не хочу ни в чиновники, ни в депутаты. Я хочу развивать сильное гражданское общество, потому что это главное, что нам нужно сейчас. Два непоротых поколения, запомните.
А когда их дети станут взрослыми - у нас будет уже самая прекрасная страна. Я не доживу. Но я в это верю. Это не просто фраза. Мне не безразлично, какой будет эта страна, когда меня не будет".
Андрей Камакин
СЛУЖИЛА ЛЮДЯМ ТАК, КАК ДЫШАЛА
Глава Совета по правам человека при Президенте России Михаил ФЕДОТОВ:
— Она не просто сделала защиту людей смыслом своей жизни, она служила людям так, как дышала. И в этом смысле Людмила Михайловна Алексеева стоит в одном ряду с олицетворением правозащитного движения — Мартином Лютером Кингом и Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Она и есть олицетворение и легенда современного правозащитного движения. Таких, как она, подвижников мало. Она — ориентир. Как Кинг и Сахаров, она никогда не была эффективным менеджером «от сих и до сих», она жила защитой и защищала из последних сил.
Она умела разговаривать с сильными мира сего. И безошибочно чувствовала людей хороших и плохих. В последнее время ей было уже трудно справляться с болезнью, но дух ее, как всегда, был гораздо крепче хрупкого тела и любых болезней. Она оставалась деятельным правозащитником до последних мгновений. Сказать, что нам будет ее не хватать, — ничего не сказать. Это невосполнимая потеря для правозащитного движения России.
Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Татьяна МОСКАЛЬКОВА:
— Человек, для кого чужая беда всегда была ближе, чем своя собственная, настоящий защитник прав человека с обостренным чувством справедливости, она до последнего дня призывала мир к милосердию и честности.
Она была источником света, наполненным энергией и любовью к жизни, символом бескомпромиссной борьбы за человека и высокого чувства достоинства. Мне посчастливилось лично знать Людмилу Михайловну, чем я безмерно горжусь.
Пусть гражданское общество России, ради которого она жила и работала, сохранит память о человеке, который всю свою жизнь посвятил служению ему.
Ее жизненный путь — это путь понимания добра, справедливости, борьбы за человека. Те, кто идет сегодня вперед за демократию, борьбу за права человека, его честь и достоинство, конечно, всегда будут иметь в качестве камертона, маяка, путеводной звезды ее светлое имя.
Председатель ЦИК РФ (ранее занимала пост уполномоченного по правам человека и возглавлявшая Комиссию при президенте по правам человека) Элла ПАМФИЛОВА:
— Для всего правозащитного сообщества в России она была безусловным авторитетом, она была объединяющим лидером.
Она всегда умела находить нужные слова, нужные аргументы ради самой главной цели, на которую она всю жизнь положила, защиты прав человека не в абстрактном понимании, а в нужное время, конкретного, обычного, самого обездоленного.
Даже со своими самыми горячими, острыми оппонентами, в том числе и политическими, она умела говорить уважительно, но при этом очень твердо и принципиально.
Занимаясь большими делами, она оставалась человеком жизнерадостным, жизнелюбивым, умеющим ценить жизнь во всех ее мелочах и проявлениях. Это сочетание удивительной женственности и масштаба крупного общественного деятеля.
