Для экс-генпрокурора России Юрия Скуратова это в какой-то мере «семейное дело». Бывший гендиректор «Маршалл Кэпитал», фонда, который фигурировал в этой сделке, нынешний президент «Ростелекома» — его зять, Александр Провоторов, юрист фонда — сын Дмитрий Скуратов.
Юрий Скуратов только что вернулся из-за границы, где узнал, что в его квартире тоже был обыск.
Я же застаю Юрия Ильича в его офисе фонда «Правовые технологии XXI века» на Большой Дмитровке, неподалеку от Генпрокуратуры, читающим свежую прессу. О событиях последнего времени он согласился эксклюзивно рассказать «МК».
— Газеты, которые печатаются, между прочим, ночью, уже утром вышли со слитой информацией об этом деле, — начинает Скуратов, кивая на публикации. — Возле дома Саши Провоторова с раннего утра дежурила стая журналистов. Нам позвонили, что будут обыски где-то в половине восьмого, а через несколько минут уже информагентства вовсю начали осаждать мобильный. Откуда они узнали об обысках, спрашивается? То говорили, что Сашу уже арестовали, то просто задержали. Это все попытки скомпрометировать Провоторова и подтолкнуть президента к принятию решения о его отстранении. Это привело только к тому, что акции Ростелекома пошли резко вниз, компания не работает, а только обсуждает свое будущее и будущее своего президента. Состояние у Саши не из лучших. Есть чувство возмущения и несправедливости.
— Как вы сами узнали о том, что происходит?
— Я же с детьми общаюсь. Я знал об их беспокойстве. Конечно, знал, что идет расследование, оно идет уже год, но, в принципе, я не вникал особо в дела ни Димы, ни Саши. Они оба — взрослые люди. У Димы трое детей, у Саши — трое. Не так часто мы уж и видимся. Что касается последних событий, мы с женой находились на отдыхе за рубежом, последовал звонок консьержки, что к нам пришли для проведения обыска…
— Так обыск был у вас?
— Да, на моей городской квартире. Дима зарегистрирован у меня. Но я там тоже не живу, я за городом живу. И он там не живет.
— Какая-то недоработка, что, следствие не знает, где кто живет?
— Правильный вопрос. Я тоже задал его оперативникам. Я им объяснил, что Дмитрий Юрьевич здесь не живет, что они снимают дом ближе к школе. У меня в квартире на тот момент находилась сестра, Лариса, она сама юрист, я ей позвонил, объяснил ситуацию, попросил впустить. Я понимал, что ничего найти не могли.
— А что искали-то?
— Искали какие-то документы. Я продиктовал цифры сейфа. В моей квартире они вели себя достаточно корректно. Но как это происходило у зятя (Провоторова. — Авт.), было недопустимо. Это не украшает наши обыски, когда их сопровождает силовое прикрытие в таком виде. Я понимаю, когда надо разоружать ведомственную охрану, но надо же ориентироваться на ситуацию. А этот обыск служил инструментом давления. Внука Диму напугали. Маленький мальчик в школу еще не ходит, а тут ворвались вооруженные люди… Это не украшает наши правоохранительные органы. Прежде чем производить обыск, должна быть установка: изучается, что за дом, есть ли там дети и женщины — для чего эта шумиха нужна? Зачем они врывались?
— А долго шел обыск?
— Часов пять, наверное.
— Представляю, как вы там за границей себя чувствовали.
— С сыном связи не было. Сестра мне сказала, что Диму пригласили на допрос. Я мог только предполагать, что происходит. Для меня очевидно, что здесь, в этом деле, есть серьезная политическая подоплека. Два обстоятельства, и я не знаю, какое из них больше, сыграли свою роль. Во-первых, давил ВТБ, который считал, что кредиты выданы неправильно. Хотя там история темная… Насколько я понял из тех материалов, которые прочел, нигде нет, что эти деньги были похищены. Они были обращены на покупку молочных заводов. Судя по всему, опять же, как я понял, там есть состав преступления — это подлог, кто-то предоставил недостоверные данные о стоимости заложенных активов.
— А разве сам банк не должен был перепроверить стоимость активов? Насколько те соответствуют своей цене?
— Вы правы, здесь банк, я думаю, проявил известную халатность. Если у него вызвала сомнение цена активов, то он должен был произвести переоценку в другом месте. Что касается хищения кредитов путем мошенничества, то это надо долго доказывать, и это все равно что искать черную кошку в темной комнате. Деньги были обращены на покупку заводов, они не стали, как сейчас утверждают, собственностью «преступной группы». Здесь мы видим типичные гражданско-правовые отношения, с ними, пожалуйста, идите в гражданский суд. Но, заметьте, ВТБ ведь не пошел в наш суд, он обратился в Лондон…
— Да сейчас все подряд судятся в Лондоне.
— Но государство должно сохранить национальную юрисдикцию, разве не так? ВТБ — госбанк, и его элемент недоверия нашей судебной системе... наводит на определенные мысли. Тем более, что вся история происходила в России — а суд в Лондоне. К тому же мы все знаем, что ВТБ сильно связан с нашими доблестными спецслужбами, там очень тесная связь, поэтому, когда они не сумели добиться своего в Англии, я полагаю, они и обратились к следствию. Следствие из Москвы передали в Департамент МВД, человек пятьдесят по этому делу уже работают, если не больше, и ситуация напрягает.
— А в чем, как вы сказали, возможна политическая составляющая дела?
— Это просто разборки. Здесь очевиден заказ. И я считаю, что он может быть направлен конкретно против Александра Провоторова. Вы знаете, что пришла новая команда, новый министр связи, тот обратился с директивой, хотел снять президента Ростелекома. Его спросили: на каком основании менять? Тем более что человек так много сделал для компании. Министр ничего вразумительного ответить не мог. Его предложение было отклонено Кремлем. Возможно, тогда министерство обратилось к силовикам.
Юстиция использовалась в целях, выходящих за ее рамки, как институт давления для разрешения корпоративных споров. Так не должно быть. Нормальных условий для бизнеса у нас по-прежнему нет, то, что предлагал Медведев, не воплощено — пресс уголовщины не снижен. Когда правительство декларирует общие красивые вещи о том, что надо бизнесу давать зеленую улицу, а для решения вопросов корпоративного права по-прежнему используется сила, кто же будет верить этому правительству? С какими глазами они в очередной раз будут говорить об этом? Я не пытаюсь защитить Сашу, но есть объективные вещи. Его наградили орденом два месяца назад. Разве орден не показатель того, что человек работает хорошо? И тут же предлагают его освободить от должности! Наконец, не исключен и третий вариант: Ростелеком как объект будущей приватизации мог заинтересовать олигархов, не желающих платить за его активы нормальные деньги…
— Вы больше про зятя говорите, а у вашего сына Дмитрия как дела? Его же тоже допрашивали.
— Дмитрий работал юристом фонда, я даже точно не знаю, главным или не главным, он говорит, что в его функции не входило юридическое сопровождение этой сделки. Но кто-то посчитал, что он тоже нужен в деле. Они оба проходят как свидетели. Но задача, насколько я предчувствую, не разобраться, а утопить. Честно говоря, где-то прозвучало, по-моему, у Малофеева (совладелец «Ростелекома», основатель фонда Marshall Capital. — Авт.), что для ВТБ это тоже не лучший выход, договорились ведь, что кредит будет возвращен с процентами, речь лишь шла о деталях и сроках возврата, а в условиях уголовного дела, когда ставят жирный крест на структурах Малофеева, означает, что в итоге получат дырку от бублика, а не возврат денег.
Я не потому, что это мои дети, их защищаю, я смотрю объективно. Надо бороться за законность правильными методами. Нельзя превращать все в очередную кампанейщину. У нас и так тонкая прослойка порядочных и профессиональных людей в правоохранительных органах осталась. Никто никому не верит. Иной раз совершенно нормальное дело, работают следователи, все по УК, а народ все равно сомневается, что за этим кто-то не стоит. Я в данном случае следователей не виню, они разбираются, принимают решения. Пусть разбираются.
— В таком случае вопрос к вам как к экс-генпрокурору, то, что началось сейчас — дело Оборонсервиса, ГЛОНАСС, расследование, что построили к саммиту АТЭС, — нас ждет очередной виток борьбы с коррупцией или какие-то личные разборки между чиновными кланами?
— Присутствует много всего. Кардинального перелома не произошло, но какие-то позитивные подвижки мы отмечаем. Целый ряд уголовных дел в отношении высокопоставленных чиновников подтверждает эту линию. Второй пласт — борьба между президентскими и правительственными структурами за сферы влияния. Перемещение наших лидеров из одного качества в другое.
— Смена тандема?
— ...Повлекло за собой смену команд, попытку взять под контроль основные бизнес-структуры, независимо от форм собственности, которые должны быть заполнены своими людьми.
— Но ведь тот же Сердюков — в доску свой парень, как мне кажется, начинал еще при предыдущем сроке нынешнего президента. С 2007-го года. И тут не удержался.
— По Сердюкову сыграла первая линия. Настолько возмущение против него было сильно в армии, в оплоте режима. Недовольства были огромные. Когда пик коррупционных и материальных потерь достиг предела, ситуацию прорвало. И здесь правоохранительные органы выступили, на мой взгляд, консолидированно, Счетная палата, насколько я знаю, во главе со Степашиным, военная прокуратура, Следственный комитет — все это вместе дало эффект. Хотя министр чувствовал себя вольготно. Мог дерзить премьеру. Тут роль сыграла не смена команды, а невозможность его дальше терпеть.
— Сейчас если начать расследовать, то и расследовать практически нечего, примитивные схемы мошенничества, доступные любому дураку. А в ваши времена так воровали?
— По-разному воровали. И убивали по-разному. Иногда достаточно затейливо. Дело Кивелиди, там было важно определить способ убийства — обработали ядом телефонную трубку, причем редкий был яд. Изощренность и сейчас есть, но в меньшей степени. Вседозволенность рождает потерю бдительности.
— То есть у сильных мира сего началась мания величия?
— Да. И вся та публика, которая стояла за тем же министром обороны, все считали, что до них не доберутся. Люди особо не отягощались какими-то схемами.
— Дело «Мабетекса» было сложнее?
— Оно было уникально тем, что затрагивало самого президента и его ближайших родственников. Нет сейчас такой категории дел. «Мабетекс» был прерван на самом интересном месте. Не доведен до конца по разным причинам, в том числе и потому, что я и моя команда были отстранены. Перед новыми исполнителями задача была четко поставлена: развалить. И расследование было незаконно прекращено. Наша юстиция получила зубодробительный удар именно тогда. Вспомните, игры на рынке ГКО, там играла ведь и Татьяна Дьяченко, при всей важности нынешних событий они ни в какое сравнение не идут с теми, которые были при нас. Меня «ушли». И тогдашний режим политический не позволил все до конца довести. А сегодняшние громкие дела все равно не затрагивают людей столь высокого уровня.
— То есть сегодня невозможно расследование коррупционных дел против самых высших представителей власти?
— В деле «Мабетекса» была конкретная коррупция в Семье, были доказательства. При всем том, что о Путине говорят, никаких доказательств его личной причастности к коррупционным моментам нет. Сейчас так жестко выстроена вертикаль, что сам президент назначает руководителей полиции субъектов Российской Федерации. И даже старших следователей по особо важным делам. В этом есть издержки. Он не может вникнуть в личность каждого, побеседовать. Процесс назначений идет на поток. Фактически пройти назначение президентом даже проще, чем быть назначенным своим непосредственным руководителем. Президент не слеп, он не в состоянии за всем уследить.
— А где вероятность, что то же дело «Оборонсервиса» будет доведено до конца? Ведь все, получается, зависит только от личной воли президента.
— Не только. Еще и от мастерства следователей.
— Вы человек, у ближайших родственников которого на днях побывали маски-шоу, в это верите?
— Хоть что-то должно в стране делаться. Такое ощущение — мой прогноз — коррупция одолела государство, времени осталось совсем мало. Несмотря на вспышку правоохранительной активности, на примере угасающего прокурорского дела (речь идет о якобы «крышевавших» игорный бизнес подмосковных прокурорах. — Авт.) понятно, что если дела не получают политической поддержки сверху, то они обречены. Но народ-то должен верить, что страна борется с коррупцией.
— Боже мой, кому какое дело до народа…
— Так тенденция такова, что дома на Рублевке народ продает и покупает недвижимость в Лондоне. Бежит из страны.
— Народ?..
— Так не самые худшие бегут. А вы что хотите, чтобы остались только те, кто никому на Западе не нужен?
— Эмиграция олигархов и топ-менеджеров!
— Многие уезжают, кто честно заработал свои деньги. Это люди, которые сумели выстоять в условиях сложной российской экономики когда-то, они тоже снимаются с места. Я не знаю статистику, но около 300 тысяч россиян уже там. Это кажется чем-то далеким, но, когда среди собственных знакомых начинаешь видеть, что один собрался, другой, это иначе начинаешь оценивать. Хотя лично я никуда уезжать не собираюсь.
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Дело Mabetex — российский коррупционный скандал. Утверждалось, что швейцарская строительная фирма Mabetex Engineering и ее дочерняя структура Mercata Trading & Engineering SA выплатили миллионы долларов США ряду российских чиновников в качестве взяток за выгодные контракты, в частности, контракт на реставрационные работы в Московском Кремле. Расследование этого дела велось властями России, Швейцарии и Италии.
Свидетелями по российскому уголовному делу проходили Павел Бородин, Борис Ельцин, его супруга Наина Ельцина и его дочери Татьяна Дьяченко и Елена Окулова. В ходе российского расследования по делу Mabetex были допрошены Павел Бородин, Наина Ельцина, Татьяна Дьяченко и Елена Окулова. Борис Ельцин допрошен не был.
В декабре 2000 года следователь Руслан Тамаев прекратил уголовное дело фирмы Mabetex с мотивировкой «за отсутствием состава преступления».
В 2007 году компания «Русагропром» взяла в ВТБ кредит на двести с лишним миллионов долларов под покупку молочных заводов у компании «Нутритек», принадлежащей Константину Малофееву. В феврале 2010 г. ВТБ подал в Арбитражный суд Москвы восемь исков о взыскании с компаний группы (все они выступали поручителями по кредиту, выданному ООО «Русагропром») одной и той же суммы — $269,03 млн, из которых $225 млн — основной долг, остальное — пени и просрочки. Кредит погашен не был, проценты по нему также не уплачивались. ВТБ добился передачи «Русагропрома» в собственность банка, но средств на счетах компании не оказалось. Залоговое имущество компании оказалось переоцененным и не смогло покрыть убытки банка.
