Это не скрывается: уже много лет «Россия – молодая страна» («а моя страна – подросток, твори, выдумывай, пробуй», писал Маяковский) одновременно укрепляет национальные анклавы внутри себя – и вроде бы строит общую гражданскую нацию. Схож и заявленный «многонациональный» характер государств. При этом СССР хотя бы имел не только анклавы, но и чёткую идеологическую планку, по которой – для кого-то мягче, для кого-то твёрже – но проводилась унификация. Единственная идеология, которую позволяет себе Российская Федерация, - это идеология многообразия и поликультурности, то есть уже по определению не имеющая общего знаменателя. Иногда говорят, что таковым является русский язык – но язык, заявленная ценность которого состоит лишь в том, что это «язык межнационального общения» - по определению не тянет на основу строительства нации. Государственный? Но государственных языков в России много, они так и называются: «государственные языки республик». Просто они – не межнационального общения. Родной язык государствообразующего народа? Такого народа у нас старательно нет.
Как бы то ни было, отсутствие в РФ объединяющего начала осознаётся как проблема. Отголоски этого осознания можно услышать в новой «Концепции государственной миграционной политики Российской Федерации на 2019-2025 годы», которая была принята меньше месяца назад. И является переработкой прежней, принимавшейся в 2012 году – тоже до магического 2025 года. Что изменилось за эти шесть лет?
Напрашивающийся ответ: Украина, Крым, санкции. Но есть и более глубокое пояснение. Его дал на недавней пресс-конференции в РИА Новостях член президиума Совета при Президенте Российской Федерации по межнациональным отношениям, главный научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН Владимир Зорин: «Мы не сразу поняли что вопросы миграции имеют прямое отношение к нашим межнациональным отношениям и национальной политике... к началу двухтысячных вдруг неожиданно для всех экспертов оказалось, что есть проблема миграции... первые волны миграции не вызывали ни мигрантофобии, ни проблем с миграцией, потому что это были в основном переселенцы, беженцы, а вот в начале 2000-х годов уже появился новый мигрант, трудовой мигрант, который имел уже меньше советских традиций, и мы в какой-то момент были к этому не готовы. Первый наш шаг был – перенять политику мультикультурализма, которую нам рекомендовали страны, созданные в основном мигрантами...».
Ну, и этот первый шаг как-то не очень сработал. Обратим внимание: в качестве объединяющего начала снова рассматриваются советский опыт. В стране, которая уже давно несоветская – и принимает мигрантов из стран, которые (сделаем здесь исключение для Белоруссии) ещё даже менее советские.
Могут сказать: но как же так, мы ведь начали говорить о нациестроительстве – а перешли к мигрантам! Где же логика? Логика в том, что именно мигранты рассматриваются творцами российской национальной политики как «свежая кровь», заполнение демографических пустот. Причём в варианте Концепции от 2012 года именно так и было написано: цель нашей миграционной политики – стабилизация и увеличение численности постоянного населения Российской Федерации. То есть сегодняшние мигранты прямо рассматривались как завтрашняя часть российской нации. И вот до понимания, что сама собой эта интеграция не произойдёт, и что отсутствие интеграции в меняющемся мире может быть опасно, специалисты Института этнологии и антропологии РАН – и лично бывший министр по делам национальностей Владимир Зорин – к настоящему времени дозрели.
Однако и дозрев, не придумали ничего иного, как погрустить об утрате скрепляющих начал СССР. На той же пресс-конференции проректор Российского университета дружбы народов Анжела Должикова высказалась таким образом: «Мы в образовательном сообществе не любим называть их мигрантами, потому что имеет какой-то оттенок негативный... когда мы ментально станем близкими, тогда вернём то уникальное, что было в Советском Союзе... многонациональный русский народ, так, кажется?» «Многонациональный советский народ!» - поправили её коллеги.
Можно не называть мигрантов мигрантами. Можно жалеть, что мы уже не так ментально близки, как в Советском Союзе. Но при всей противоречивости национальной политики СССР, в нём всё же были и унифицирующие начала: коммунистическая идеология, придавленное состояние всех религий. Сейчас этого просто нет. Нет почвы, на которой становиться ментально близкими. Однако Российская Федерация настаивает на том, что будет принимать мигрантов в таких количествах (и настолько культурно далёких), как это не делалось даже в РСФСР.
И хотя в новой версии Концепции государственной миграционной политики прописано, что «основным источником восполнения населения Российской Федерации и обеспечения национальной экономики трудовыми ресурсами должно оставаться его естественное воспроизводство», а миграционная политика является «вспомогательным средством для решения демографических проблем», творцы и толкователи документа по-прежнему настаивают, что без миграции мы не справимся. В это можно было бы попытаться поверить, если б не факт: не существует цифр, сколько в России нелегальных мигрантов и сколько нам объективно нужно мигрантов – об этом, в частности, говорит член президиума Совета при Президенте Российской Федерации по межнациональным отношениям Асламбек Паскачев. Этих подсчётов попросту нет, на сегодняшний день мы находимся внутри процесса, практически неуправляемого. Вы не можете принимать лекарство (даже если допустить, что это нужное, правильное лекарство) без контроля и дозировки и ждать излечения.
Нам не построить СССР 2.0. Даже СССР 1.0 не смог построить обновлённую версию самого себя. Это невозможно. А что возможно?
Позволю себе напомнить статью президента Института национальной стратегии Михаила Ремизова «Пять причин быть русскими», вышедшую в сентябре 2011 года – то есть ещё до того, как демиургам российской нацполитики стала внятна необходимость перемен. «Распад СССР оставил за границами РФ более 30 млн русских (в переписи 1989 года 36,2 млн человек за пределами РСФСР назвали русский родным языком), что составляет порядка четверти русского населения РФ. Примерно таким же было соотношение численности западных и восточных немцев на момент раздела Германии, - писал Ремизов и добавлял: «В отличие от Западной Германии, которая, не будучи одержима территориальным реваншизмом, тем не менее никогда не отказывалась от перспективы национального единства, что выражалось и в тексте её Конституции, и в практике предоставления гражданства, «новая Россия» оставила эту четверть за бортом своего национального проекта».
Она и поныне остаётся за бортом. Да, в то время, когда разговоры о недостаточном внутреннем воспроизводстве населения стали в России общим местом. В то время, когда не существует никакой внятной концепции интеграции инокультурных мигрантов в российскую нацию – или, для начала, хотя бы понимания, что такое российская нация. Миллионы людей с родным русским языком и родной русской культурой остаются разделённым русским народом, остаются за бортом российского национального проекта.
Всё дело в том, что для того, чтобы их принять, нужно государство, которое ставит единство выше многообразия. Можно попытаться иметь то и другое – но нельзя иметь то и другое в равной мере. Это никогда не получается. А послушав современных идеологов российской нацполитики, можно убедиться, что они настаивают не только на кропотливом сохранении многообразия всех народностей, уже проживающих в РФ, – но и распространяют такое отношение на вновь прибывающих мигрантов. Воистину в каждом безумии есть своя логика.
