Когда раз в году Хасан Баиев прилетает в Россию, к нему на прием выстраивается очередь из богатых и знаменитых. Попасть под скальпель к пластическому хирургу-чеченцу не дань моде, а признание таланта.
На Западе он — герой. А вот в России для многих — антигерой. Ведь когда-то на его операционном столе лежали отнюдь не любимые миллионами артисты, а известные во всех уголках планеты террористы — Шамиль Басаев, Салман Радуев и Арби Бараев. Им всем он спасал жизнь. Они же безжалостно отняли жизни у тысяч, вписав кровью невинных людей свои имена в черную страницу истории...
Шла первая чеченская война, ее сменила вторая... А Баиев продолжал оперировать в полевых условиях в пригороде Грозного Алхан-Кале всех, кто попадал к нему: мирное население, боевиков, федералов. Пока в 2000-м западные правозащитники не вывезли его в США: на хирурга объявили охоту, а сам он едва не начал сходить с ума от стоявших перед глазами кровавых картин.
Мы встретились с Хасаном Баиевым в Москве, за день до его очередного отъезда в Штаты.
«Я написал «Клятву» по двум причинам. Первая: хочу, чтобы мир знал: война — это адское изобретение, в первую очередь приносящее в жертву абсолютно невинных людей. В войне нет и не может быть победителей. Вторая причина, очень важная: я хочу представить своим читателям чеченский народ. Пусть это не прозвучит пафосно и слишком вызывающе, но, поверьте, этот народ заслуживает того, чтобы о нем рассказали. Хочу это сделать не потому, что я этнический чеченец. Просто я очень хорошо знаю свой народ, понимаю, сколько ему пришлось на себе испытать, знаю, насколько сильный, непоколебимый дух живет в этом народе» — это предисловие к книге Хасана Баиева «Клятва: хирург под огнем». Эта книга, которую автор писал на русском языке, переведена на многие языки мира и вышла в двадцати странах, став настоящим бестселлером. Вот только в России она вряд ли когда-нибудь увидит свет: слишком много в ней откровений об ужасе двух чеченских войн.
«Я понимал, что меня прихлопнут или боевики, или федералы»
— Хасан, как вы оказались в США?
— Уже 13 лет я живу в Америке. Приехал в 2000-м, не зная ни одного слова на английском, не имея никаких знакомых, не понимал, с чего вообще начать новую жизнь. Да и не собирался я там оставаться. Меня вывезли в США на реабилитацию после войны в Чечне. Я полгода проходил курс. Представьте — человек шесть лет находился непрерывно в зоне боевых действий. По воле судьбы я оказался в самом эпицентре этих событий. И когда ты каждый день видишь смерть, видишь оторванные конечности, изуродованные тела, каждый день сидишь под артобстрелом, под бомбежкой — это немыслимо. Во время второй чеченской кампании мое психологическое состояние было уже очень и очень плачевным. И когда активная фаза военных действий закончилась, представители международных организаций — Physicians for Human Rights (по защите прав врачей. — Е.П.), Amnesty International и Human Rights Watch — нашли меня в Ингушетии и спросили, чем они могут мне помочь. Один из них был доктор, он посмотрел на меня и сказал: «На твоем лице виден весь ужас войны». В общем, я им ответил, что у меня только одна просьба: пройти курс реабилитации в Америке, потому что дальше я так жить не могу. И они меня вывезли.
— Это единственная причина, по которой вы уехали из России? Или же чувствовали какую-то опасность?
— Конечно, оставаться в России было очень опасно. Я прекрасно понимал, что меня прихлопнут или боевики, или федералы. Я оказался меж двух огней.
— Семья сразу уехала с вами?
— Сначала я уехал один. А через год с помощью тех же правозащитных организаций перебралась моя жена с тремя детьми. Младшая дочь родилась уже в Америке. Отец с матерью, брат и четыре сестры остались в Чечне. Родители уже были в преклонном возрасте. Отцу было 80 лет тогда, он инвалид ВОВ, воевал в Мурманске, в Финляндии. В 2004 году отец умер, и я даже не смог с ним попрощаться…
В США пришлось начать жизнь с чистого листа, учить язык. Долгое время мы жили в Вашингтоне, а несколько лет назад переехали в Бостон.
— Как много времени прошло с вашего приезда в Америку до того момента, как вы вернулись к операционному столу?
— Я очень долго не имел возможности заниматься хирургией. Для начала нужно было досконально овладеть языком, выучить медицинские термины. Потом я пошел учиться в колледж. После чего два года стажировался на базе Гарвардского университета в отделении пластической хирургии детской больницы и еще полгода практиковался в Японии по лазерной и пластической хирургии.
— И когда вы полностью вернулись в профессию?
— Первую свою самостоятельную операцию в Америке я провел в 2006-м. Скажу, что российскому врачу крайне тяжело в Штатах вернуться к практике. Мне во многом помогла моя книга «Клятва», которую я писал с 2000 по 2003 год. Как автор, я много ездил по миру, читал лекции. От этого, конечно, хороший доход получал. А вообще «Клятва» мне во многом помогла в жизни. Через нее я узнал мир, познакомился с сотнями интересных людей. И главное — вернулся к операционному столу. Помогло мне и то, что я стал в США «Человеком года» в 2000-м. А также премия «Врач мира» в 2005 году.
Сто протезов для детей с Северного Кавказа
— Когда вы смогли прилететь в Россию?
— Это было в 2007 году. Известная врачебная организация Operation Smile, которая ездит по всему миру и оперирует детей бесплатно, включила меня в свой список для поездки в Россию. Со мной ездили врачи с мировыми именами. И хотя прошло семь лет с моего отъезда, родные и друзья не хотели отпускать меня на родину, называли сумасшедшим, говорили: смотри, что сделали с Политковской, с другими… Но остановить меня было невозможно. В рамках программы мы прилетели оперировать в Таганрог. Оттуда я сорвался в Чечню, где отобрал двадцать детей, нуждавшихся в операции, — часть сирот, часть из семей, которые жили в нищете, нанял «Икарус» и детей с сопровождающими повез в Таганрог. Там я их прооперировал и отвез обратно домой, долечил и потом вернулся в Америку. В общей сложности я пробыл тогда в России три недели. Тогда я поставил цель провести акцию Operation Smile именно в Чечне. И в 2008-м я привез туда команду из 29 врачей из США, Канады, Швейцарии, Бразилии. За десять дней мы прооперировали 150 детей с очень сложными врожденными аномалиями. Начинали в семь утра и до десяти вечера оперировали. Под конец дня буквально в обморок падали. Оборудование, медикаменты — все необходимое мы привезли с собой. Чеченская Республика тогда была еще закрытой зоной. Я главу ЧР Рамзана Кадырова попросил, чтобы мне через МИД помогли договориться завезти иностранных врачей. Кадыров этот вопрос сразу решил. В 2012-м мы снова провели акцию, но уже по всему Северному Кавказу. Из Сан-Франциско привезли сто протезов для детей с ограниченными возможностями. Я лично ездил по северокавказским республикам, отбирал детей и бесплатно раздавал им протезы. Это новейшие технологии. Можно поворачивать вправо-влево, можно рисовать, даже на велосипеде ездить. Родителям я раздал схемы, как правильно пользоваться этими протезами. Дети не будут чувствовать себя неполноценными.
— А сколько стоит один такой механизм?
— Около пяти тысяч долларов. Для простых семей из республик Северного Кавказа сумма неподъемная.
— Это вы такой обеспеченный человек, что можете на свои деньги закупить столько протезов, или же все на благотворительные пожертвования?
— Я абсолютно не богатый человек, живу скромно. Когда ко мне приезжают гости, они даже удивляются. Так что помогать получается благодаря благотворительным сборам. В Америке эта система работает на высшем уровне. К примеру, меня часто приглашают выступить в Ротари клуб, в котором собираются представители из пяти штатов. И я езжу туда. Знаете, как тяжело им доказать, что помощь нужна именно этим детям? Ведь к ним обращаются со всего мира. И ты должен убедить сидящих в зале людей, чтобы у них не было ни малейшего сомнения. Но моя репутация и то, что я уже сделал, мне помогают. Они заходят в Интернет, а там тысячи ссылок на имя Хасан Баиев, они видят, что у меня уже есть история, доверяют мне, дают средства на помощь детям.
«Нога Басаева и лицо Радуева — моя характеристика в России»
— В Америке вы часто оперируете?
— В прошлом году я уволился и вообще там не оперирую. Потому что все мое время занимают организационные вопросы. А последний год я провел в Чечне: приехал в марте 2012-го и вот улетаю только в феврале 2013-го. На прежней работе я должен был ездить со своей командой по всему миру, проводить операции, а я хотел сконцентрироваться на помощи своим землякам. Перед отъездом в Россию я отправил сотни огромных коробок с медицинским материалом, прилетел и целый год фактически не вылезал из операционной. Жена с детьми приезжали на лето, в конце августа я их отправил обратно.
— Сколько провели операций за этот год, помните?
— Если конкретно детских, то я лично прооперировал 320 детей с тяжелой патологией.
— Бесплатно?
— Конечно. Никогда с детей не возьму ни копейки. Но я ведь довольно известный пластический хирург. И когда я в Чечне, ко мне прилетают состоятельные люди со всей России за красотой, известные и не очень. Я им делаю операции, они платят деньги. Их я трачу на больных детей, на дорогие медикаменты. Я получаю огромное удовлетворение, когда вижу, как ребенок меняется на глазах. Оперирую, например, шестимесячных, годовалых детей, у которых двусторонняя заячья губа. И вот после того как исправляешь этот дефект, ребенок понимает, что что-то с ним произошло хорошее, и начинает тебе улыбаться.
— И что, на год работы все материалы вы закупали в США?
— Абсолютно все! Во-первых, качество совершенно другое. Во-вторых, в России масса подделок, проверить невозможно. Поэтому все вплоть до пластыря я привожу из Америки. Все материалы хранятся у старшей медицинской сестры. И я ей сказал, чтобы в случае необходимости другим хирургам или травматологам в больнице она отдавала материалы из моих коробок, не спрашивая меня.
— Сами вы, я слышала, отказываетесь летать на операции в другие города по приглашению?
— Я никуда не летаю, оперирую только в Грозном. Хотя предлагают часто и очень хорошие деньги за это дают. Но я не могу. Не потому, что я такой гордый, — у меня просто нет времени. Мои клиенты все понимают и приезжают сами. Очень много приезжает людей.
— В США, Великобритании и Японии вы были признаны «Человеком года», получили премию «Врач мира». А в России какие-то награды у вас есть?
— Ни одной. И ни на какие официальные мероприятия меня здесь не приглашают. Когда в 2000-м в Лос-Анджелесе мне присуждали «Человека года», съемочные группы центральных российских каналов, узнав, кого награждают, развернулись и ушли. Также и в 2001-м на аналогичной церемонии в Великобритании, и в 2005-м, когда я получил премию «Врач мира». В принципе я и сейчас не хочу светиться. Обо мне мало кто знает в России. Я приезжаю, занимаюсь детьми, никуда не хожу.
— А почему за рубежом вы знамениты, дружите с голливудскими звездами, а здесь в забвении и даже не можете напечатать свою книгу?
— Ну, это не секрет. Ведь что обо мне главным образом известно? Что я оперировал Басаева, Радуева, Бараева… Но в конце концов я же не виноват. Чечня крохотная, врачей было очень мало. И так получилось, что в моем родном селе Алхан-Кале, в пригороде Грозного, происходили все основные события. Ко мне как к доктору везут раненых, истекающих кровью — сотни! А я что скажу, что не буду оперировать? И ведь никогда не вспоминают о тысячах прооперированных мной за две кампании детей, женщин, стариков, молодых парней. Не говорят о сотнях спасенных Баиевым русских солдат, офицеров. Нога Шамиля Басаева и лицо Салмана Радуева — вот вся моя характеристика в России. Имя мое здесь навсегда связано с этими печально известными фигурами. И точка. Но я-то знаю, скольким людям помог. В первую войну вытащил с того света 4600 человек! А во вторую оперировал в два раза больше…
■ ■ ■
Тут в нашей долгой беседе пришло время поговорить более детально о жизни Хасана Баиева в 1994–2000 годы. И конечно, о знакомстве лицом к лицу с известными на весь мир террористами. Эту тему пластический хирург вспоминать совсем не любит, говорит: пора забыть об этом. Но для нас сделал исключение.
На мушке у Арби Бараева
— Хасан, неужели вам не страшно было подходить к таким людям, как Басаев, Радуев, Бараев? Вы тогда не думали о последствиях?
— Когда мне сказали, что Басаев в коридоре лежит, в голове, честно признаюсь, сразу пронеслось: у меня будут очень серьезные проблемы. Это было в самом начале февраля 2000 года. Но в то же время сколько я контрактников оперировал, которые приехали воевать в Чечню за деньги? Я всегда говорил, что я не полицейский, не следователь и не должен спрашивать пациента, хороший он или плохой. Это не входит в мою компетенцию. Помню, однажды контрактник один стал мне говорить: я никого не убивал… На что я ответил: «Я не священник, не надо передо мной исповедаться, не убивал — тебе плюс, убивал — тебя же совесть будет мучить». Когда передо мной человек, который нуждается в медицинской помощи, кто бы он ни был, я сделаю все, что могу. Я врач, я давал клятву Гиппократа. Вот и Шамиля Басаева я оперировал, когда он подорвался на мине. Ему пришлось ампутировать ногу.
— А с Радуевым как познакомились?
— Еще в первую чеченскую кампанию. Меня посадили в машину, завязали глаза и увезли под покровом ночи. Я не знал, ни кто меня везет, ни куда. Когда приехали, увидел Салмана Радуева: до мозгов была огромная дырища, кроме одного глаза, ничего не осталось на лице. Как он вообще выжил после такого ранения… Я его лицо лепил и собирал, как детскую мозаику. Но это все не сразу было. В течение полугода я ему сделал четыре сложнейшие операции. Вставлял в лицо немецкие титановые пластины, они случайно появились на складе. Из-за этих пластин его потом прозвали Терминатором.
— Когда Радуева поймали, были некоторые сомнения, он ли это…
— Я его сразу узнал… Почерк-то мой. Я его увидел в Москве по новостям, как раз когда уезжал уже в Америку. А потом, когда шел суд над ним в Дагестане, меня из Штатов вызывали на заседание как свидетеля, чтобы опознать Радуева. Но я сказал: вы и без меня прекрасно знаете, кто он…
— Басаев и Радуев были вам благодарны или считали, что вы должны были их спасать?
— Естественно, они говорили мне «спасибо». Но я могу поклясться на Коране, что я у них не взял ни рубля. В общем-то я шесть лет всех оперировал бесплатно. Не было ни зарплаты, ничего. Со мной восемь женщин работали в госпитале, медсестры. Нам люди приносили у кого что было — кто хлеб, кто мясо.
— Ваш дом в Алхан-Кале тоже был разрушен?
— Мой дом был дважды разрушен. Сначала в первую кампанию. А как только я его отстроил заново, грянула вторая война. И сразу же на дом упало два снаряда «Град», и всё… Обе кампании село было в самой гуще боевых действий — то Бараев захватывает, то Басаев, то федералы его берут под контроль. Мы жили в сыром подвале в нечеловеческих условиях. В первую войну я прямо там и оперировал. Во вторую мы уже работали в полуразрушенной больнице Алхан-Калы.
— А ваши родные все уцелели?
— Да, все. Но односельчан погибло очень много.
— Когда было страшнее: в первую войну или во вторую?
— Я даже не могу их сравнить. Вторая — это был не то что ужас, настоящий ад. Намного больше бомбили, не пускали представителей международных организаций, раненых невозможно было отправлять — мы оказались в блокаде. Нас колбасили днем и ночью. Сколько раз я поднимал белый флаг и шел на переговоры к федералам. Над головой свистели пули. Я просил их не молотить без остановки по мирным людям. Это с одной стороны. А с другой — я рисковал, что боевики узнают, что я ходил к федералам.
— Один из самых кровожадных полевых командиров Арби Бараев даже выводил вас на расстрел...
— Было такое. Вывел меня со словами, что я предатель, открыл для русских госпиталь, чтобы им угодить. Я спасся тогда чудом, в село как раз входила колонна федеральных сил. А убить он меня хотел, потому что видел, как к нашей больнице подъезжали БТРы федералов, откуда выносили раненых солдат. А ведь Бараев мой односельчанин, и я его спас в 95-м: вытащил пулю, засевшую прямо возле сонной артерии. Но он добра не помнил. И когда я в 2001 году увидел новости, что его ликвидировали, даже вздохнул с облегчением…
«Ампутацию делал домашней деревянной пилой, а трепанацию — ручной дрелью»
— Российские военные часто обращались за помощью?
— Постоянно. Помню, однажды я оперировал тяжело раненных русских ребят. У них был свой госпиталь, но их бы до него с такими травмами не довезли, моя больница была самая близкая в пригороде. Я оказал первую помощь, остановил кровотечение. Когда парней погрузили в БТР, мне сказали, что на окраине села федералов ждет засада: их бы всех убили. Была зима. Я на белый халат накинул куртку, сел сверху на БТР и поехал с ними сопровождать в госпиталь, чтоб их не подорвали. И вот примерно около 9 вечера, когда оставалось уже 3–4 километра до их госпиталя, федералы с другой стороны пустили в небо сигнальную ракету. А у нас в БТРе ни у кого не оказалось ракеты, чтобы запустить встречную: мол, свои едут. Те вторую ракету пускают, а мы снова не можем связаться с ними. И тут по нам такой огонь шквальный открыли, что мы слетели в овраг и несколько часов сидели в грязи, колотились от холода. В час ночи мы добрались до госпиталя. Никогда не забуду этот момент, как мы под огнем лежали в этой холодной грязи с шестью тяжелоранеными.
— Какими инструментами вы делали ампутацию и трепанацию фактически в полевых условиях?
— Ампутацию домашней деревянной ручной пилой, а трепанацию — ручной дрелью. Выбор инструментов был самый скудный. Мы их промывали проточной холодной водой: не было ни газа, ни света. И медикаментов почти никаких, даже антибиотиков. При этом очень редко у кого после ампутации продолжалась гангрена. Все операции я проводил под однопроцентным лидокаином уже на опыте: один слой обезболиваю — режу, другой обкалываю и так дальше. А в самом здании госпиталя даже стекол не было — окна мы забили мешками с песком. Обстреливали постоянно, вся больница была в грудах осколков. Так часто мы считали минуты, секунды, думали: все, теперь конец. Но каким-то чудом оставались живы… Всевышний нам помогал.
