Ни родной Питер, ни Москва не видели их с 1979 года. С тех пор как они покинули Союз и поселились в Швейцарии. Сбежали, как звучала официальная версия.
Двукратные олимпийские чемпионы, четырехкратные мировые и европейские чемпионы, первая русская пара, завоевавшая “золото” на зимних Играх... Трудно в это поверить, но фигурным катанием начали заниматься только в подростковом возрасте — в 15 и 16 лет. А начав, не останавливались ни на минуту! И не останавливаются до сих пор: “Наша сила только в том, что мы каждый день выходим на лед. Если потеряем его — потеряем все...”
Кто-то восхищенно назовет их гениальными. Кто-то — одержимыми. Кто-то, сидя на лавке и лузгая семечки, — чокнутыми: о вечном пора подумать, а не на коньках кататься на старости лет. Они не родили сына: “Годичный перерыв, связанный с рождением ребенка, мог бы сказаться на результатах, изменить Людмилину фигуру. Мы были вовлечены в мир фигурного катания настолько, что даже и не думали об этом. А потом, когда решили уехать... понимаете, дети остались бы в Союзе в заложниках и в итоге вынудили бы нас вернуться...”. Не построили своего дома — арендуют в Швейцарии квартиру. Но зато они вырастили такое дерево любви, которое накрыло своими ветвями не одно поколение российских любителей фигурного катания.
Россия, “потеряв” легендарных спортсменов, все равно осталась с ними. Их потрясающий лиричный стиль катания не повторить и не забыть. Каждую минуту на льду — европейском, американском — они проповедуют РУССКУЮ школу фигурного катания.
Олег и Людмила (которая младше мужа на три года) сумели сделать невероятное — они научились управлять временем. Чтобы их знаменитая Элегия Любви на льду длилась без конца...
— Олег Алексеевич, как собираетесь отметить 70-летие?
— Будем тренироваться.
— То есть?
— Отметим так же, как и все предыдущие дни рождения, — будем оттачивать программы в Лейк-Плэсиде. В августе у нас первое в сезоне выступление.
— А услышать поздравительные и заслуженные тосты — неужели не хочется?
— Вы знаете, мы давно уже не отмечаем ни Новый год, ни дни рождения — терпеть не могу пламенные речи и застолья.
— В августе у вас, говорите, очередное выступление — для многих читателей будет шоком известие о том, что вы до сих пор выступаете на льду. Неужели с годами не появляется чувство некоторого страха — боязнь ошибки, падения — все-таки катание парное, и вы зависите друг от друга...
— Никакого. Абсолютно нет. А чего бояться, если в 70 лет я поднимаю партнершу ничуть не хуже, чем в 30? Мы же не просто так к семидесяти годам вдруг на льду появились. Для того и продолжали тренироваться все эти годы.
— А что говорят врачи? Вы вообще у них бываете?
— Да, регулярно — раз в год мы ездим в Солт-Лейк-Сити к своему другу-стоматологу.
— Такое впечатление, что вы остались в знакомой по видеокадрам весовой категории...
— Людмила весит 42 килограмма, я — 64. На отдыхе можем прибавить пару килограммов, но не более. А вообще это наш боевой, соревновательный вес. Да мы даже похудели немного по сравнению, как вы говорите, с видеокадрами: нам недавно из Москвы передали костюмы, в которых мы выступали на Олимпиаде в Гренобле, еще в 68-м году. Слегка великоваты.
— Вы вспоминаете Питер, Москву?
— Мы отрезали от себя прошлое раз и навсегда. Мы люди очень решительные... К тому же каждый день в своем доме в Гриндевальде смотрим ОРТ, НТВ и Российский канал. То есть в курсе всех событий вашей сегодняшней жизни. Достаточно посмотреть на это пять минут, чтобы отпала всякая охота приезжать сюда. Если когда-нибудь приедем, то только в качестве артистов, чтобы выступить перед земляками.
Вы думаете, мы не были патриотами? Да готовы были все отдать ради Родины. Иначе зачем бы я катался с кровотечением на Олимпийских играх в Гренобле — были камни в почках и жуткие колики, а операцию делать нельзя — разрезав мышцу живота, пришлось бы забыть о поддержках. Я должен был выступать за Советскую Россию! Оставшись в Швейцарии, мы сразу же сказали местным властям, что причины нашего побега чисто творческого характера. В нас все время что-то не устраивало в России — то мы были слишком спортивны, то чересчур театральны, потом наоборот. Потом перестали пускать на соревнования, приглашать на показательные выступления… Мы не давали управлять собой. Наверное, в этом была вся суть наших конфликтов. Слишком свободно я и Людмила себя ощущали… Мы были одиноки и ни от кого не ждали помощи. Те, кто хотел, чтобы мы ушли, прекрасно понимали — наша сила только в том, что мы каждый день выходили на лед. Если потеряем его — потеряем все…
— Вы же наверняка невольно сравниваете себя с вашими ровесниками. Или вас сравнивают. Что нужно, чтобы с пришедшей мудростью не уходила молодость?
— Не зря говорят: самый главный мускул — это мозг. Сохранить молодость — это прежде всего сохранить свою память. А память тренируема так же, как и мышцы. Если вы посмотрите, у долгожителей нет старческого лепета, они логичны и вменяемы. Зачем становиться стариками раньше времени? Мы этого просто не хотим. Купили компьютер, работаем, пишем книгу. Потом какая старость, если все время думаешь: как поднимать партнершу, как прыгать, как вращаться, как поставить новую программу... В общем, не надо освобождать мозг — он заслуживает работы. И учебы. Мы не боимся учиться. Нам интересно абсолютно любое мнение по поводу новой программы. Бывает, что подсказывают даже дети.
Мы хотим оставить после себя богатейший документальный архив. В нем будет все наше творчество, чтобы потом, когда мы умрем, люди своими глазами смогли увидеть, как мы катались. Ибо я на сто процентов уверен в том, что наше с Людмилой катание опередило время. Думаю, лет так на тридцать. Вот увидите, к нашей гармонии музыки и движений фигуристы придут только в следующем веке. Сегодня они слишком спешат, гонятся за голой техникой, осознание этого приходит позже, с годами, но кто останется в спорте так же долго, как мы?
Мы катаемся прежде всего друг для друга. У нас никогда не было обручальных колец, и до сих пор нет. Не было свадьбы — ее заменила простенькая регистрация в райсовете, но я Людмиле сказал: сам бог, если он есть, соединил нас друг с другом навсегда. Об этом — вечном — наши программы. И ни о чем больше.
Пусть кого-то другого заедает быт. Мы арендуем апартаменты. Покупать дом невыгодно. Сразу появляется масса ненужных хлопот: налоги и прочее. Сейчас у нас трехкомнатная квартира, кладовка, две машины. Правда, мы ими почти не пользуемся — либо пешком ходим, либо ездим на велосипеде. Есть еще три грядки. В первый год, как мы эти грядки рядом с домом раскопали, огурцов очень много было. Теперь редиску Людмила разводит, петрушку, лук, салат, кабачки цуккини... В принципе я могу “одеть” Людмилу в золото с ног до головы. Только зачем? Лучше на Гавайские острова съездить, рыбу половить...
— Да, вы же заядлые подводники, ныряльщики, охотники...
— А как же! Каждый год мы проводим на Гавайских островах отпуск. Ныряем, стреляем и прямо на берегу океана варим свежую уху. Мы ведь и в Союзе все каникулы “под водой” проводили. Со Стасиком Жуком на этой почве были большими друзьями.
(Станислав Алексеевич Жук рассказывал корреспонденту “МК” о возникновении совместной страсти так: “Предложил это попробовать Олег. Были мы на сборах, и тренер лыжников дал нам свою масочку поплавать. Вот мы с Протопоповым и поплавали. Загорелись, стали народ расспрашивать: где рыбы-то больше? Привезли нас к скалам, а там уже не только кефалька да мелкая рыбешка. Поскольку сезон был тяжкий, нам разрешили в сборах не участвовать — мы сумки со своими партнершами, будущими женами, собрали и махнули к этим скалам. Вот с тех пор туда и ездили. Белоусова с Протопоповым ни одного года не пропустили, пока здесь были, а потом приветы только передавать начали... Но я все традиции соблюдал: есть уху надо, только сидя в море. Камни выложишь, как стульчики, посередине — самый здоровый, это стол. Сидишь вот так в воде, котел стоит, и человек десять уплетают. Кушаешь, косточки кидаешь прямо под ноги. Потом смотришь — а-а! — у тебя в ногах куча рыбок плавает, крабики ползают. Поел — жара же — ложечкой водичку прямо на себя. Еще поел — снова водичку...”)
— Многие годы фигуристы учатся у вас, и все равно второй такой пары не будет никогда. Почему у вас нет личных учеников?
— Мы пытались несколько раз тренировать, но поняли, что, отдавая что-то другим, не можем нормально тренироваться сами. Настоящий тренер не может работать вполсилы. А на себя и на других энергии может просто не хватить. Мы пока еще стремимся кататься и, значит, не можем отрывать от себя слишком многого. Но дать совет детям, которые катаются рядом, естественно, бесплатно, — это мы можем. Детям нельзя отказать.
— Это правда, что в Гриндевальде вы тренируетесь на общественном катке?
— Правда. В городском парке прекрасный искусственный каток, правда, неотапливаемый. Эта зима в Швейцарии была очень холодная, поэтому какое-то время мы могли позволить себе тренироваться не больше 40 минут. Костюмы фигуристов вы себе представляете — они у нас тоньше не бывает, а лед — это всегда холод. И потом очень мерзнут руки — трудно делать поддержки. Когда впереди нет новых постановок и нужно всего лишь отрабатывать отдельные элементы, мы катаемся на льду вместе со всеми желающими. Если нужна кропотливая работа, требующая полной сосредоточенности, — арендуем лед. Он стоит около 100 долларов в час. В 1994 году мы получили швейцарское гражданство. Но мы не герои этой страны. В Швейцарии свои легенды, горнолыжные. Если бы мы выиграли что-либо, выступая под швейцарским флагом, тогда другое дело, могли бы рассчитывать на какое-то особое, дополнительное почитание.
— Почему же вы остались именно там?
— Мы были там на гастролях. Возможно, окажись мы в какой-либо другой стране, — остались бы в ней. Хотя, не скрою, Европа всегда нам нравилась больше, чем Америка. Остались и сразу заключили контракт с американским балетом на льду. Спустя полтора месяца после побега мы уже вовсю гастролировали. А в бытовом плане... У нас не было ни денег, ни угла... Когда мы объявили, что в Россию больше не вернемся, к нам тут же пригласили полицейских, которые забрали советские паспорта. Больше мы их никогда не видели, потом нас привезли в один отель, потом в другой... До сих пор мы не знаем то место, где нас прятали (нас усиленно разыскивало советское посольство), лишь после того, как было объявлено о предоставлении нам политического убежища, можно было начать думать о своем “угле”.
Но это уже было вторично. Главное, мы были на льду, могли тренироваться... Хотя я вспоминаю то время, как страшный сон. Наши телефонные разговоры с родственниками прослушивались, прерывались... Но обратного пути не было. Из Ленинградского балета на льду, где мы в то время выступали, нас могли выставить на улицу в любой момент — по закону отправлять артистов на пенсию можно было уже в 38 лет. Мне было 47.
— Вы говорили, что с июня по октябрь вас в Швейцарии не найти...
— Да, это время мы тренируемся в США, в Лейк-Плэсиде. У нас бесплатный лед в олимпийском центре.
— Час, два?
— Иногда только на подготовку одного элемента уходит несколько часов, а мы к каждому сезону ставим новые программы. Надо поставить, разучить, отшлифовать. Причем отшлифовывать надо, чтобы никто придраться не мог, и в первую очередь — мы сами. У меня до сих пор сохранилась флотская привычка: если уж драить камбуз, то так, чтоб блестело. Так что тренировочные часы зависят от нашего самочувствия — но, в общем, от двух до пяти часов ежедневно. Что вы удивляетесь?
— Мы ничего не перепутали — приближается ваше, Олег Алексеевич, семидесятилетие?
— А вы знаете, что Людмила до сих пор спокойно может сделать шпагат? Ничего вы не перепутали. Я могу эти часы “разложить” для пояснения. Небольшая разминка утром, еще дома, когда только проснулись. Растягиваем мышцы и суставы, стоим на “голове”. На катке разогреваемся — у нас есть свои специальные упражнения, и — на лед. После катания снова зал, потом уже домой.
— Простите за бестактный вопрос, но мы не видим вашего катания, а очень бы хотелось представить, как это выглядит. Как красивы и изысканны вы были на льду, многие еще помнят, — уверены, что красота осталась с вами, но в техническом плане: что возможно для Белоусовой—Протопопова сегодня?
— Конечно, тройные прыжки мы не делаем — один, два оборота. Но все обязательные элементы парного катания — поддержки, вращения, спирали, все это есть. И уверены — будет очень долго. Просто вестибулярный аппарат надо укреплять. Не истязать себя, а элементарно помочь. Мы уже давно делаем простое упражнение: встаешь на деревянный крутящийся диск и в разные стороны вращаешься — чем больше, тем лучше. Сделать на такой “подставке” 23 полных оборота с закрытыми глазами — для нас не проблема. А потом и не проблема выдержать три-четыре с половиной минуты на льду. Обычную современную программу.
— И вы говорите, что это не истязание...
— Это — не истязание, а элементарная дисциплина. Я вам говорил про то, как надо драить палубы. Так вот, мы вообще не терпим разболтанности. И нам в силу возраста просто необходимо содержать себя в идеальном порядке. В первую очередь, внутренние органы. Вот почему мы не мучаем себя всевозможными диетами, а соблюдаем режим, систему раздельного питания, регулярно чистим организм от шлаков по системе Малахова. (Это очистительные клизмы.) Это — норма, стиль жизни. Каша, стакан воды с добавлением ложки меда и яблочного уксуса, фрукты — на завтрак. Обед, он же ужин — из рыбы с овощами или птицы. Красное вино за обедом обязательно: в нем содержатся ферменты, чистящие кровь. Мясо нежелательно, поэтому мы его почти не едим.
— А если перед сном очень есть хочется?
— Голодными мы себя никогда не чувствуем. Перед сном — чашка чая с медом. Иногда Людмила выдает мне шоколадку или любимую подсолнечную халву.
— Но ведь, наверное, есть то, что вам категорически нельзя? То есть то, что вы себе запретили?
— Нет, категорические запреты отсутствуют. Единственное, что жена мне позволяет очень редко,— макароны по-флотски. Макароны и тушенка из банки. Страшно вредно, но очень любимо еще с юности. Кому-то это может показаться лишними ограничениями, но нам просто нравится всегда быть в форме. Мы сделали свой выбор уже давно, и фигурное катание нам пока не приелось. К тому же, я всегда склонен был считать: лучше умереть на льду, чем в клинике для престарелых.
— Олег Алексеевич, ни о чем не жалеете?
— Главным было и остается то, что мы живы, здоровы и продолжаем кататься. Я, знаете ли, чувствую за собеседника неловкость, когда слышу интересующий всех вопрос: “А когда вы выступать закончите?” Никогда не закончим. Как птица, пока может махать крыльями, — летает. Так и мы — пока можем кататься — будем на льду... Мы помним о своей старой родине, и, где бы мы ни жили, после нашей смерти скажут: умерли русские, рус-ски-е(!) олимпийские чемпионы...
Многих друзей Людмилы и Олега уже, увы, нет в живых. Но они всегда помнили о великих фигуристах и по возможности старались поддерживать с ними связь. Прославленный хоккеист Анатолий Фирсов как-то рассказал “МК” об одной встрече: “Я был у них в Швейцарии. Ой, какие... Я просто в восторге. Мы поехали с супругой, нашли их и удивились, что люди живут тем же фигурным катанием, как и много лет назад. Простая квартира. Спальня, маленькая комната Олега, где он работает. Техники множество — телекамера, видеокамера, объективы всякие. Это колоссально. Около тысячи кассет с их выступлениями. Когда мы смотрели кассеты, я впервые в жизни плакал. Я не плакал, когда играли наш гимн на турнирах в честь победы, я не плакал, когда уходил, а тут... Когда я смотрел на них, думал об их возрасте и затем замирал от выступления — это было что-то непонятное. Это уровень Улановой, может быть, даже выше, потому что она на земле, а они — на льду. Полная самоотдача. А ведь и про них ходили разные слухи, что уехали, все вывезли... На правах старого знакомого я спросил Людмилу: “Милочка, ну, скажи...” — “Я забрала швейную машинку и до сих пор на ней шью себе платья и костюмы Олегу. Не потому, что нам нечем платить, а потому что мне очень нравится и я должна это делать сама”.
А знаете, какие они фильмы снимают? Этого не расскажешь, это надо видеть. Заход солнца, Олег поймал луч на озере. Озеро все переливается, становится красное, зеленое, синее, оранжевое... И Людмила в этом луче как будто уходит в озеро... И медали...”
