Однако Россия с ее традициями ручного управления — не чета европейским странам с их относительно отлаженными политическими системами. 60 лет Путина — важный психологический и политический рубеж. ВВП вступает в опасный возраст. Возраст, в котором пора принимать фундаментальные решения о своей судьбе и судьбе страны.
Сказание о двух президентах
Вскоре после президентской инаугурации Дмитрия Медведева в 2008 году все высшее руководство страны в составе
Согласно рассказавшему мне этот эпизод участнику обеда, Путин сразу вмешался и стальным голосом произнес: «Спасибо, конечно, Сергей Михайлович. Но двух президентов в России быть не может. Президент у нас один — Медведев Дмитрий Анатольевич!»
Почему я сейчас вспомнил этот эпизод? Потому что в последнее время даже из уст политиков, которые терпеть не могут Медведева, я стал слышать претензии в адрес экс-президента совершенно удивительного свойства. Дмитрия Анатольевича упрекают в том, что он не нашел в себе сил стать полноценным президентом: отправить в отставку правительство премьера Путина.
В таком случае, по мнению этих людей, кандидаты Путин и Медведев обязательно схлестнулись бы на следующих президентских выборах. ВВП все равно бы победил и вернулся в кресло главы государства. Но зато в российской политической жизни появилось бы то, чего ей остро не хватает, — реальная конкурентность.
Подобные мысли могут казаться сколь угодно экзотическими. Но они очень много говорят о настроениях, царящих в среде российской политической элиты. Сегодня в качестве президента страны мы имеем человека, который находится в блестящей физической форме. Я моложе Владимира Путина на 23 года. Но я в мыслях не могу себя представить летящим на дельтаплане во главе стаи стерхов.
И хорошая физическая форма ВВП — относись ты к нему сколь угодно хорошо или сколь угодно плохо — это, безусловно, благо для страны. Если верховный лидер болен или придавлен грузом лет, то даже в самом развитом государстве механизм управления начинает давать сбои.
Вспомним, например, президента США Рональда Рейгана. На публике этот талантливый бывший актер с легкостью парировал все каверзные вопросы по поводу своего возраста и состояния здоровья. На американских президентских выборах 1984 года друг с другом соперничали
На президентских дебатах Мондэйл не удержался от искушения использовать беспроигрышную, с его точки зрения, карту — преклонный возраст противника. Но в ответ Рейган нанес кандидату-демократу мощный удар. «Я не намерен пользоваться молодостью и неопытностью своего оппонента!» — заявил он под аккомпанемент хохота аудитории.
А вот за кулисами все для Рейгана выглядело гораздо менее радужно, чем на дебатах. Избранный на второй срок президент уже начал демонстрировать признаки начального этапа болезни Альцгеймера. Занятиям скучными государственными делами Рейган предпочитал просмотры по телевизору старых голливудских хитов.
Но не зря говорят: кот из дому, мыши в пляс. Оставшись без плотной начальственной опеки, внешнеполитическая команда США пустилась в авантюры. В 1986 году ключевых соратников Рейгана поймали с поличным на незаконной продаже оружия злейшему врагу США Ирану.
С десяток высших чиновников, включая министра обороны, директора ЦРУ, двух советников президента по национальной безопасности, попали под суд. А самому Рейгану пришлось униженно оправдываться перед соотечественниками: «Несколько месяцев назад я заявил американскому народу, что я не торгую оружием в обмен на заложников. Мое сердце и лучшие намерения все еще говорят мне, что это правда. Но факты и доказательства говорят мне, что это не так».
В путинском Кремле подобное невозможно. Если российская власть затевает что-то масштабное и грандиозное, то ВВП уж точно в курсе. Но давайте отвлечемся от здоровья индивидуумов и поговорим о здоровье политических систем. Что стабильнее и устойчивее: американская политическая система при больном Рейгане или российская при пышущем здоровьем Путине?
Ответ, к сожалению, очевиден. Самая серьезная современная российская политическая проблема имеет лишь опосредованное отношение к физической форме ВВП. И состоит эта проблема в абсолютной непросматриваемости долгосрочных перспектив российской власти.
В бытность Рейгана в Белом доме все было абсолютно понятно и предсказуемо. Самое позднее в январе 1989 года «солнечный Рон» покинет пост президента. На этой должности его заменит другой — не менее (а скорее всего — более) дееспособный политик.
А что определенного можно сейчас сказать о будущем российской власти? Если отвечать одним словом, то это будет слово «ничего». Либо Путин будет оставаться у руля столько, сколько захочет. Либо в политической жизни страны случится опасная дестабилизация.
Иных путей, увы, пока не просматривается. Окинем еще раз взглядом российскую политическую поляну. На ее оппозиционном краю мы видим созвездие чрезвычайно амбициозных личностей, представить которых во главе страны можно разве что в ночном кошмаре.
Едва ли более радует глаз картина и на другом краю поляны. Все того же «вечного Путина». Упустившего свой великий шанс и потерявшего веру политэлиты Медведева. Множество способных лишь на выполнение «указаний вождя» функционеров.
Естественно, в любой стране и в любое время отсутствие очевидных кандидатов на роль первого лица является всего лишь видимостью. В начале 1976 года бывший губернатор штата Джорджия Джимми Картер решил бороться за пост президента США. В тот момент его имя было известно всего лишь 2% американских граждан. Первый прием в поддержку своей кандидатуры Картер организовывал лично. Кандидат и его верный пресс-секретарь Джоди Пауэлл сами расставляли на столах тарелки с закусками и прохладительные напитки. Но их хлопоты оказались напрасными. Никто не пришел. А в конце того же года Картера избрали президентом США.
Почему же я тогда не верю в возможность появления «российского Картера»? Потому, что американскому Картеру было изначально понятно, как именно он в теории может забраться на самый верх. Работающая система партийных и национальных выборов гарантировала: если кандидат каким-то образом сумеет поймать волну настроений избирателей, у него появится все нужное «альпинистское оборудование» для подъема на «государственный Эверест».
В России же Путин сейчас в одиночестве стоит на вершине горы с отвесными склонами, за которые не может зацепиться ни одна альпинистская «кошка». В теории механизм смены власти у нас есть. На практике его у нас нет.
Я не знаю, стоило ли президенту Медведеву разрушить свой тандем с ВВП и попытаться править единолично. Я не знаю, был ли Путин искренен, заявляя в 2008 году соратникам: «У нас только один президент. И это Медведев». Но по факту вышло: четыре года формального медведевского правления лишь сцементировали путинскую монополию на верховную власть. А предстоящий путинский юбилей подчеркивает неумолимость течения времени.
Стрелки на часах вертятся все стремительнее. А основная проблема российской политики все никак не решается. Отныне Путин обречен на бег наперегонки со временем и самим собой.
Синдром Черчилля, или Как шаху поставили шах
А вот чего Путин не любит, так это спешки и бега наперегонки. «Как Владимир Владимирович изменился за годы пребывания у власти?» — спросил я у члена ближнего круга ВВП. Ответ звучал так: «Если он и изменился, то только в одном отношении. Как основательный человек, Путин изначально не любил торопиться. Он всегда считал постепенное развитие благом для России. Он всегда был убежден, что опыт показывает: быстрые рывки вперед в нашей стране всегда завершались мощным откатом назад. Но четыре года на посту премьера еще больше увеличили объем его экономических знаний. И Владимир Владимирович стал еще более осмотрительным и неторопливым».
Как я уже не раз писал, путинский посыл о недопустимости резких рывков имеет под собой веское основание. Император Александр II вошел в историю страны как великий реформатор. Но на поток его направленных на улучшение жизни людей реформ общество отреагировало взрывом террористической активности. Взрывом, который в конечном итоге стоил жизни и самому царю-освободителю.
Михаил Горбачев тоже прочно вошел в сонм великих реформаторов ХХ века. Но вот страны, которую он с такой энергией и стремительностью взялся реформировать в 1985 году, на карте мира, как известно, уже нет.
Однако история нашей страны пестрит и обратными примерами. Промедления с давно назревшими реформами, а то и попытки заморозить ситуацию приводили к не менее страшным результатам.
Отец Александра II, император Николай I правил Россией 31 год. За это время внешне весьма крепкая империя неизмеримо отстала от Европы. На момент прихода Николая к власти в 1825 году железных дорог не было ни в России, ни в Англии. Уже в 1850 году общая протяженность железных дорог на маленьком британском острове превышала 11 тысяч километров. А вот в огромной России в 1860 году — через четыре года после смерти Николая — этот же показатель составлял всего 1590 км.
Итог такого масштабного технологического (и не только) отставания был вполне закономерным. Россия с треском проиграла Крымскую войну и выбыла из списка первоклассных мировых держав.
Следующая волна реакции накрыла страну в период царствований императоров Александра III и Николая II. Неформальным лозунгом власти тогда стали слова, якобы сказанные многолетним обер-прокурором Святейшего Синода Константином Победоносцевым царю Николаю: «Я сознаю, что продление существующего строя зависит от возможности поддерживать страну в замороженном состоянии. Малейшее теплое дуновение весны, и все рухнет».
Финал подобного «замораживания» общеизвестен. Страна, возглавляемая Николаем II, тоже исчезла с карты мира.
Вывод из всего этого очевиден до банальности. Ход изменений в России не должен быть ни слишком быстрым, ни слишком медленным. Государственный корабль, или, в данном случае, автомобиль под названием Россия не должен нестись по кривым и ухабистым проселочным дорогам со скоростью 200 км в час. Но он не должен и сдерживать движение, плетясь с черепашьей скоростью.
Итак, все упирается в правильный выбор скорости перемен? Этот тезис как минимум довольно спорен и не отражает всю палитру красок российского политического процесса. Ведь многие (в том числе и я) убеждены: при Путине наши формальные политические институты двигались не вперед, а назад.
Но давайте ради чистоты эксперимента примем этот тезис на веру. Тогда сразу же возникает новый вопрос: сумеет ли Владимир Путин правильно рассчитать единственно верную скорость перемен? Хватит ли у него времени осуществить задуманное? Не станем ли мы вновь жертвами «скоростного диссонанса»?
Любой человек из команды ВВП на эти вопросы ответит примерно так: сумеет. Хватит. Не станем. Ответ любого оппозиционного трибуна будет не менее однозначен: конечно, не сумеет. Разумеется, не хватит. Однозначно станем.
Я же предлагаю вспомнить слова французского министра иностранных дел XIX века Франсуа Шатобриана: «В политике результат почти всегда бывает противоположен предвидению» — и не тратить зря времени. Тем более что у нас есть чем заняться. Отдельные вещи мы все-таки можем предсказать. Это, например, политические ловушки, с которыми неизбежно столкнется Владимир Путин во время своих попыток правильно рассчитать «необходимую скорость перемен».
Если все несколько обобщить, то главных таких ловушек две.
Как шаху поставили шах. Во второй половине
Шах стал основным союзником США в Персидском заливе, неформальным лидером Организации стран — экспортеров нефти, инициатором целой серии дерзких внутренних реформ и резкого подъема мировых цен на черное золото. Иран преображался на глазах. Новые университеты, госпитали, военные базы росли по всей территории страны словно грибы.
Однако на гребне успеха шах уверовал в собственную непогрешимость. И ошибки посыпались одна за другой. Миллиарды долларов нефтяных доходов из-за непродуманности амбициозных проектов шаха фактически выбрасывались на ветер. Социальная структура общества стала разрушаться. Медленно, но верно персидский властитель терял доверие и расположение своих подданных.
А вот сказать ему об этом было некому. Влияние шаха в мире было таковым, что даже президенты США общались с ним исключительно в льстивом тоне. В конце концов смельчак нашелся. В
Согласно воспоминаниям вдовы Пакравана, бравый генерал пошел прямо к шаху и сделал ему недвусмысленное предупреждение: «Если вы не готовы немедленно сделать что-то в силу своего гуманизма, сделайте это ради собственной безопасности. Два миллиона человек, живущих в подобных условиях, — это пороховой погреб. Ваша столица взорвется. И нас всех унесет взрывом!»
Шаху наконец открылась неприглядная реальность своего правления. Но что-то исправлять было уже поздно. Уже через считаные месяцы предсказание генерала Пакравана исполнилось. Шахский режим снесло революционной волной.
Отдадим должное Владимиру Путину. Он не нуждается в своем «генерале Пакраване». Лозунгом ВВП и так является «социалка, социалка и еще раз социалка». Случись что — и Путин, словно пожарный, готов примчаться в любой населенный пункт, где закрыли градообразующее предприятие.
Но в судьбе персидского шаха поучительной является не столько суть его ошибок, сколько причина, по которой он их допустил. Человеческая природа такова, что никто из нас не любит плохих новостей и указания на собственные просчеты. Однако нам — простым смертным — никуда от этого не деться. А вот у «великих вождей» такая возможность есть. Они могут, незаметно для себя, потерять ориентацию во времени и пространстве, укрыться в коконе из сплошных приятностей.
В окружении Путина яростно отрицают, что с ним происходит что-то подобное. «У президента не меняется отношение к человеку, если тот говорит ему какие-то неприятные вещи, — сказал мне уже упомянутый член ближнего круга ВВП. — Он, конечно, раздражается. Но это раздражение не переносится на „гонца, принесшего дурную весть“. Конечно, чем серьезнее проблема, тем меньше людей могут ему об этом откровенно сказать. Но такие люди есть. В последнее время мы ему говорим гораздо больше плохих вещей, чем раньше».
Можно ли верить этому? В какой-то мере да. Я, например, слабо себе представляю персидского шаха, лично убеждающего в своей правоте «демократическую журналистку» Машу Гессен. Если здесь ВВП и можно в чем-то упрекнуть, так в попытке убедить человека, которого заведомо убедить ни в чем нельзя.
Но против законов политического развития и человеческой природы не попрешь. Наш трижды президент должен остерегаться. «Синдром персидского шаха» всегда будет подстерегать его за углом.
Cиндром Черчилля. Приблизительно в 1953 году престарелый британский премьер Уинстон Черчилль путешествовал по Европе на поезде. В какой-то момент Черчилль высунул голову в окно, и ее едва не снес пронесшийся рядом на огромной скорости встречный поезд. Другой бы на месте легендарного британца схватился бы за сердце или за пузырек с валерьянкой. А вот
Не поняли шутку? «Энтони», о котором упомянул Черчилль, это Энтони Иден, многострадальный заместитель Черчилля в кабинете министров, его ближайший соратник и политический наследник. Почему многострадальный? Потому что Черчилль много раз обещал «в самом ближайшем будущем» передать ему пост премьера. Но каждый раз у великого старика находилась веская причина отложить это событие.
Мол, никто, кроме меня, не может справиться с этим международным кризисом! А как только он закончится, я сразу уйду! Но как только заканчивался один «кризис», сразу начинался новый. Такие кошки-мышки у Черчилля с Иденом продолжались почти четыре года. Черчилль подал в отставку только тогда, когда в 1955 году Иден вспылил и пригрозил своим уходом из политики.
Почему Черчилль вел себя таким образом? С моей точки зрения, не столько в силу своих личных заморочек, сколько в силу человеческой природы. Я уверен, что ВВП искренне убежден в верности сравнения самого себя с «рабом на галерах». Но даже у «рабов на галерах» есть свой срок полезности. В какой-то момент они настолько вырабатываются, что уже не могут толкать галеру вперед. ВВП важно не пропустить такой момент в своей собственной политической карьере. А как показывает опыт Черчилля, это ух как непросто.
После юбилея
Сразу после назначения на должность каждый новый премьер-министр Франции непременно пишет заявление об отставке и отдает его президенту. Тот кладет его в сейф, а в нужный момент вынимает и проставляет необходимую дату.
Владимир Путин по определению не может воспользоваться «передовым опытом» французских премьеров. Главу правительства Франции выбирает президент. Президента России (по меньшей мере в теории) выбирает народ. Но все это не отменяет очевидного факта. Чем дальше, тем больше вопрос «кто, когда и как сменит Путина?» становится центральной темой путинского президентства.
Великая страна не может вечно жить в зависимости только от одной «великой личности». Страна, подобная России, не может адекватно функционировать без работающего механизма смены власти. У Владимира Путина еще полно времени для попыток найти ответы на самые злободневные российские вопросы. Но это время не безгранично. Оно очень даже конечно.
