Начнем с ответа на вопрос: что такое коммунистическая идеология?
В Советском Союзе весь официальный информационный поток подлежал жесткому цензурированию. Любая напечатанная строка, любая прозвучавшая на радио или телевидении фраза могла попасть в эфир только после предварительного разрешения Главлита (полуоткрытой части многоуровневой советской цензуры).
Спрашиваете: что именно пропускал или не пропускал цензор? Речь, разумеется, не шла о военных секретах — они защищались другими способами и структурами. В узкую воронку литования проходила информация, втискивающаяся в пространство между двумя координатами — «поддержка главного догмата» и «непротиворечие главному догмату».
Сам догмат был всем известен: мы строим коммунизм, победа которого неизбежна. Полученная таким образом фальсифицированная картина реальности выдавалась за подлинную. Причем созданный миф, вместе со способом его получения, объявлялся единственно верной, научной марксистско-ленинской коммунистической идеологией. Все то, что противоречило главной мантре, увидеть свет не могло. Правда, не пропускаемое совцензурой могло попасть в самиздат, участие в котором каралось по всей строгости советских законов.
У читателя возникает новый вопрос: а зачем это было нужно? Какая разница — коммунизм, не коммунизм? Да и стоило ли вообще бороться с диссидентами?
Отвечаю. Коммунистическая идеология объявляла советский режим «самым передовым и прогрессивным общественным строем». Соответственно, руководители комстроительства автоматически оказывались «новыми святыми» — самыми выдающимися борцами за светлое будущее. Ну а дальше, надеюсь, читатель сам продолжит логическую цепочку: критиковать Советский Союз и его руководителей могли только заклятые враги народа и прогресса…
Таким образом идеология как бы легитимизировала советский режим и его вождей. «Наш народ сделал свой выбор в октябре 17-го года», — объявляли руководители, что в переводе на русский означало: какие-либо новые, настоящие демократические выборы у нас недопустимы. Советские выборы — «выборы 99,9%» — были обязаны демонстрировать полное единство партии и народа.
К чему комидеология привела? Поскольку жесточайший информационный контроль, дополненный запретом на дискуссию, подкрепляли тотальные политические репрессии, коммунизм, объявленный раем на земле, в действительности превратился в ад — в ГУЛАГ и голодоморы, депортации и доносительство… Самые честные, талантливые и неординарные люди никогда не вписывались в прокрустово ложе коммунистического мифа и уничтожались системой, самые аморальные и бесталанные — уверенно продвигались вверх по ступеням власти. Размер нанесенных тоталитарной системой потерь до сих пор не подсчитан, да и как его подсчитать…
Гигантское государство, сжигая человеческие и природные ресурсы, 70 лет проваливалось в пропасть — и в 1991 году прекратило свое существование вместе с «соцлагерем» и «мировым коммунистическим движением». Торжество комидеологии закончилось катастрофой этого мировоззрения и скрепляемого им государства.
Ответом на происшедшее стала постсоветская Конституция 1993 года, провозгласившая запрет на госидеологию. Выражаясь точнее, речь шла о запрете на тоталитарную идеологию и об утверждении демократических начал в качестве фундамента возрождаемого российского государства. Эти начала представлял раздел Конституции «О правах человека и гражданина», статьи о запрете цензуры, о свободе творчества в искусстве и науке… Так была сформирована новая идеология свободы, которую оставалось дополнить статьями о патриотизме как особом отношении к своей истории, языку, земле, культуре, народу…
На самом деле новая авторитарная идеология начала формироваться еще до введения нового Основного закона. В 1992 году власти приняли принципиальное решение: советскую систему модернизировать, но не демонтировать. Процесс новой идеологизации включал несколько основных составляющих.
В советское время ориентацию в мире определяла формула: «два мира — две системы, два мира — две идеологии». Все ключевые понятия, и это подчеркивалось, имели два противоположных смысла: социалистическая демократия противостояла буржуазной, советский гуманизм не совмещался с западным, социалистический труд противостоял капиталистической эксплуатации и т.д. В годы гласности начался процесс унификации языка, но затем он был остановлен и постепенно пошел вспять. Сегодня мы вернулись к прежней формуле «два мира — две системы», но получили ее новый извод. Мы вновь говорим с миром на своем, особом языке, но делаем вид, что это не так.
Нужны примеры?
Патриотизм, как и всюду, у нас приветствуется, но теперь это не переживание за свою родину, не ответственность за преступления, совершенные от имени нашего народа, а абсолютное верноподданничество перед властью. РПЦ была и осталась, но практиковавшееся в СССР преследование за проявление религиозных чувств теперь заменено наказанием за их оскорбление. Ибо церковь, отказавшись от какой-либо независимости, прошла путь полной интеграции и слияния с существующей в РФ политической системой. Экстремизм осуждается во всем мире, но на Западе экстремист — не тот, кто ставит лайки, а тот, кто силовыми методами противостоит правовому государству. У нас же экстремист — тот, кто говорит правду в условиях тотальной лжи…
Результат таких преобразований очевиден: если белое называть черным, картина реальности переворачивается. Мы вновь оказались в положении, когда обязаны считать, что весь мир идет не в ногу, а мы — в ногу. Страна попала в изоляцию!
Однако полное перетолковывание языка невозможно, ведь не все граждане подвержены телезомбированию и не все намерены отправляться в «палату №6». Поэтому частичную переинтерпретацию узловых терминов приходится дополнять фальсификацией или, скажем мягче, мифологизацией многих событий и процессов.
Примеры? Подписанты Минских договоренностей требуют от России: прекратите военное вмешательство на востоке Украины! Из Москвы отвечают: мы последовательно отстаиваем достигнутое в белорусской столице соглашение, но его пункты будут успешно реализованы тогда, когда наши партнеры, наконец, признают: проблемы ДНР–ЛНР — внутриукраинские, мы не имеем к ним никакого отношения и в них не участвуем.
Я бы охотно согласился с трактовкой МИДа, но возникает вопрос: почему он никого не убедил, ему не верят ни Украина, ни все другие государства? Мы расплачиваемся за новую идеологию, объявляющую белое черным, санкциями против нашей экономики и потерей десятков миллиардов долларов!
Запад требует от Москвы: гарантируйте, что боевую химию ни в Солсбери, ни где-либо еще применять больше не будете. «Мы не имеем никакого отношения к химоружию и к Солсбери», — отвечают из МИДа. Вы удивитесь, но Запад, услышав такой ответ, вводит новые санкции…
Каков из всего этого вывод? Мы обязаны распрощаться с уничтожающей Россию недоношенной идеологией авторитаризма. Наши действительные ценности — свобода, правда, патриотизм.
Тестом на начавшееся возвращение в свой дом может стать ответ на важнейший вопрос: какова численность населения страны? Поясню, что имею в виду.
Официальная пропаганда особо внимательна к сюжетам о победе в войне. При этом, как обычно, одной рукой она создает миф о Великой Победе, а другой — его разрушает. Как именно разрушает? Приведу два примера.
В проигравшей Германии нет ни одного архивного документа о Второй мировой, который был бы засекречен. А в стране-победительнице огромное количество военных документов победителям и их наследникам недоступно почти 80 лет! Есть что скрывать?!
Другой довод. За прошедшие десятилетия официальные данные о количестве погибших выросли уже в шесть раз — с 7 миллионов (цифра названа Сталиным) до 42 миллионов человек (цифра объявлена Госдумой в феврале 2017 года). Никакой ответственности за прежнюю государственную ложь и никаких официальных объяснений по поводу предыдущих данных, менявшихся пять раз, нет.
В ситуации, когда частью идеологии стала мифологизация, искажение национальной памяти и истории, возникает вопрос: какова действительная численность населения современной России? По официальным данным, нас 146 миллионов. Но в 2010 году Екатерина Улитина, сотрудница Центрального аналитического центра ЗАГСа, заявила, что население России — 89,7 миллиона человек. Вскоре она была уволена. Если данные Улитиной, а с ней согласен целый ряд демографов, близки к истине, рассыпается не только легитимность отчетов о выборах — возникает множество вопросов: об ответственности государства, о необходимости демонтажа существующей политсистемы, о пути преодоления демографической катастрофы…
Подытоживая, подчеркну: если мы позволим внедрить задуманную властями новую идеологию, мы поставим крест на себе и на нашей стране!
