— Игорь Николаевич, как вы себя чувствуете после автомобильной аварии, которая произошла с вами 9 сентября?
— Как говорится, не дождутся. К счастью, все обошлось более-менее благополучно. Врачи порекомендовали не играть в волейбол пару месяцев.
— Что же это все-таки было? Несчастный случай или покушение?
— Сейчас на этот вопрос вряд ли кто-то ответит. Потому что тем, кто в Молдове это расследует, невыгодна версия преднамеренного покушения. И никто это сейчас не признает. Но авария странная. Грузовик, который врезался прямо в машину президента, перед этим пропустил машину полиции.
— Вы только что вернулись с международного саммита в Ереване. Наверно, интересно было увидеть Армению после «бархатной революции»? Поездка была удачной?
— Это был саммит Международной организации франкофонии. Молдова является членом этой организации еще с 90-х годов. Из всех иностранных языков в Молдове на первом месте стоит французский — русский мы, конечно, иностранным не считаем. В работе саммита в Ереване участвовали президенты и премьер-министры более 40 стран. Поэтому это была хорошая площадка для двусторонних встреч. Мы там провели ряд важных встреч, в том числе с президентом Франции Эмманюэлем Макроном.
— Если не секрет, о чем говорили с Макроном?
— Переговоры были по трем направлениям. Первое — это двусторонние отношения наших стран. Во-вторых, Макрона, конечно, интересовало, что происходит в Молдове накануне парламентских выборов и мое видение того, в каком направлении должна двигаться страна. Я повторил то, что уже не раз говорил на разных площадках: я считаю, что Молдова должна развиваться как независимое нейтральное государство, иметь хорошие отношения и с Западом, и с Востоком. У нас есть соглашение об ассоциации с ЕС. Но мы в этом году стали также наблюдателями в ЕврАзЭС. Третьим вопросом было Приднестровье. Я считаю, что Франция и Германия, как два активных члена Евросоюза, который подключен к переговорам в формате 5+2 по Приднестровью, могут сыграть важную, решающую роль в решении проблемы. И Западу, и России нужна «история успеха» в сфере дипломатии, чтобы показать, что они способны о чем-то договариваться.
— То есть РФ должна принести в жертву Приднестровье, чтобы показать, что она способна решать проблемы не только так, как она решала их в Грузии и на Украине?
— В каком смысле «принести в жертву»? Приднестровье является частью республики Молдова. Это не только позиция Кишинева. Такова позиция всех, и Москвы в том числе. Руководство РФ на всех уровнях всегда говорило о том, что Приднестровье — это часть Молдовы. Для политической реинтеграции надо определить статус этого региона. У нас была возможность решить эту проблему в 2003 году. Я имею в виду так называемый «план Козака». Но руководство Молдовы тогда не захотело подписать уже готовое соглашение. Мы в любом случае добьемся политического урегулирования. Речь не идет о том, чтобы, как вы сказали, «принести в жертву» Приднестровье. Приднестровью не выжить без Молдовы. Оно зажато между Украиной и Молдовой. А за Молдовой уже НАТО, Румыния. Если кто-то думает, что Молдова пойдет своим путем, а Приднестровье своим, то этого никогда не будет. Мы в одной лодке. Если эта лодка перевернется, плохо будет всем. Кто-то надеется, что у Приднестровья будет независимость или статус субъекта РФ. Но это невозможно.
— Почему?
— Потому что ни Украина, ни Молдова этого никогда не примут. И мне очень интересно, как это вообще можно осуществить в реальности?
— Есть же пример Калининграда.
— Калининград и Приднестровье — это совсем разные вещи. Я вижу желание со стороны руководства РФ эту проблему решать. И то, что впервые назначили спецпредставителя президента РФ не по Приднестровью, а по Молдове, говорит о многом. Потому что все, кто был до сих пор на этом направлении — Рогозин, а до него Фурсенко, — были именно спецпредставителями президента РФ по Приднестровью. Дмитрий Козак — спецпредставитель Путина по торгово-экономическим отношениям с Молдовой. На постсоветском пространстве приднестровская проблема самая близкая к решению.
— Не хочу выступать в роли пессимиста, но в свое время, в конце правления Шеварднадзе, самым близким к урегулированию конфликтом на постсоветском пространстве считался югоосетинский…
— Мне кажется, что проводить параллели между Грузией и Молдовой нельзя. В Грузии очень активно вели работу по вступлению в НАТО. В Молдове вопрос о НАТО не стоит. В нашей Конституции написано, что Молдова — нейтральное государство. Одна из моих задач — добиться признания этого статуса на международном уровне. Молдова не может вступить ни в НАТО, ни в ОДКБ. Нейтральный статус — это единственная гарантия ее сохранения. У нас одна треть населения русскоязычные. У нас общество разделено практически на две части. Половина хочет сближения с РФ, вступления в Евразийский экономический союз. Другая половина хочет вступления в ЕС. Но 80% за то, чтобы одновременно поддерживать хорошие отношения с ЕС и вернуть стратегическое партнерство с РФ. Если попытаться Молдову поставить перед выбором «или–или», как это было на Украине, то это приведет к дестабилизации. Поэтому единственно правильная позиция состоит в том, чтобы иметь хорошие отношения и с теми, и с другими. На днях в парламенте попытались поставить на голосование вопрос о том, чтобы в Конституции было записано: цель Молдовы — европейская интеграция (голосование провалилось — М.П.). Но это путь в никуда. У нас есть регионы — Гагаузия, Приднестровье, — где 98% населения за вступление в ЕврАзЭС. У нас есть север страны, где за ЕврАзЭС 60%. Поэтому попытки такого рода чреваты большими проблемами. Я считаю, что такие вопросы нужно решать не в парламенте, а на референдуме. Надо спросить мнение народа о том, куда двигаться стране.
— Недавно у вас была встреча с башканом Гагаузии Ириной Влах. Что происходит в Гагаузии? Можно ли сказать, что проблема «гагаузского сепаратизма» решена?
— Мы с Ириной Федоровной Влах часто встречаемся. Такой проблемы, как «гагаузский сепаратизм», нет. Ее и не было. Это надуманная со стороны Кишинева проблема. Гагаузы не сепаратисты. Гагаузы государственники. Они хотят жить в республике Молдова. Они категорически против, чтобы Молдова стала частью Румынии. Этот регион является пусть и небольшим (140–150 тысяч человек), но якорем молдавской государственности. Потому что в случае, если Молдова теряет свою государственность, у них есть право на самоопределение. Гагаузы всегда были за дружбу с РФ. На референдуме там более 90% проголосовали за вступление в Таможенный союз. Они меня поддержали: более 90% там проголосовали на выборах за мою кандидатуру. В 2015 году мы поддержали Ирину Федоровну на выборах башкана, где она была единственной женщиной против более десятка мужчин. Под ее руководством в Гагаузии происходят серьезные изменения в лучшую сторону. Конечно, ей активно помогают Россия и Турция. Есть специальный закон по поводу особого статуса Гагаузии. К сожалению, нынешнее парламентское большинство блокирует внесение изменений в другие законодательные акты Молдовы в соответствии с этим законом. Думаю, это сделает следующий парламент.
— Раз уж речь зашла о сепаратистских регионах…
— Не сепаратистских. Я против такого термина.
— Хорошо. Хотя такой термин начал в свое время использовать именно Кишинев… Поговорим о Приднестровье. 6 сентября вы встречались с приднестровским лидером Вадимом Красносельским. Что вы обсуждали? Нашли ли с ним общий язык?
— Это уже четвертая наша встреча за полтора года. Сразу после моего избрания я поехал в Бендеры. Там в январе 2017 года состоялась моя первая встреча с Вадимом Красносельским. Мы сели, поговорили и договорились, что будем решать те проблемы, с которыми сталкиваются жители и левого, и правого берегов Днестра. Определили 8 пунктов. Четыре — по предложению Тирасполя, и четыре — по предложению Кишинева. Из этих восьми шесть проблем мы решили за полтора года. Это стало возможно потому, что в Кишиневе по этим проблемам у президента и правительства была единая позиция. За эти полтора года нам удалось решить много важных вопросов в отношении Приднестровья, которые не решались в течение последних 20 лет. Был конструктивный настрой и со стороны Тирасполя, и с нашей стороны. Эти вопросы мы с Вадимом Красносельским и обсуждали 6 сентября во время встречи в моей резиденции в Кондрице. Мы договорились, что следующая двусторонняя встреча пройдет до конца этого года. До этого 25 октября его святейшество патриарх Кирилл прибудет с пастырским визитом в Молдову. На следующий день после его приезда, 26 октября, мы с ним вместе поедем в Приднестровье. Так что диалог очень хороший. Я понимаю их позицию. Они говорят: приднестровский народ за независимость, за свою государственность. Но решение текущих проблем очень важно для нашего общего будущего.
— Как договорились по автомобильным номерам?
— На приднестровских автомобилях будут нейтральные номера международного стандарта, которые позволят им передвигаться за пределами Молдовы. Эти номера с начала сентября уже выдаются автомобилям, зарегистрированным в Приднестровье. Раньше с приднестровскими номерами невозможно было ездить в страны ЕС.
— Ваша позиция по поводу миротворческой операции?
— В этом году исполнилось 26 лет миротворческой операции на Днестре. В течение всех этих 26 лет миротворцы справлялись со своей задачей. Это успешная миссия, и ее надо продолжить. Я не согласен с тем, что надо свернуть эту операцию либо поменять ее формат.
— В Кишиневе не все с вами согласны. 22 июня Генассамблея ООН проголосовала за предложенный Молдавией проект резолюции, призывающий к полному выводу российских войск из региона.
— Этот вопрос ставит правительство и парламентское большинство, исходя из своих внутриполитических интересов. Они готовятся к парламентским выборам. Это попытки заручиться поддержкой Запада, пиар и пустые декларации.
— А что вы скажете по поводу ОГРВ — оперативной группы российских войск в Приднестровье?
— Я считаю, что в процессе реинтеграции страны эту проблему мы тоже решим. Молдова — нейтральное государство, на ее территории не должно быть войск других стран. Но это возможно решить только в рамках политического урегулирования приднестровской проблемы.
— На встрече с Красносельским вы поднимали вопрос о судьбе лидера приднестровских коммунистов Олега Хоржана, который приезжал в Кишинев на встречи с вами от имени «приднестровской общественности» и которого теперь в ПМР арестовали? Не связано ли это в какой-то степени с вашими контактами?
— По Хоржану такая позиция: он гражданин Молдовы. Я, как президент, должен предпринимать какие-то шаги в том случае, если где-то задерживают нашего гражданина. Нас этот вопрос, безусловно, интересует. Что касается наших встреч… Я неоднократно приглашал общественность левого берега для того, чтобы пообщаться в неформальной обстановке. Хоржан откликнулся и другие тоже — там было очень много людей. Я часто провожу прямые эфиры в соцсетях. Недавно мне написали молодые люди из Приднестровья: «Мы хотим собрать пару сотен человек и приехать к вам пообщаться». Я ответил: «Давайте пообщаемся». Я открыт к общению со всеми. Я и Красносельскому говорил: «Вадим Николаевич, приезжайте, встречайтесь с нами, идите на телевидение, выходите в прямые эфиры. Дайте и мне возможность выйти на ТВ в Приднестровье. В чем проблема?»
— Есть ли у вас свое видение решения приднестровской проблемы? Возможен ли сегодня какой-то «меморандум Козака-2»?
— Мы в президентуре разработали принципы политического урегулирования конфликта. Один из моих советников, Василий Шова, — лучший специалист в этом вопросе. Так что свое видение у нас есть. Но обсуждать это публично пока рано. Можно будет обсуждать такие вещи после того, как будет выработана единая позиция по этому вопросу в Кишиневе.
— Приднестровье примет только российский план. План Козака они в свое время приняли, вернее, их заставили…
— Я не знаю всех деталей переговоров по плану Козака. Но он — уже прошлое. В будущем может быть только молдавский план. Примут или нет? Для этого надо садиться за стол переговоров и договариваться. Я еще раз повторяю: если кто-то думает: пусть Молдова идет в ЕС, в НАТО, в Румынию, а Приднестровье будет отдельно, — не будет этого. Я так и говорил Красносельскому: «Вадим Николаевич, мы в одной лодке». Я понимаю приднестровцев. Я понимаю Вадима Николаевича. Когда в Кишиневе официальная власть — парламент, правительство — говорит о вступлении в НАТО, когда хотят включить в конституцию европейский вектор, когда происходят другие вещи, то они мне говорят: «Игорь Николаевич, а о чем там можно разговаривать?» Наверно, они правы. К сожалению, была война, погибли люди. Но мне кажется, признавая ошибки с обеих сторон, надо двигаться дальше. А будущее у нас возможно только вместе. Вместе мы будем сильнее. У нас уже есть хороший якорь молдавской государственности — это Гагаузия. И я уверен, что решение приднестровской проблемы укрепит молдавскую государственность. Ни в какое НАТО Молдова после этого двигаться не будет. Никогда. А это выгодно и Приднестровью. И я уверен, что большинство людей там хотят выйти из этой черной полосы непризнания.
— Вы же не вечно будете во власти. Могут опять прийти радикалы. Есть вероятность, что Приднестровье в составе Молдовы будет просто переформатировано: поменяют состав элиты, физически устранят опасных активистов…
— Поэтому важно, на каких условиях произойдет реинтеграция страны. Можно четко прописать в Конституции, что если происходит объединение с Румынией или вступление в НАТО, то у Приднестровья есть право на самоопределение. Можно найти и другие инструменты, было бы желание. Если нам будут даны международные гарантии нейтралитета, то выход есть. Все будет зависеть от желания «больших игроков» на международной арене договориться в этом регионе. Я очень надеюсь, что в их повестке дня Молдова появится. Тогда у нас есть шансы в ближайшие годы эту проблему решить.
— А с Козаком вы обсуждаете проблему Приднестровья?
— Мы обсуждаем все проблемы, которые касаются Молдовы.
— Вам не надоела ситуация, когда вас, президента страны, «временно отстраняют» от должности, чтобы утвердить решения, против которых вы выступаете? Можно ли что-то противопоставить таким действиям ваших политических оппонентов?
— Давайте объясним читателям «МК», что происходит в Молдове. После избрания президентом Петра Лучинского в 1996 году поменяли конституцию и президента стал избирать парламент. При этом часть президентских полномочий урезали. В 2015–2016 годах мы, Партия социалистов, проводили массовые акции протеста. Мы выводили людей на улицы, почти год мы ночевали в палаточном городке перед парламентом. В результате мы вернули гражданам право избирать президента напрямую. Но при этом не вернули всю полноту президентских полномочий. Более того, правящие прозападные партии, когда выиграл не их кандидат, эти полномочия еще урезали.
Теперь у нас есть президент, которому доверяет большинство граждан Молдовы. И есть парламентское большинство и правительство, которым не доверяет население. Но они, конечно, пользуются тем, что урезали президентские полномочия. В течение этих полутора лет было несколько случаев, когда я отказывался подписать то, что предлагало правительство. По конституции в таком случае должен быть импичмент. Процедура такая: в парламенте они могут двумя третями голосов приостановить полномочия президента, но в течение 30 дней после этого надо провести референдум. То есть спросить, согласен ли народ снять президента с должности. Пойти на это они не могут, потому что понимают, что референдум проиграют. И они нашли третий путь: через подконтрольный им Конституционный суд проводят решения, что если президент не согласен, то право на подпись дается премьеру или спикеру. Это полностью противоречит конституции, это узурпация власти.
У меня только два варианта. Либо побеждать на парламентских выборах, либо делать революцию. На революцию я не согласен. Зачем нам дестабилизация, у нас рядом Украина, мы видели, к чему это приводит. Поэтому мы активно готовим нашу Партию социалистов к победе на выборах, которые пройдут через 4 месяца. И по всем опросам, у нас есть шанс победить.
— А если вы все же не получите большинства мест в парламенте?
— В таком случае, с учетом смешанной избирательной системы, можно будет поговорить с независимыми депутатами, чтобы сформировать парламентское большинство. Если нет, то я не исключаю, что после выборов в феврале у нас будут досрочные парламентские выборы в следующем году. Делать парламентские коалиции с нынешней правящей партией или с проевропейской оппозицией я не считаю возможным.
— Но ходят слухи, что вы можете пойти на союз с Демпартией и ее лидером, олигархом Плахотнюком…
— Плахотнюк всегда делал коалиции с правыми. И те, кто эти слухи распускает, сами делали эти коалиции все девять лет. Партия социалистов — самая сильная партия, и чтобы ее дискредитировать, говорят разные вещи. Наша задача — получить парламентское большинство. После этого мы пересмотрим полномочия президента. Я сторонник президентской формы правления. Конечно, это будет касаться только следующего избранного президента.
— Судя по всему, Плахотнюк и его правительство не очень устраивают Запад. Об этом говорит и недавняя резолюция Европарламента с критикой Молдавии, и приостановка финансовой помощи со стороны Евросоюза. В то же время уже сформировалась прозападная оппозиция в лице Майи Санду и Андрея Нэстасе. Обвинения в фальсификации выборов часто являются спусковым крючком цветной революции. Возможен ли в Молдавии такой сценарий?
— Я думаю, что такие риски в Молдове есть. Не с подачи Запада или Востока — просто людям уже надоело все, что происходит в последнее время. Если правящая Демократическая партия попытается опять какими-то инструментами создать под себя удобное парламентское большинство, то не исключаю, что такой сценарий после парламентских выборов в Молдове возможен. Просто в результате стихийного порыва граждан страны.
— А возглавит этот порыв правая оппозиция?
— Это не обязательно будут только правые партии. Хочу напомнить, что мы уже проводили протесты вместе с правой оппозицией в январе 2016 года. И тогда Запад вмешался в поддержку Демпартии и Плахотнюка, и правые ушли с площади. Именно Запад тогда остановил протесты, потому что они боялись досрочных парламентских выборов, боялись победы пророссийских сил.
— То есть вы опять можете объединиться с правыми?
— Я не говорю об объединении, о коалиции. Я не исключаю, что по результатам выборов граждане Молдовы с разными взглядами могут выйти на общий протест, как уже было раньше.
