В Чечне есть кланы, которые воюют по пятьдесят и даже по сто лет.
Но как только за дело взялся Кадыров, дело пошло на лад. Сам Рамзан Ахматович в вопросе примирения, получается, выступил посредником между людьми и Всевышним.
“Сегодня в республике остается лишь 60 семей, которые нам пока примирить не удалось”, — в интервью “МК” рассказал муфтий Чечни Султан-хаджи, заместитель главы Комиссии по примирению.
“МК” отыскал чеченских кровников и попытался выяснить: каково это — десятилетиями держать наготове острый кинжал и насколько политики способны победить традиции вековой вражды.
Когда материал готовился к печати, пришло сообщение, что Рамзан Кадыров объявил кровную месть Ахмеду Закаеву… После чего стало ясно, что гены — вещь непреодолимая, даже если они — в крови главы республики...
Когда я уезжала в Чечню, мне клятвенно пообещали: кровники будут.
Торчу в Грозном день, сижу два, три — никого.
“Понимаете, это вопрос личный, практически интимный, никто не соглашается общаться с федеральными журналистами”, — объясняют мне в муфтияте, куда я, как и положено приличной женщине, хожу в платке, опустив глаза долу.
В ответ я отвечаю, что никуда не спешу, надо будет — останусь в Грозном навечно.
Благо погода в Чечне отличная — +25.
Это в Москве попробуй побегать за своими врагами по осенней слякоти да по пробкам. А тут самый климат для осуществления кровной мести.
…Проспект Путина в Грозном блестит мраморной первозданностью. Вместо плакатов “Да здравствует президент Кадыров” вешают плакаты “Да здравствует глава республики Кадыров” — поменять название своей должности на более скромное, как известно, захотел сам президент. Народ, естественно, поддержал.
Правда, центральные улицы города наглухо забаррикадированы блокпостами милиции, но исключительно по мирному поводу — от болельщиков: грозненский “Терек” играет с томской “Томью”.
В общем, тишь, гладь да божья благодать.
И лишь отдельные пережитки прошлого — в лице, так сказать, чеченских “монтекк и капулетт” — мешают республике твердой поступью шагать в светлое завтра.
Изгнание из рая
“Чир” по-чеченски “кровная месть”. Если перевести дословно — “кровь за кровь”.
Убили человека — случайно, переехав на машине; умышленно, подкараулив в темноте; по пьяной лавочке — имеешь право ответить тем же, убить убийцу. “Чиркнул” — и нет проблемы. Ты себя уважаешь. Тебя все вокруг уважают.
Так гласит древний закон гор. Разрешают адаты, оставшиеся с доисламских времен.
Иначе — вечный позор.
— Как только произошло у нас убийство, об этом сразу же становится известно родственникам как жертвы, так и преступника, — рассказывает кадий Хаваж, духовный судья. — После этого виновник должен немедленно покинуть свой дом, пуститься в бега вместе с семьей. Он больше не имеет права бриться и стричься. Он должен прятаться, пока его не поймают. Этим самым он показывает уважение к своим врагам.
Легенда гласит: в XIX веке в одном из сел Чечни, названия которого не сохранила людская память, человек совершил смертный грех. Вместе с женой он скрылся в Иордании и прожил там очень много лет. Уже в старости, седобородым, выходя из дома, впереди себя он всегда выпускал свою женщину. Посмотреть — нет ли поблизости врагов.
— Однажды вечером старик попросил жену принести ему с улицы кумган с водой для омовения, — продолжает кадий. — “Неужели ты до сих пор боишься, что тебя найдут?” — спросила жена. “Мои кровники настолько сильны и умны, я и не сомневаюсь, что рано или поздно они меня отыщут”. В это время его враги как раз подошли к дому и, стоя под окном с оружием, слышали весь разговор, они вбежали внутрь и… — кадий делает эффектную паузу.
— Неужто зарезали? — кровожадно предполагаю я. Двести лет назад все-таки “калашей” не было.
— Благородно простили, — не менее впечатляюще завершает кадий. — Потому что убийца показал, что боится своих врагов и, значит, уважает их. Они простили его ради Аллаха. Аллах разрешает мстить, но прощение ему дороже. Быть убитым легко. Если человека убивают — каким бы тот ни был при жизни, — он все равно попадает вне очереди в рай. Но убитый пребудет в райских кущах лишь до тех пор, пока его наследники не отомстят убийце. А как только они прольют его кровь — Аллах станет судить убитого уже по прежним делам, может и выгнать из рая…
…А куда после смерти попадают убитые убийцы? Тоже в сады Эдема? Чтобы встретиться там со своими жертвами.
А убийцы убийц?..
Нет конца кровавой цепочке. Древнего, как само человечество, “принципа талиона” — “равный за равного”.
Альтернатива кровной мести — только прощение. Но больно это и подчас невозможно — научиться прощать.
Для того и было придумано государство, чтобы осуществлять возмездие “твердой рукой и холодной головой”.
— Разве не обязанность власти карать преступников? Почему этим в XXI веке занимаются пострадавшие? — я поправляю сползающий с головы платок.
— Принято так, — вздыхает кадий. Тяжело ему разговаривать с женщиной.
Еще несколько лет назад в состоянии кровной мести в Чечне находилось около 500 семей.
То есть как минимум полтыщи человек бегали где-то небритыми…
Ахмат Кадыров, папа нынешнего главы республики, положил начало примирению. Мирили кровников богословы, ученые и даже, как говорят, потомки пророков. Убеждали, что убивать — плохо, а прощать, наоборот, хорошо. Отец начал — сын продолжил. По воле Аллаха процесс, как говорится, идет.
С сентября по чеченскому телевидению регулярно показывают агитационные сюжеты на эту тему. Прощение врагов стало массовым, образцово-показательным. Впору развешивать по улицам плакаты: “А ты помирился со своим кровником?”
“То, что удалось совершить в этот Рамадан, то количество людей, которые согласились простить своих врагов ради Аллаха и главы республики, — это настоящая сенсация”, — гордится муфтий Чечни Султан-хаджи.
Только с десяток семей ни в какую не собираются подавать руки друг другу — но там действительно жуткие случаи, убийства детей, зверские умышленные убийства.
Остальные враждующие, так сказать, пока думают, но в целом инициативу одобряют.
Не лишать же и в самом деле своих покойников рая?
Чир по правилам и без
…В воскресный день толпа нарядно одетых мужчин, не менее сотни, торжественной поступью идет к дому кровников. Впереди шагает уважаемый кадий, рядом — старейшина тейпа с палкой в руках и папахой на голове.
Переговорщики направляются к отцу убитого молодого парня, его случайно задавили на машине. Всего три дня назад. Только что прошли похороны.
Рана еще свежа, она не просохла — как следы после аварии на грязном асфальте.
На втором плане процессии несколько мужчин с невыспавшимися лицами. Это близкие родственники убийцы.
Сам виновник тоже в толпе, но лица его не видать — на нем надет черный колпак, в таком в старину ходили прокаженные, и темный, прорезиненный плащ. Снять колпак может только пострадавшая сторона, в случае если они согласны помириться без дальнейшего пролития крови.
“Круг людей, имеющих право свершить правосудие, точно определен, это наследники погибшего, его отец, сын, брат, все знают, кто должен мстить, — объясняет мне Виссридин Шердиев, отвечающий в чеченском парламенте за религиозные вопросы, а когда-то он работал шариатским судьей. — Если убийство было случайным, получить прощение проще — сначала потерпевшая сторона отпускает грехи членам виноватой семьи, затем — убийце. Кровная месть, кстати, совсем не исключает светский суд”.
Государству — кесарево.
После тюрьмы убийца выйдет на свободу, и его обязательно настигнет кара. Не сразу — так через годы.
…Все ближе и ближе дом погибшего в аварии.
Все грустнее лица родственников его невольного убийцы.
— Если преступника не простят, его тотчас же передадут в руки пострадавших, — объясняют мне.
— А могут не простить? Передумать? Все вроде заранее сговорено, — переживаю я. Парень, конечно, виноват. Но каково ему сейчас? Да и в колпаке жарко, наверное.
— На все воля Аллаха.
Мужчины степенно здороваются друг с другом. Старейшина выкрикивает что-то гортанное, мне переводят. “Он выказывает уважение пострадавшему тейпу, говорит, какие они хорошие люди, что все они мусульмане и не чужие, чтобы враждовать до скончания веков. И еще, что этой смертью Аллах, возможно, уберег человека от чего-то более страшного”.
Что может быть страшнее смерти, думаю я. Только позор и унижение.
Тогда почему бог не уберег от того же парня в колпаке?
Убийцу выталкивают вперед, навстречу его судьбе. Он, не видя никого вокруг (в колпаке не предусмотрены прорези для глаз), идет по кругу, ненавидящие его хлопают его по плечу.
Наконец последний в строю, отец погибшего, срывает с головы колпак.
Осунувшееся лицо, трехдневная щетина, прячет взгляд.
Прощен…
Обряд маслаата — примирения — завершился. Но от даров на поминки — черного бычка, мешка сахара и муки, денег (сумма отступных при кровной мести обычно варьируется от 50 до 500 тысяч рублей, поведал муфтий) — пострадавшие отказываются.
Так, в общем, принято. Хотя бывает, что деньги берут — если в семье остались сироты. Раньше в качестве выкупа было положено отдавать 100 верблюдов.
Жизнь женщины, как это ни удивительно, ценилась дороже — за ее гибель, как мне говорили, расплачивались аж двумя мужчинами.
После свершения маслаата бывшие враги вроде как породняются на крови друг с другом. Кумовья не кумовья, но на свадьбы и похороны приходят. Только сам виновник до старости должен вести себя униженно с теми, кто его великодушно пощадил.
— А у меня на памяти был случай, когда казнили не убийцу, а совершенно постороннего человека, правда, из того же тейпа, — продолжает Виссридин Шердиев. — У меня был учитель арабского, очень уважаемый и грамотный. Человек из его рода, никудышный, неумный, порешил кого-то в драке — его посадили. Но родственники покойного не захотели дожидаться, пока настоящий виновник выйдет из тюрьмы. “Он слишком ничтожный член общества, его смерть никого не накажет, — сказали они. — Мы будем искать равного нашему, чтобы отомстить. Вот это будет справедливо”. В итоге расстреляли моего учителя. Мы как раз шли с ним по улице, я отстал от него на пять минут, зашел в гастроном. Два человека подошли и дали по нему в упор автоматной очередью. По разговорам, на этом вражда прекратилась, пострадавшая сторона была полностью удовлетворена.
…Принцип талиона. Равный за равного.
Наверное, я ни хрена не понимаю в справедливости.
Казнить НЕЛЬЗЯ простить
Дикие, средневековые нравы — размышляют сами чеченцы. И сразу же добавляют, что это скорее исключение из правил, кровная месть. XXI век на дворе.
Я еду в машине по Грозному. У водителя на боку видавший виды “кедр”. Мне кажется, довольно неудобно водить автомобиль с автоматом наперевес.
Водителю — 38 лет. У него глубокие морщины возле глаз, то ли от яркого солнца, то ли от жизни. Его зовут Ахмет.
Я спрашиваю Ахмета о кровной мести — как он к ней относится. Рад ли он, что президент вдруг решил всех помирить. Вообще, возможно ли такое — перестать ненавидеть по приказу?
— У меня самого в роду были кровники, — немного помолчав, вдруг выдает Ахмет. — Моего прадеда когда-то убили. Убийца уехал в Ингушетию за одну ночь. Мои близкие поклялись отомстить. И — отомстили. Но не сразу, сразу — это неинтересно. Он должен был нас бояться, дрожать при одном упоминании нашего имени… Его жизнь превратилась в кошмар задолго до того, как мы его отыскали. В этом и был смысл.
— Когда ожидание конца страшнее самого конца…
— После свершения приговора, если оно надолго откладывалось, чувствуешь себя будто опустошенным. Если бы ты знала, как это все тоже надоедает: воевать, убивать, — Ахмет снова поправляет свой “кедр”. — Хочется лечь и отдохнуть, ни за кем не бегать и ни от кого не прятаться. Но нельзя — если забудешь про своего врага, тебя самого сочтут трусом. Настоящий мужчина быть трусом не имеет права.
Три дня моего ожидания в Грозном. Будут кровники, будут, бу...
Я уже срослась с мусульманским платком. Устала караулить у муфтията. Пугать должностных лиц, что не вернусь в Москву, если мне не найдут нужных людей. Слушать по третьему кругу рассказ о том, как пощадили древние кровники уважающего их убийцу.
И вот — свершилось. Кадий Хаваж везет меня к тем, кто тоже сумел простить.
История фантастическая — убийство было совершено еще при Сталине, зимой 1953 года, в казахском городе Усть-Каменогорске, куда сослали тогда чеченцев. Никто уже, пожалуй, и не вспомнит, за что некто Ясуев в результате ссоры убил некоего Ичаева. Много воды утекло в горах с тех пор… Чеченцы вернулись на родину, не стало СССР, закончились две большие и бессмысленные войны, когда непонятно, кто виноват и за что мстить, ведь нельзя же мстить целым народам…
Две эти семьи помирились по просьбе президента 26 сентября 2010 года, спустя 57 лет после совершенного преступления. В живых к нашему времени остался лишь младший брат убитого Ичаева, 75-летний Хусейн. Только он способен свидетельствовать. Для его потомков это все седая древность, впитанная с молоком матери.
Мы подъезжаем к дому с высоким забором из красного кирпича. Кадий просит меня подождать на улице — старик может и не захотеть общаться.
Минут через двадцать меня впускают в дом. Старик лежит на кровати, видно, что он болен. Он говорит тихо и по-чеченски, перебирает детали, почти и не разобрать.
— 50 градусов мороз в тот год был, птицы стыли на лету, тяжело было копать могилу. Слово за слово развязалась ссора между моим братом и убийцей, тот, как выпьет, всегда рвал на себе фуфайку и лез драться. А тут — достал острый нож и пырнул. Они на свинцово-цинковом комбинате оба работали.
Свинцово-цинковый комбинат никак не вписывается в мои представления о кровной мести. Словно в старую-старую сказку про Змея Горыныча и Кощея Бессмертного вмешался атомный век.
— Убийце дали 10 лет. Мы его наказать не успели. Он вышел весь больной, туберкулезник, уехал в какое-то дальнее село, не показывался нам на глаза, но и не просил прощения. Вскоре он умер. Жизнь наказала… Отец мой дал слово, что не будет мстить его дальним родственникам. Но кровная-то месть осталась. То есть мы помнили, что тогда произошло, но кому мстить — его родным детям, внукам? Убить их, чтобы только взять свою кровь обратно? Такое тоже бывало. Но сейчас, когда меня как старшего в роду попросили ради Аллаха простить этих людей, я их простил. Я — глубокий старик, трудно уходить с тяжелой душой.
Ни одним указом свыше нельзя заставить простить сердце — это приходит само. Или не приходит. Каждый выбирает для себя — казнить или миловать, но последствия этого выбора придется расхлебывать тоже самим.
Жена Хусейна предлагает мне чай и свежие пирожки, мед с их домашней пасеки. Старая чеченка не знает, о чем мы говорили с ее мужем, поэтому рассказывает о своем. О прожитых тяжелых годах, о том, как болит по ночам сердце, о страшной войне, на которой погиб ее старший сын...
Простила, примирилась, смогла как-то, потому что надо было жить дальше...
Грозный — Москва
