Айтматов — автор “Плахи” и “Буранного полустанка”, вещей по-человечески пронзительных и при этом наполненных удивительной мудростью. Встречаясь с “классиком”, мы испытывали некоторый трепет — все-таки мы проходили его произведения еще в школе, “по программе”. А к “программным” людям не испытывать трепета как-то даже неприлично.
Описания Айтматова, которые давали наши знакомцы, были ужасны. Нас предостерегали, что разговорить его невозможно. Он, мол, настолько погружен в мысли, что просто неспособен выдать что-то, кроме банальностей. Парит, мол, на философских высотах, до простых смертных не снисходит. Если и говорит с людьми, то казенным дипломатическим языком. (Что, впрочем, вполне логично — поскольку Айтматов — чрезвычайный и полномочный посол Кыргызстана в Бельгии, Нидерландах, Люксембурге и Франции.) Иногда, сообщали нам, он настолько глубоко уходит в себя, что даже становится нелепо-смешным. Отчасти предположения “доброжелателей” оказались небезосновательными. Парит — это правда. Но снисходит. И иногда даже шутит.
— Считается, что вы чуть ли не единственный советский писатель, который вплетал в свой текст народные легенды.
— В этом “виновата” моя бабушка. Мать отца была исключительной сказочницей. Она знала огромное количество легенд — современный человек, полагающийся на книги, просто не способен удержать в голове столько информации. Она не только помнила все эти истории, но и рассказывала их удивительно красиво. И, кстати, очень хвалила меня, малыша, если я пересказывал их со всеми подробностями.
— Наверное, запомнили эти сказки на всю жизнь...
— Некоторые. Пару лет назад я наговорил их на диктофон. Их расшифровали, перевели на немецкий и издали. Так я стал немецким сказочником, не зная немецкого языка. Теперь я иногда говорю, что бабушка была моим телевизором. Она умерла перед самой войной — так кончилось мое счастливое детство. Вскоре, в четырнадцать лет, я стал секретарем сельсовета. Сейчас пацаны в этом возрасте даже мысли не допускают, что они могут кем-то руководить.
— Кто же заставил вас?
— Война... В конце 42-го года все мужчины из нашего аула ушли на фронт. Я был более-менее грамотный, хорошо знал русский. Это и привлекло наших стариков-аксакалов. Они меня буквально из школы вытащили, я в 6-м классе учился. Сидел за партой, когда они пришли в школу, заставили учительницу остановить урок и сказали: “Ты будешь председателем”. Сопротивляться я не мог. На Востоке очень трепетное отношение к старикам.
— Каково было 14-летнему мальчишке управлять совхозом?
— Секретарство, конечно, мне с трудом далось. Самой тяжкой миссией было вручение похоронок родственникам погибших на фронте. На киргизском похоронка называлась “кара кагаз”, то бишь “черная бумага”. Я же не мог просто сунуть похоронку в конверт и отнести. Меня бы никто не понял. Надо было соблюсти нравственные, ритуальные традиции своего народа. Сначала я находил нескольких уважаемых в селе стариков, объявлял им о смерти соседа, и мы шли к жене или матери погибшего. Стоны, слезы, вопли... Иногда на меня набрасывались с кулаками или кидали камнями... Тяжело было, ничего не скажешь.
— В киргизских семьях еду всегда готовит женщина...
— Ну, это естественно для киргиза — это только для женщины работа. Я сам готовлю редко, при необходимости. А что, это так важно? Какая разница, кто готовит?..
— Ваши дети говорят по-киргизски?
— Говорят.
— А внуки?
— С внуками я почти не общаюсь, к сожалению. Наверное, говорят. Надеюсь...
— Больше десяти лет вы живете в Европе. Не забыли еще национальные традиции?
— Как же их забудешь? Они в моей крови. Например, семейные отношения. Этика, которой нужно следовать. Во многих обычаях была своя вековая мудрость. Сейчас как девушки замуж выходят? Собрались, шампанское бурлит — и пошли гулять-веселиться. Какой-то тревоги и озабоченности у матерей не наблюдается. И, между прочим, зря. Последствия этого шага бывают разные. А раньше все предвидели, предсказывали, предчувствовали. Тогда мать отдавала дочь с плачем. Выражала тревогу, заботу.
— Откуда же грусть в такой радостный день?
— Так ведь она ее отдает в другую семью, где непонятно как с ней могут обращаться. Поэтому мать назидала: “Ты смотри, доченька, у тебя начинается новая жизнь, будешь сама за себя отвечать. Как ты там себя поведешь, насколько ты будешь уважаема новой семьей?..” Дочь в ответ должна была спеть свою песню, успокоить мать. Только потом ее уводили на встречу с женихом, где всей свитой прощались с нею.
— Ваша дочь выходила замуж по традиции, с плачем, или как все?
— Как все, как все (смеется). Дочь иногда говорит, что я слишком консервативен.
— Вот уже 8 лет, как не видно ваших новых романов. В чем причина?
— За перо я, конечно, время от времени берусь. В мае что-то набрасывал, в начале года что-то написал. Некоторые вещи недописанными еще с прошлого года лежат. Просто когда ты два дня пишешь, потом все бросаешь и возвращаешься к тексту только через три месяца, уже и ты не тот, и текст твой не тот. Нужно заниматься этим последовательно, изо дня в день. Когда ты живешь в произведении, чувствуешь его, то в процессе работы помимо основного замысла очень многое возникает тут же, на ходу. Тогда текст обретает силу.
— Что мешает заниматься творчеством последовательно?
— Работа... Бесконечные встречи, официальные и неофициальные. Звонки с утра до вечера. Сначала даешь согласие — потом отказывать уже неудобно. Я понимаю, что форумы, в которых я участвую, — это все необходимо. Без таких встреч ты сам себя списываешь в архив. Но ведь они сжирают время...
— Так бросьте дипломатию!
— Попробуйте это сделать, если у вас семья, которую нужно кормить! Писательский труд, к сожалению, доходов в наше время не приносит. Только авторы детективов могут себе позволить жить исключительно на авторские гонорары.
— Найдите спонсора какого-нибудь. Почти все европейские писатели XIX века жили на деньги меценатов.
— Один уже нашелся... Как-то я летел из Амстердама в Алма-Ату. Семь часов полета я провел в беседе с одним очень любознательным молодым человеком из Казахстана. Оказалось, он полтора года стажировался в США, а сейчас возвращался домой организовывать работу нефтеперерабатывающего завода. Молодой человек возил в Штаты мои книги, которые напоминали ему о Родине. Когда мы шли на посадку, он поклялся, что если у него с его нефтепереработкой все получится, то он мне создаст условия для творчества.
— Ну вот, может, этот молодой человек скоро позвонит. И мы увидим новый роман.
— Понимаете, то, что я занялся дипломатией, объясняется не только необходимостью выживания или собственной прихотью. Великий Союз распался. Независимым государствам пришлось начинать с нуля. В 91-м году в Киргизии не было людей, которые могли бы достойно представить свою державу в мире, мне пришлось взять это на себя. Я уже одиннадцать лет варюсь в этой каше, и есть много вещей, которые я просто обязан довести до логического конца. Нельзя так просто встать и уйти.
— В дипломатической работе есть хоть какая-то польза для писателя?
— Здесь можно увидеть куда больше, многое становится доступным. У нас всегда было такое странное представление, что прозаик должен сидеть, как монах в келье, и все время скрипеть пером. Не спорю, когда писатель творит, он должен отстраниться от мира. Но с другой стороны, если писатель отражает окружающую его действительность, он должен знать ее.
— Вы работаете в странах Бенилюкса. Соответственно, принимали участие в переговорах с НАТО об учениях на территории Киргизии.
— С НАТО нельзя не считаться. В НАТО много активных товарищей, которые постоянно предпринимают какие-то действия. У них есть программа “Партнерство во имя мира”. Вот и мы с ними, соответственно, партнерствуем во имя мира. Те учения, о которых вы говорите, как раз в рамках этой программы и осуществлялись. Уклониться от этого невозможно. Кроме НАТО есть еще Евросоюз — с ним постоянно сотрудничаем. Сотрудничество это заключается не в том, что мы постоянно ждем с открытым ртом, что они нам отвалят кусок пожирнее. Их опыт — вот что ценно. Нужно наблюдать, как функционирует этот организм, и пытаться хотя бы отчасти повторить то же в Киргизии.
— Ходили разговоры, что Чингиз Айтматов мог бы с легкостью претендовать на пост президента Киргизии. И даже стать им...
— Люди со стороны могут говорить и думать все, что им заблагорассудится. На самом деле у меня не было и нет таких намерений. Хочу оставаться самим собой. Когда человек приходит к власти, он должен всего себя посвящать работе. К тому же такой пост должен занимать куда более динамичный и работоспособный человек, с большими организаторскими способностями. Дай бог каждому правителю достойно выполнять свою миссию. А мы будем заниматься своими делами...
— По вашим книгам снято много фильмов. Наиболее симпатичными какие считаете?
— “Первый учитель” Андрона Кончаловского, “Белый пароход” и, пожалуй, “Пегий пес, бегущий краем моря”.
— Не боялись, что при экранизации мысль автора будет искажена? Может быть, лично хотели сесть в режиссерское кресло?
— Конечно, нет! Зачем лезть туда, где вряд ли что-то могу? А с искажениями... Мне в этом смысле повезло. Грубого вмешательства в мои вещи режиссеры себе никогда не позволяли.
— Что случилось с фильмом, который по мотивам романа “Тавро Кассандры” собирался снимать Юрий Кара?
— Честно говоря, я не совсем в курсе. Кара когда-то ко мне обратился, сказал, что ему понравился роман. Мы встретились в Париже, все оговорили. Я был очень обнадежен. Даже обсуждал с ним кандидатуры актеров. Но в итоге все заглохло и куда-то ушло. Сказали, нет средств...
— А ведь Владимир Стеклов даже прошел курс подготовки космонавтов.
— Да-да. Мне жаль, что фильм не был снят. Эта вещь, мне кажется, достойна того, чтобы ее поставили. Это философский роман. Главный герой находится в космосе, видит, что чистые младенцы, предчувствуя свое будущее, отказываются рождаться. Он сообщает об этом человечеству, но люди не хотят его слушать. Ведь они всегда слушают только то, что желают услышать...
— Чем увлекаетесь на досуге? Может, футбольными матчами?
— Да нет, я не любитель футбола. Если включаю телевизор и там показывают матч, могу слегка посмотреть, но не более. А так, систематически я за спортом не слежу и любимой команды у меня нет. Вот с футбольными фанатами сталкиваюсь регулярно. У меня на родине, в Чуйской долине, одного резвого жеребца назвали Марадоной. Он там даже выигрывал в каких-то соревнованиях. Так что Марадона и в конном спорте не последняя фигура...
— На чужбине от одиночества не страдаете? Появились такие друзья, с которыми можно быть по-настоящему откровенным?
— В Брюсселе живет чета славистов, то бишь специалистов по русскому языку и литературе, — Жан и Гольди Бланкофф. Гольди — в переводе означает “золотая”. Ну а по-киргизски это, соответственно, “алтын”. Гольди очень любит, когда я ее называю Алтынай. У Алтынай Бланкофф и ее мужа огромная библиотека. Полдома завалено книгами — и они все никак не могут остановиться, покупают и покупают. С ними я частенько откровенничаю.
— К слову, о киргизском языке. Всегда хотелось узнать, как дается человеку, умеющему думать на двух языках, переход от одной культуры к другой?
— Легко дается. Я нередко, когда пишу, занимаюсь самопереводом, прокручиваю фразу и так, и эдак. Это оказывается очень полезным иногда. Находится какой-то свежий для русского слуха оборот, хотя для киргиза такое словосочетание привычно. Или наоборот.
— Бывают такие моменты в жизни, когда вы обращаетесь к Богу?
— Демонстративно молиться, вздымая руки к небу и выкрикивая молитвы, — это не про меня. В душе, бывает, хочу найти взаимосвязь, гармонию. У меня своя философия. Что это за философия, думаю, ясно из моих книг.
— На наш взгляд, Чингиза Айтматова крайне сложно вывести из себя. Как вы этого достигаете?
— Срывы у меня действительно редко случаются. Совета, как выходить из таких состояний, дать не могу. Хотя лично я люблю слушать классику, мелодии из некоторых фильмов. Короче, не ту музыку, которая сейчас бубнит и тарахтит на каждом шагу.
— Считаете себя счастливым человеком?
— Постоянно быть счастливым, наверное, тяжело. Бывает, люди находят близкого им по духу человека... Вот совсем недавно был случай, и жена говорила: давно, мол, не видела, чтобы ты так радовался.
Чингиз Торекулович погружается в глубокую задумчивость и напряженно пытается вспомнить конкретно тот день, когда он был совершенно счастлив..
