Справка «МК»: «Куликов Анатолий Сергеевич, родился в 1946 г. В 1992–1995 гг. — замминистра внутренних дел, командующий внутренними войсками МВД России. В 1995–1998 гг. — министр внутренних дел. В 1997–1998 гг. — зампред правительства. Депутат Госдумы двух созывов, с 2007-го — президент Клуба военачальников России. Доктор экономических наук. Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени, орденом «За личное мужество», другими орденами и медалями».
— Анатолий Сергеевич, был в тех сентябрьско-октябрьских днях момент, когда казалось: всё, президент и вы вместе с ним проиграли?
- Да, был такой момент. Не хвастаясь, скажу, что никогда не теряю головы в критических ситуациях, есть у меня такое свойство характера. Но когда 3 октября толпа манифестантов, двигавшаяся с Октябрьской площади, смяла нашу цепочку на Крымском мосту и прорвалась к Белому дому, когда боевики захватили мэрию, возникло состояние опустошенности.
Эту минуту я запомнил на всю жизнь. Отчетливо увидел, что будет дальше: захват Кремля, госучреждений, телецентра, объявление на всю страну о смене власти... Начнутся репрессии, под которые наверняка попадем не только мы сами, но и наши семьи. И одними арестами дело явно не ограничится.
Не зря же Руцкой во всеуслышание объявил: «Не рубите березы в Кремле — они нам еще пригодятся». И когда я представил себе этот русский бунт во всей его бессмысленности и беспощадности, возникло желание достать пистолет и покончить со всем разом.
— Знаю, что вы не бросаетесь словами, но на вас все-таки это совсем непохоже.
— Тем не менее это так. Но это продолжалось буквально мгновение. Я понял, что это только ускорит тот сценарий, который я себе нарисовал. И дальше действовал уже абсолютно спокойно, как учили в академиях.
— Насколько неожиданным было для вас начало кризиса? Вы были посвящены в планы президента по разгону парламента?
- Я не был, что называется, вхож в высшие сферы власти, поэтому о президентских планах ничего не знал. Но и без этого было понятно, что дело движется к развязке.
Хасбулатов, Руцкой и многие их тогдашние соратники и сторонники и сегодня продолжают во всем винить Ельцина. Да, Ельцин виноват. «Умный политик знает, как остановить войну, а мудрый — как ее не допустить», — говорил философ Иван Ильин.
Ельцину не хватило ни ума, ни мудрости: он не сумел ни предотвратить, ни остановить войну с парламентом, хотя возможности для мирного разрешения кризиса, безусловно, были. Это связано и с личными, субъективными качествами Ельцина, и, наверное, с плохими советниками. Но так ли уж невинны его оппоненты? Они тоже шли на обострение конфликта, тоже готовились к силовому противостоянию.
В подтверждение приведу несколько фактов. Первое: осенью 1992 года постановлением парламента был создан департамент охраны Верховного Совета.
Это решение выводило соответствующее милицейское подразделение из состава МВД, делало его абсолютно независимым от нас. После чего в Белый дом было завезено 2 тысячи автоматов, 4 тысячи пистолетов, 32 пулемета и 12 снайперских винтовок. С соответствующим количеством боеприпасов.
Зачем, спрашивается? Какая в том была необходимость? Однако никаких подозрений эти действия тогда ни у кого не вызвали. Помню, когда об этом зашла речь на одном из совещаний в министерстве, Ерин (министр внутренних дел РФ в 1992–1995 гг. — А.К.) сказал лишь: «Ну раз Верховный Совет принял такое решение, пусть сами себя теперь и охраняют». Мол, баба с возу — кобыле легче.
Второе: недвусмысленные попытки Хасбулатова перетянуть нас на свою сторону. В марте 1993 года он передал моему заму, Анатолию Романову, предложение о встрече. Посредником на переговорах выступил депутат Коровников, бывший сослуживец Романова, он и Степашин были единственными представителями внутренних войск в Верховном Совете, и понятно, что отношение к ним в главке было особым.
Встреча прошла в Белом доме. Как мне потом рассказал Романов, Хасбулатов зондировал, как будут действовать внутренние войска в случае обострения обстановки. При этом было сказано, что и Баранников (министр безопасности РФ в 1992–1993 гг. — А.К.), и Дунаев (на тот момент первый заместитель министра внутренних дел РФ. — А.К.) поддерживают Верховный Совет.
Романов ничего определенного, естественно, не ответил. Я обо всем доложил министру. Ерин тогда, правда, не поверил, что Баранников готов перейти на «ту» сторону: «Не может быть, Анатолий Сергеевич! Я знаю Баранникова как самого себя!».
А где-то через неделю Романов сообщил, что со мной и с ним хотят встретиться Коровников и Семигин (предприниматель, ныне председатель партии «Патриоты России», в 1991–1993 гг. входил в научный совет при председателе Верховного Совета.— А.К.). Как я понимаю, Хасбулатов решил еще раз через своих помощников прощупать настроения командования внутренних войск. Ерин дал добро, и мы встретились.
Семигин прямо спросил меня: «Обстановка непростая, скоро, видимо, наступит время противостояния. Как будут действовать внутренние войска, Анатолий Сергеевич?». Я сказал, что внутренние войска будут действовать в соответствии с законом. Если начнутся массовые беспорядки, применят все силы и средства, которые находятся у нас на вооружении. Будет применено огнестрельное оружие — войска будут применять огнестрельное оружие.
После такого моего ответа Хасбулатов утратил интерес к дальнейшим переговорам с нами. Понял, что на внутренние войска рассчитывать нельзя.
— То есть на момент выхода указа №1400 вопрос, кого поддержать — Ельцина или Верховный Совет, — перед вами уже не стоял?
- Да, никаких сомнений у меня не было. Кстати, за несколько дней до выхода указа, 16 сентября (Указ Президента №1400 «О поэтапной конституционной реформе в РФ» издан 21 сентября 1993 года.— А.К.), Ельцин приезжал к нам в дивизию имени Дзержинского. Позже я понял, что этот визит был своего рода смотром сил, на которые он мог опереться при обострении политического кризиса. Ну и, наверное, в какой-то степени проверкой нас на лояльность.
Он тогда дважды меня спросил, готов ли я выполнить приказ на применение войск в случае возникновения критической ситуации. Я всякий раз отвечал, что, если такой приказ поступит — от Верховного главнокомандующего или от министра внутренних дел, — буду действовать в соответствии с приказом.
Я тогда плохо знал Ельцина. Собственно, это был первый раз, когда я беседовал с ним лично. Но кто такой Хасбулатов, представлял себе очень хорошо. Мы ведь, МВД, уже довольно давно «кувыркались» на Кавказе. Я знал о роли Хасбулатова в беспорядках в Чечне, знал, что он приложил немало усилий к тому, чтобы к власти там пришел Дудаев. Знал его негативное отношение к Доку Гапуровичу Завгаеву (последний председатель Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР. — А.К.), знал, что штурм Верховного Совета республики был организован не без его участия.
Если не знать всех этих обстоятельств, то и в самом деле может сложиться впечатление, что Ельцин — такой-сякой злодей, а Верховный Совет во главе с Хасбулатовым — «белый и пушистый» оплот законности и демократии. Но мы-то понимали, что это далеко не так.
— Но ведь Руцкого вы тоже очень хорошо знали. И вроде бы не с плохой стороны.
- Мы действительно давно знакомы с Александром Владимировичем. Он мой однокашник по Академии имени Фрунзе. Учились на одном курсе и даже жили в одном доме. Вместе пешком ходили в Академию, до которой было шесть километров. Шли, беседовали. Он подробно рассказывал о своей службе, о том, как попал в плен в Афганистане, как его освобождали...
Руцкой пользовался в нашем кругу большим уважением. Помню, как мы поздравляли его со Звездой Героя, которую он получил уже в Академии. Когда Александр решил пойти в политику, баллотироваться в Верховный Совет СССР, мы не просто поддержали его, но и приняли активное участие в его кампании.
Однажды наш курс прогулял два дня, агитируя за Руцкого: переодевшись в гражданское, мы развозили листовки по Москве и Подмосковью и раскладывали их по почтовым ящикам. Моей «зоной ответственности», например, было Рублево. Руцкой, правда, проиграл эти выборы, но вскоре начал новую кампанию — по выдвижению в Верховный Совет России. Он был напорист, энергичен. Казалось, политика — это его.
Но уже тогда в Александре Владимировиче проявились качества, которые мне, откровенно говоря, не понравились: безапелляционность, резкость в суждениях и крайняя импульсивность. Он периодически круто менял свою позицию.
— Он пытался выйти с вами на контакт в ходе кризиса?
- До начала сентябрьско-октябрьских событий — нет. О чем очень жалею: думаю, что мне удалось бы отговорить его от участия в этой авантюре.
Он вспомнил обо мне, лишь когда противостояние перешло в «горячую» фазу: несколько раз присылал в главк своего «парламентера» — бывшего офицера дивизии имени Дзержинского и яростного оппозиционера. С задачей, насколько я понимаю, «распропагандировать» меня. Но его посылали куда подальше.
Последний раз этот человек появился у нас, на Красноказарменной, 3 октября — с радиостанцией для связи с Белым домом. Я приказал арестовать его и посадить на гауптвахту. А 5-го, после того, как все закончилось, велел отпустить.
На прощанье сказал ему: «Вам повезло — сидели бы сейчас в «Лефортово»...» И он, надо отдать должное, это оценил: говорил потом, что благодарен мне за то, что уберег его от тюрьмы...
Время лечит. После этого я неоднократно общался с Александром Владимировичем. В 1997 году, когда он выдвинулся в губернаторы Курской области, даже оказал ему некоторую помощь: беседовал по его просьбе с Черномырдиным и с людьми в Администрации Президента, доказывая, что Руцкой не претендует на федеральную власть и что не надо чинить ему препятствий.
Были у нас, конечно же, и разговоры на тему октября 1993 года. По ряду позиций он соглашался со мной, по некоторым до сих пор отстаивает иную точку зрения. Ну что ж, это его право.
Я задавал ему в том числе и такой вопрос: почему он не встретился с нами, своими однокурсниками, — со мной и Грачевым (министр обороны РФ в 1992–1996 гг.— А.К.) — до начала событий? Почему не позвонил, не собрал нас, не посоветовался?
— Что он ответил?
- Что-то вроде того, что у него не было такой возможности. Но дело, думаю, в другом: вознесшись на высокий государственный пост, он считал, что ему теперь все по плечу, что он сам может решить все проблемы.
Он честно признался мне, что его «накручивали» некоторые его бывшие сослуживцы. Говорили: мол, пусть он только прикажет — они поддержат.
Не исключаю, что у него действительно были какие-то договоренности такого рода. Отсюда его призывы к «боевым товарищам» лететь бомбить Кремль. На которые, естественно, никто не отреагировал. Ведь одно дело пообещать поддержку авиационных полков и совершенно другое — реально поднять в воздух хотя бы один самолет.
На мой взгляд, мой однокашник оказался в плену ложных представлений о своей значимости, вжился в вымышленную роль президента. И в итоге стал пешкой в чужой игре.
Хасбулатов, с которым я тоже встречался и разговаривал после этих событий, все валил на Руцкого. Я спросил его: «Руслан Имранович, зачем все это было — эти баркашовцы, приднестровцы, все это бряцание оружием?». Он ответил, что «эту шваль» собрали Руцкой с Макашовым, он же все делал для того, чтобы избавиться от этих людей, и был за исключительно мирное решение. Но ведь есть видеокадры, на которых он сам призывает своих сторонников штурмовать Кремль!
Я считаю, что Хасбулатов просто использовал Руцкого. Это подтверждают и его интервью, в которых он говорит, что в его намерения не входило оставлять Руцкого на президентском посту, его планировалось сместить чуть ли не сразу после победы. Как бы ни убеждал Руслан Имранович в обратном, цель у него, считаю, была одна — власть.
— Вернемся к событиям 3 октября 1993 года. Вечером того дня внутренние войска покинули город. «Милиция... после первого же нападения ушла, оставив город на растерзание вооруженным бандитам», — описывает этот момент Борис Ельцин в своих мемуарах. Какова ваша версия событий?
- Это было мое решение. Объясню, чем оно было вызвано. Никакой угрозы для мятежников, у многих из которых было оружие, наши солдаты, вооруженные на тот момент лишь щитами и резиновыми палками, не представляли. Их самих нужно было защищать. К тому же начались поджоги и попытки захвата наших бронетранспортеров.
Если бы мы еще немного промедлили, штурм телецентра и других объектов происходил бы уже с применением захваченной бронетехники. Это уже были не просто беспорядки, начиналась гражданская война.
Единственным разумным выходом из этой ситуации было вывести безоружные войска в места постоянной дислокации, вооружить их и, посадив на броню, вернуть в город. Но когда я сказал об этом министру, тот возмутился: «Ты что? Представляешь себе последствия? Бросить город на разграбление...» И как ни убеждал его в том, что палками нам ничего не сделать, Ерин ни в какую: «Нет, Анатолий Сергеевич, я запрещаю!».
Тогда я пошел на риск. Вновь позвонил Ерину и сказал, что это решение военного совета, которое, мол, обязательно к исполнению. Никакого решения не было, но даже если бы и было, преодолеть «вето» министра оно никак не могло.
Мой расчет строился на том, что Ерин не знал положения о военном совете. И этот блеф сработал.
Подышав с минуту в трубку, Виктор Федорович ответил: «Ну, если это так, действуй!». Эта минута решила, я считаю, исход мятежа. На упреки, что мы бросили Москву на произвол судьбы,— их можно слышать и по сей день, — я отвечаю: назовите хоть один объект, находившийся под охраной внутренних войск, который был захвачен. Мы охраняли в Москве 53 объекта, в том числе восемь с ядерными компонентами, и все они остались под нашим контролем. Мы ничего не бросали, мы просто сменили щиты и палки на оружие. И если бы это не было сделано, судьба страны решилась бы, думаю, совсем по-другому.
- Кульминацией противостояния стали события в Останкине, и тут уже в ваш адрес звучат обвинения совсем иного рода. И Генеральная прокуратура, и думская комиссия по изучению сентябрьско-октябрьских событий пришли к выводу: вина за взрыв, погубивший спецназовца Ситникова и спровоцировавший тем самым стрельбу, лежит отнюдь не на белодомовцах.
Цитирую доклад комиссии: «Следствием Генеральной прокуратуры РФ было установлено, что выстрел внутрь здания через главный вход тандемной гранатой кумулятивного действия ПГ-7 ВР из гранатомета, имевшегося у сторонников Верховного Совета, не производился...
Вероятнее всего, причиной гибели Ситникова Н.Ю. стал случайный выстрел из гранатомета одного из находившихся в здании АСК-3 военнослужащих».
- Это ложь, и я легко могу это доказать. Информацию о том, что боевики, предводительствуемые Макашовым, рванули к телецентру, я получил около 16.00 (3 октября. — А.К.). Сразу же отдал приказ командиру отряда спецназа «Витязь» Сергею Лысюку, который сопровождал наши выходящие из Москвы части, развернуться и двигаться в Останкино.
На проспекте Мира Лысюк догнал колонну макашовцев, спросил, можно ли применить оружие. Я ответил: «Ни в коем случае». О боестолкновении на проспекте не могло быть и речи: могли пострадать невинные люди.
Я приказал занять телецентр, перейти к обороне и сделать все, чтобы не допустить кровопролития. Еще оставалась надежда, что, увидев надежно охраняемый телецентр, Макашов откажется от штурма. Примерно в 18.30 к Макашову вышел начальник караула по охране телецентра, сообщил, что прибыл отряд спецназа, и попросил увести людей. В случае попытки штурма, предупредил он, будет открыт огонь.
Однако предупреждение было проигнорировано. Макашов стал убеждать соратников, что внутренние войска уже перешли на сторону Белого дома, а в телецентре засели «остатки». Дал команду проделать проходы к АСК-3 — стеклянный холл комплекса протаранили тяжелые грузовики. После этого наши люди увидели изготовившегося для стрельбы гранатометчика, его запечатлели на пленку и видеооператор «Витязя», и погибший французский оператор — с внешней стороны. А в 19.10 оборвалась жизнь рядового Николая Ситникова.
Его убила граната, выпущенная тем самым боевиком-гранатометчиком, — других вариантов здесь нет. Она действительно была не кумулятивной. Это была инерционная граната, болванка. Она ударилась в стену, а отлетевшее хвостовое оперение перерезало Ситникову сонную артерию. Это хвостовое оперение полковник Лысюк лично передал потом следственной группе.
— Почему же тогда следствие пришло к другому выводу?
- Потому что было предвзято. Не могу сказать так про всю Генеральную прокуратуру, но следственная группа явно симпатизировала противникам Ельцина. Все ее усилия были направлены на то, чтобы доказать, что это была не оборона телецентра, а расстрел людей.
У меня два вопроса к следователям. Первый: куда делось хвостовое оперение, которое им передал Лысюк? Почему его нет в деле? И второй: почему не вызвали меня на допрос? Я ведь осуществлял непосредственное руководство подразделениями внутренних войск, задействованными в районе Останкино и потом вокруг Белого дома. Никуда не убегал, не скрывался... Почему же у меня не взяли показания? Потому что знали: я скажу то, что сказал сейчас вам, а это никак не вяжется с их версией.
— А кто руководил на следующий день штурмом Белого дома? Было ли вообще единое командование у этой операции?
- Общее руководство операцией осуществлял генерал-полковник Кондратьев, заместитель министра обороны. Откровенно говоря, организована она была плохо. И дело не только в том, что не было времени на подготовку.
Все эти дни явственно ощущался вакуум власти. Ельцина долгое время вообще не было в Москве: он уехал в Завидово и вернулся лишь вечером 3 октября. Доклады силовиков принимал за него Черномырдин.
Отсутствие президента в самый острый период кризиса отразилось на всей системе власти, в первую очередь на силовых структурах. Некоторые наши «смежники» заняли откровенно выжидательную позицию. Приведу такой пример.
Когда макашовцы начали атаку телецентра, Ерин сообщил, что на помощь нам должны прийти армейские части. Однако командующий Московским военным округом генерал Кузнецов, тоже, кстати, мой однокашник по Академии имени Фрунзе, заявил мне, что людей не даст. Не станет, мол, воевать со своим народом.
Руководители групп «Альфа» и «Вымпел» тоже, мягко говоря, не выразили восторга, когда президент, возвратившись в Кремль, поставил перед ними задачу по штурму Белого дома. Сказали, что сомневаются в законности привлечения их к такой операции.
Кстати, после этого Ельцин принял решение передать «Вымпел» в состав МВД. Затем президент приехал в Министерство обороны и поставил такую же задачу Грачеву. Но и Грачев не сразу взял под козырек: спросил, будет ли письменный приказ.
Ельцина это очень обидело. Когда вопрос наконец утрясли, Ерин позвонил мне: «Надо срочно выехать в Министерство обороны для организации взаимодействия». Я взял с собой генерала Шкирко, своего зама. Где-то около 23 часов (3 октября. — А.К.) мы вместе с офицерами главного оперативного управления Генштаба набросали план операции. Две стороны Белого дома должны были блокировать внутренние войска, две другие — армейцы. Начало операции было назначено на 7.00 утра.
Сроки, конечно, были слишком сжаты, но затягивать было нельзя: если бы начали позже, в зоне огневого воздействия могло оказаться очень много народу. Поэтому старались сделать это побыстрее. Сигналом к началу операции должен был послужить выход танков на Новоарбатский мост и выстрел из танкового орудия.
— То есть план изначально предусматривал использование танков?
- Да, предусматривал. Правда, танкисты нас подвели: прибыли с огромным опозданием. В 7.15 танки только покинули контрольно-пропускной пункт Кантемировской дивизии. Звоню Грачеву: «Как же так, мы ведь договаривались?!» Он в ответ: «Что ты на меня кричишь? Ну опаздывают...» Нервозность сохранялась на протяжении всей операции. Командиры не успели организовать взаимодействие, и значительная часть наших потерь пришлась на «дружественный огонь».
Один из таких эпизодов — стрельба из гранатометов по выдвигающимся внутренним войскам со стороны гостиницы «Украина» — из района, занятого армейскими подразделениями.
Неразберихи добавили «афганцы». Когда колонна бронетехники Таманской дивизии, двигавшаяся к назначенному рубежу, остановилась для уточнения задачи, эти ребята подошли к офицерам и предложили заменить собой молодых солдат-срочников в нескольких экипажах. «Таманцы» согласились, что было, конечно, большой ошибкой. Не проинструктированные толком, ничего не знавшие о «смежниках» «афганцы», увидев приближавшиеся бэтээры внутренних войск, приняли их за подкрепление противника и открыли огонь. В результате погибло несколько наших военнослужащих, в том числе командир мобильной группы подполковник Савченко.
— Насколько все-таки оправданно было применение танковых орудий по Белому дому? Чья вообще это была идея?
— Честно говоря, не знаю, чья это идея. Я впервые услышал о ней от офицеров Генштаба, когда мы обсуждали детали операции. Что же касается оправданности, то расчет, конечно, был прежде всего на психологический, деморализующий эффект: стреляли по тем этажам, где не было людей.
— Откуда вам это было известно?
- В здании находились наши люди, офицеры внутренних войск, переодетые в гражданское и снабженные радиосвязью. У других силовых структур тоже имелись там свои источники информации. Мы были довольно хорошо информированы о происходящем в Белом доме.
Так вот из танков было сделано всего три выстрела — одним кумулятивным снарядом и двумя подкалиберными. Как меня заверили специалисты по вооружению, такие боеприпасы сами по себе не могли вызвать пожар. В этих помещениях явно были складированы какие-то горючие материалы.
— Споры о том, сколько человек погибло в Белом доме — и в целом во время этих событий, — не утихают по сей день. Вы сами доверяете официальным цифрам?
- Каких только «разоблачений» я не начитался и не наслушался за эти годы! И про то, что трупы выносили из Белого дома по подземным коммуникациям, и о грузовиках, отвозивших штабеля тел на какие-то секретные могильники...
Но хочу спросить тех, кто говорит о многих сотнях или даже тысячах погибших: можете ли вы назвать хоть одного убитого депутата или даже помощника депутата? Таких нет. Кто же тогда эти тысячи жертв?
Число погибших неоднократно корректировалось, последний известный мне список насчитывает 158 имен, в том числе 28 военнослужащих и сотрудников милиции. Сюда входят погибшие в Останкине, в Белом доме и его окрестностях и в других районах Москвы. Никаких оснований не доверять этим данным у меня нет.
Это тоже страшные цифры, однако это не десятки и сотни тысяч жертв, которые могли бы быть, если бы мы позволили разгореться гражданской войне. Тех, кто ее остановил, — военнослужащих и милиционеров, оставшихся верными присяге, — называли потом злодеями и убийцами. Но кто бы что ни говорил, совесть их перед народом и потомками чиста. Мы не Ельцина спасали. Мы защищали страну от хаоса.
— Еще одна загадка «черного октября» — снайперы, расстреливавшие людей по обе стороны баррикады. Вновь процитирую доклад думской комиссии: «Анализ исследованных эпизодов с участием снайперов показывает, что большинство из них, по-видимому, связаны с действиями штатных снайперов подразделений Министерства обороны РФ и Министерства внутренних дел РФ».
— Тоже ложь. Мы, руководители силовых структур, хорошо знали друг друга. Постоянно общались, делились информацией. Если бы было что-то подобное, мы так или иначе были бы об этом проинформированы. Но мы все знали, что эти снайперы не имеют никакого отношения ни к одной из наших спецслужб. Я лично, кстати, видел одну снайперскую лежку, обнаруженную в районе Белого дома. Помню, как возмущался Ерин, когда мы обсуждали этот вопрос: «Что же это такое?! Кто это может быть?!». Мы и до сих пор не знаем, кто это был.
— Ну а предположения у вас есть?
- Да, предположения есть. Богатую пищу для размышлений мне дало общение с Моэтт-Ларсеном, бывшим сотрудником ЦРУ и постоянным участником нашей группы «Эльба» — так мы назвали площадку для встреч между российскими и американскими генералами.
По свидетельству Моэтт-Ларсена, который в 1993 году работал в резидентуре ЦРУ в Москве, во время сентябрьско-октябрьских событий в Доме Советов находились сотрудники американской разведки. И не просто находились, но и активно встречались с руководством мятежников. Об этих контактах стало известно в Кремле, и Ельцина этот факт очень обеспокоил. Но он получил от американцев заверение в том, что задачи сотрудников ЦРУ ограничиваются сбором информации.
— Но вы считаете, если я вас правильно понимаю, что они не только собирали информацию?
- Уверен, что не только. 4 октября мы нашли на столе у Хасбулатова очень любопытную аналитическую записку. В ней, во-первых, дается удивительно точный анализ ситуации по состоянию на 3 октября.
В числе прочего приводится, например, такой факт: «По имеющимся данным, Ельцин... отбыл на вертолете в Завидово и на 10.00 утра сегодняшнего дня еще не прибыл в Москву».
Поразительная осведомленность: даже мы в тот момент не знали, где находится президент. Помимо информации документ содержит четкие директивные указания. Вот характерный пассаж: «Информационная блокада должна быть пробита любой ценой, регионы должны наконец получить полную правдивую информацию о решении Верховного Совета и президента.
В противном случае надо принять решение о прекращении вещания из «Останкино» и реализовать его любой ценой...» Мы так и не выяснили, кто это написал.
Я спрашивал аналитиков, которые были тогда на стороне Верховного Совета, — они все мне хорошо знакомы, некоторых из них часто можно видеть на телеэкране, — не их ли это работа. Они категорически это отрицают. И я верю: не было в окружении Хасбулатова человека, который мог бы составить такой текст. Тем более в условиях начинающейся агонии.
— И вы думаете, что это...
- Да, я предполагаю, что записка подготовлена теми самыми ребятами, американцами. И этот текст, и сами действия мятежников выдают мощное организаторское начало, находившееся, судя по многим признакам, за пределами Дома Советов. А возможно, и за пределами страны.
Нельзя не видеть, кстати, большое сходство между нашими событиями 25-летней давности и киевским Майданом 2014 года. Некоторые детали вообще совпадают один в один.
Взять тех же снайперов — и здесь, и там они сыграли большую роль в развитии кризиса, и в обоих случаях их происхождение осталось неустановленным.
Еще одна бросающаяся в глаза общая черта — приезд директора ЦРУ. В Москву в октябре 1993-го прибыл Джеймс Вулси, в Киев весной 2014-го наведался Джон Бреннан. Не думаю, что все это случайные совпадения. На мой взгляд, октябрь 1993 года был для наших «партнеров» своего рода пробой пера. Мы стали первой страной на постсоветском пространстве, где были применены технологии «цветной революции».
— Ну что касается Майдана, понятно, за кого и почему «болели» американцы. Но какой резон им было помогать Хасбулатову и Руцкому?
— Им было все равно, кто победит, Ельцин или Хасбулатов. Им нужно было разжечь гражданскую войну, которая обязательно повлекла бы за собой распад страны. Именно это было и продолжает оставаться их стратегической целью. Но в тот раз Россия, к счастью, устояла.
— Смелая концепция, Анатолий Сергеевич. И далеко не бесспорная.
— Я, конечно, могу ошибаться, однако в пользу этой версии свидетельствует очень много фактов. Но она, разумеется, ни в коей мере не снимает ответственности с наших собственных политиков, эгоизм и амбиции которых едва не погубили страну.
Андрей Камакин
МЕЖДУ ТЕМ...
Александр Музыкантский, российский политик, государственный и общественный деятель, в 1993 году — префект Центрального административного округа Москвы, заместитель мэра Москвы Юрия Лужкова.
Так странно совпало, что в тот день был большой праздник — 500-летие Арбата. Первым документальным свидетельством в летописях об Арбате было упоминание о том, что эта улица сгорела, а когда возникла, никто не знает. Мы долго готовились к этому празднику, сделали специальные площадки, планировался торжественный прием в ресторане «Прага».
Началось празднование. Люди танцуют, идут театральные представления — а рядом разворачивается драка, ломаются конструкции, музыкальные инструменты. Помню, перед квартирой Пушкина в доме 53 у нас было артистическое представление: приезд Пушкина после венчания с супругой. Прибывают актеры, участники, а через три дома завязалась страшная драка. То есть с одной стороны на Арбате шел «купеческий прием», с другой — уже здорово схлестнулись сторонники и противники переворота...
Долгое время я хранил записи милицейских переговоров, которые велись в центре 3 октября. На Октябрьской площади начался стихийный митинг, а потом огромная толпа манифестантов пошла к Белому дому. Милиционерам кричало начальство: «Вы что, их остановить не можете?!» А они растерянно отвечали: «Не можем...» Прорвав все оцепления, толпа прошла к Белому дому.
В тот день зам. Лужкова Саша Брагинский дежурил в своем кабинете на Новом Арбате, 36. Когда стало неспокойно, он спустился вниз, где ему посоветовали срочно уходить. Но он решил вернуться за помощником, а в это время здание уже захватили манифестанты. И его на сутки взяли в плен в Белый дом. Издевались страшно, кричали: «Президент приказал стрелять!» — щелкали затвором, имитировали расстрел... Что он пережил в эти сутки, страшно представить.
О том, что мэрию на Новом Арбате взяли и толпа манифестантов двигается в Останкино, я узнал днем, когда подъехал на АЗС заправить автомобиль. Оставил машину жене и поехал на Тверскую, 13. Было такое ощущение, что в центре города вообще нет милиции. В мэрии на Тверской была пустота, пара охранников — заходи кто хочешь. Странно, что ее никто не захватил — там же была правительственная связь. Но манифестанты перекинулись на другие объекты — «Останкино», ТАСС. К вечеру на Тверскую, 13, пришли Лужков и члены правительства; прямо в приемной перед кабинетом Лужкова на полу лежали вооруженные люди — для обороны. Вечером Кремль прислал для дополнительной охраны подразделение, человек 10–12. Когда стемнело, я выглянул в окно и увидел, что вся площадь заполнена народом. Выступал Гайдар, который сказал, что в город вводят войска, верные правительству. И стало спокойнее... У меня появилась уверенность, что захват Москвы стал невозможен.
Помню еще, что я пытался привлечь для спасения Брагинского даже патриархат, но никто не откликнулся. А на следующий день Сашу уже освободили...
Екатерина Пичугина
