“Я рисую, я рисую… Вот дом, вот озеро и гора, дорожка…” — десятилетний Саша нарезает круги шариковой ручкой по бумаге.
— Многие поначалу не хотят рисовать: “Зачем нам то, не знаю что”. “Дом”, “дорожка” — для моих детей эти слова ничто, за ними нет смысла. Но потом мы начинаем учиться, и в их каракулях проявляется изображение… Рисунок дает им ключ, хоть и плоское, но представление о нашем с вами мире, — Ольга Ивановна Егорова уже 45 лет учит рисованию слепых детей в коррекционной школе-интернате №1.
Наш корреспондент побывал там накануне Дня учителя.
Здесь все как в обычной школе. Или почти. “Какая сегодня на улице погода?” — интересуются школяры… Как не ответить любопытному ребенку? Тут и посыплются вопросы, как из рога изобилия, — только бы урок не начинался.
— Кто хоть немного видит, те поспокойней — учитель перед глазами. А эти вертятся, болтают, будто забыли, что рядом еще кто-то есть… — журит учеников Ольга Ивановна. — У соседки косичку нащупают — и обязательно дернут! Требуют к себе внимания и все время доказывают, что не хуже зрячих.
Лена из 6-го класса закрашивает закат ярко-красным, хотя зрение потеряла еще в первом и наполовину забыла, что такое цвета: “Мне приснился зрячий сон, увидела красный, а проснулась — опять не помню”.
— Цвета им в общем-то ни к чему, но я все равно кладу карандаши друг за другом по цветам — пусть знают, что есть такие, раскрашивают.
Но тяжелее всего приходится с теми, кто уже родился слепым...
Ольгу Ивановну распределили сюда из-за нехватки педагогов, она и не знала, что школа непростая:
— А посмотрела: батюшки, как им преподавать, не знаю. Что объяснили — ничего не поняла. Потом, правда, втянулась. Интересные они, детишки-то.
Первоклашек надо учить даже карандаш в руках держать. Потом еще более трудоемкий процесс: проводить линии, геометрические фигуры — руки дрожат и не слушаются начинающих художников: “Одни все запоминают, а с другими сто раз нужно вместе одну и ту же линию провести”.
Слепые рисуют на специальной лавсановой пленке — все линии на ней становятся выпуклыми и легко прощупываются. Дети суют руки и в чужие рисунки — что там сосед изобразил?
— Видите, все шкафы игрушками заставлены. Даешь “наглядный” пример в руки. Иначе как перенести нечто объемное на плоский рисунок? — говорит Ольга Ивановна.
На пленку аккуратненько спроецирован пес — явный тузик или жучка, только одно “но”: фигура у него собачья, а морда человеческая. С широкой улыбкой, и уши торчат в разные стороны.
А вот другой портрет: к рыбной голове юный натуралист приделал еще одну — мальчишескую. На вопрос, зачем ему нужно рисование, автор отвечает как по-писаному: “Чтобы лучше понять мир зрячих”.
К пейзажам переходят только самые способные. “Надо отделить землю от неба”, — наставляет учительница. А дети ну никак не могут понять, почему тогда половина дома оказывается на небе, а половина на земле. Так что линия горизонта для них — чистая абстракция.
— На вольную тему чаще всего машины рисуют и танки, — рассказывает Ольга Ивановна. — “Буду гонщиком! Буду танкистом!” А я молчу — зачем их расстраивать. Вырастут — сами поймут.
По школе дети ходят, крепко сцепившись парами-тройками.
— Но есть и непоседы, так носятся, что сердце замирает. И врезаться могут, сколько раз на учителя налетали, — говорит Ольга Ивановна. — Дети и есть дети! Не надо думать, что они какие-то особенные.
В 8-м классе у всех поголовно первая любовь. Прямо на уроках, даже под партой за руки держатся.
— Хочу, чтобы моя жена была хоть немного “с подглядом”, — делится сокровенными переживаниями Илюша в толстых очках.
Девушкам парень нравится, но те сразу интересуются у воспитателей: “А он наследственник? Как же детей заводить?”. Вечерами парочки, сцепившись, гуляют по коридорам и целуются по углам. “Правильно, здесь и надо искать пару, — уверена Ольга Ивановна. — Потом в институте от зрячих взаимности не дождешься...”
“Графика открывает новые перспективы в учебной, производственной и научной деятельности слепых” — лозунг, который висит на стене в классе рисования. Дети уверены в своем светлом будущем: поступают в МГУ, для инвалидов там конкурс особый. Почти все хотят быть учеными и преподавателями. Но многие потом снова оказываются в родной школе — больше идти некуда.
— Я не думал, что вернусь сюда, — говорит Владимир Соколов, слепой учитель информатики. — На мехмате МГУ мечтал о научной деятельности, хотя о чем только в жизни не мечтал — до сих пор жалею, что не попал в армию и не довелось пострелять из автомата.
Ольга Ивановна помнит, каким способным был Володя — умненький и спокойный. Окончательно потерял зрение уже на первом курсе — атрофия глазного нерва. “При СССР нас еще где-то держали из жалости, а потом никому мы стали не нужны. Сокурсники-то пошли в банки”, — жалуется Владимир. Хотя ему жаловаться на судьбу вроде бы и не резон: недавно ему было присвоено звание “Учитель года” в номинации “коррекционный педагог”.
— Здесь, в школе, девочка подходит к незрячему мальчику и просит ее портфель донести. А в институте тебя каждый норовит схватить и довести до аудитории. Не найти вход в аудиторию — это глупость! — продолжает Владимир.
Ученики “с подглядом”, т.е. с остаточным зрением, иногда пользуются тем, что преподаватель сам не видит, и списывают: “Но если не знаешь, что можно списать?” — по-доброму усмехается Соколов. Предмет информатика дети не особо любят, а вот Интернетом овладели легко и с помощью специальной программы слушают через колонки художественные тексты. “Гарри Поттер” по Брайлю еще не вышел, а они все уже прочитали”, — гордится учитель.
И еще Владимир нашел в школе свою вторую половинку: однажды, еще студентом, он взял один из классов на каток вместе со своей группой. Оля, девушка на 9 лет моложе его, каталась с ним в паре — медленно-медленно, оба вслепую. С тех пор их часто видели вместе. После уроков они часами разговаривали, держась за руки. И договорились: решили пожениться. В этом году их абсолютно здоровый сын пошел в нулевой класс.
