Не надо обижать аппарат. Аппарат работает исправно. Выразил московский мэр неудовольствие ларьками возле метро — и его указание исполнили мгновенно. Не размышляя бросились сносить все что можно, лишь бы поскорее отрапортовать об исполнении. Пришлось мэрии придерживать самых рьяных.
“Стремление нижестоящих чиновников выслужиться перед вышестоящими, — пишет известный ученый-экономист, — породило такое характерное для административно-командной системы явление, как перегибы. При этом всегда легче перегнуть палку, чем недогнуть. Существует объективная тенденция к росту перегибов на каждом более низком уровне пирамиды власти. Нарастание перегибов доводит до абсурда любые предложенные наверху меры”.
А я вспомнил, как снимал фильм в Сеуле, столице Южной Кореи. В шестидесятые годы в районе Чонгичён протекающую по Сеулу реку, как у нас Неглинку, упрятали под землю и проложили шоссе, чтобы справиться с пробками. Теперь от шоссе отказались, и реку вернули горожанам.
Соображения экологии, возвращение исторического облика города важнее. Но вдоль шоссе выстроились сотни ларьков и магазинчиков, которые пришлось убрать. И вот что меня поразило: прежде чем перестроить район, городская власть провела четыре тысячи (!) совещаний с торговцами, которых эта перестройка задела. Договаривались с каждым владельцем, чтобы ничьи интересы не ущемить. Владельцы магазинчиков, которым пришлось перебраться на новое место, получили от города помощь…
Наш аппарат — это асфальтовый каток, работающий по своим правилам. Если их понять, то можно понять, на что способен аппарат.
Правило первое.
Реализуются только те распоряжения, за неисполнение которых начальник накажет. Это пошло со сталинских времен. Почему-то считается, что при вожде государственный механизм работал как часы. Часто говорят: вот когда был Сталин… В реальности задания вождя исполнялись, только если Сталин давал их кому-то лично и существовала опасность, что он может поинтересоваться результатом. Все остальные идеи и указания повисали в воздухе. Самое невинное поручение норовили спихнуть на кого-то другого. Плюс полное отсутствие инициативы: ничего не решать без товарища Сталина!
Правило второе.
Гигантский бюрократический механизм совершает множество ненужных оборотов, бумаги движутся в аппарате с черепашьей скоростью, ходят от одного чиновника к другому. Потому даже хозяин страны не знает, что именно произойдет с его поручением: когда оно дойдет до исполнителя и будет ли выполнено. Огромное количество документов движется по иерархической лестнице не потому, что это необходимо, а потому, что чиновник, который мог бы принять решение сам, не желает брать на себя ответственность и переправляет документ вышестоящему начальнику. Система родилась еще в сталинские времена, когда старались собрать побольше виз на документе — труднее потом найти одного виноватого.
Правило третье.
Можно быть святее Папы Римского, нельзя быть менее ортодоксальным.
Мой отец в молодые годы был помощником одного из руководителей партии. В должности кандидата в члены Политбюро и секретаря ЦК Петр Нилович Демичев ведал вопросами идеологии. Благообразный, с пышной шевелюрой и в модных очках, он не был злым или коварным человеком.
Он говорил ровно и спокойно, был мягок в общении с людьми, выступал без бумажки. Он даже писал диссертацию по европейской философии XIX века в Высшей партийной школе... Но окружающие быстро заметили, что обещания Демичева не исполняются. Александр Твардовский ему в лицо обидно сказал:
— Я вам не верю. Вы говорите одно, а потом все получается по-другому.
Цензура не пропускала военные дневники Константина Симонова за честное описание трагических событий сорок первого года. Демичев высказался за публикацию дневника. Обрадованный Симонов пришел к завотделом культуры ЦК Василию Шауро, который подчинялся Демичеву. Шауро недовольно покачал головой:
— Да, Петр Нилович так сказал, но я лично считаю, что это было бы необдуманным решением, надо посоветоваться, взвесить...
То есть держимордой можно быть большим, чем начальник! За это не накажут.
Шауро чувствовал, что Демичев либеральничает, а это опасно. Оказался прав. И симоновские дневники не напечатали, и Демичева из секретарей ЦК убрали, а Шауро сидел на своем посту до горбачевских времен...
И сегодня чиновник безошибочно выбирает формулу выживания — слово “нет”.
Люди гибнут на слове “да”, потому что потом могут призвать к ответственности: зачем позволил? Будешь отвечать... Сказав “нет”, не пропадешь, за излишнюю бдительность выволочки не устроят. Невозможно добиться ясного и однозначного ответа, потому что в этом закрытом мирке каждое слово и каждый шаг взвешиваются на аптекарских весах. Чиновник на большой должности знает, что в предбаннике толкутся молодые и голодные аппаратчики, которые мечтают занять его место за столом и принять участие в дележе власти.
Правило четвертое.
Аппарат не всякому подчинится. Назначенный главой Правительства России Сергей Вадимович Степашин старался честно исполнять свои обязанности и в первые же дни вызвал симпатии в обществе. А президент Ельцин был им недоволен:
— Нужно создать твердый центр власти, собрать вокруг себя политическую элиту страны. Проявите решимость…
“Степашин слишком мягок, — говорится в последней книге Ельцина. — Я не уверен в том, что он будет идти до конца, если потребуется, сможет проявить ту огромную волю, огромную решительность, которая нужна в политической борьбе...”
Вот это Ельцин хорошо понимал: властители такой страны, как наша, делаются из куда более жесткого материала.
Степашин говорил:
— Я не Пиночет.
Вот поэтому с ним и расстались.
Аппаратчики сознают собственную значимость. Они скептически смотрят на руководителей, не внушающих страха. Что хотят — исполняют, что им не нравится — не делают. Аппарат способен легко повернуться против своих создателей. При попытке его укротить тявкает и огрызается.
Правило пятое.
Нельзя нарушать два основных закона: аппарат, конечно, должен смертельно бояться хозяина, но тот обязан что-то подбрасывать своим людям. Власть, привилегии, возможность получать свой кусок бюджетного пирога — в обмен на лояльность.
Почему, например, в нашей политической системе бесполезно добиваться отмены спецсигналов на автотранспорте высших чиновников или отказа от системы спецполиклиник и спецбольниц? Оттого, что без привилегий приход на работу в аппарате представляется чиновнику бессмысленным.
Принадлежность к власти должна быть зримой и завидной, это крайне важно для самоощущения чиновника.
Всевластие аппарата — не чисто российское явление. Американский президент Джон Кеннеди, выслушав интересную идею, озабоченно говорил:
— Это отличная мысль. Нужно подумать, как нам получить согласие аппарата на ее принятие.
Но в нашей ситуации готовность аппарата помогать хозяину мало что решает. Существующая система управления позволяет кого угодно закатать в асфальт и что угодно снести. Но она не предназначена для того, чтобы взращивать и поощрять, создавать условия для развития и модернизации. И это ставит крест на благих начинаниях.
На работу в аппарат приходят не разрешать, а запрещать. Когда президент с высокой трибуны провозглашает одну из своих либеральных идей, сидящие в зале думают: это же он не всерьез, это предназначено для иностранцев или для журналистов…
Аплодируют, преданно смотрят ему в глаза, но делать ничего не собираются.
