— Приехала из Питера, играю блюзы на гитаре, да вот потерялась без друзей в чужом городе… Помогите набрать на обратный билет 105 рублей 74 копейки… — выгребаю из кармана какие-то монеты. Целый рубль, наверное, с копейками. А через секунду они уже со звоном прыгают по мостовой. — Я старейшая королева среди московских хиппи, а ты мне такую мелочь суешь…
Говорят, теперь они все вымерли. Потому что время хиппи прошло — свободной любви нам и без них хватает. Хотя по-настоящему никто толком не знает, что стало с теми мальчиками и девочками не от мира сего.
Сколько людей — столько судеб. Одни выросли-перебесились, кто-то спился или ударился в религию. Но то время ни для кого не прошло бесследно. И сейчас в Москве еще можно найти чудаков, которые, бросив родных и близких, навсегда укатили автостопом в далекие 70-е…
Утро на Гоголях (возле памятника Гоголю, недалеко от Арбата) наступает поздно, за полдень. Местная дринч-тусовка дрыхнет на лавочках окрест писателя. Здесь даже бомжи специфические. “Мы не говорить по-рюсски. Эстониа!” — волосатый Иисус с типично отечественной пропитой физиономией аскает (попрошайничает) у прохожих на опохмел. Его легенда — не хватает на билет до Таллина — называется “эстонская телега”. Постаревшие хиппи не любят Арбат, поэтому обычно собираются здесь.
— Посмотрите, кто идет! — радостно завопили бомжи.
На площадке перед памятником показались двое. Растрепанные волосы до плеч и отрешенный взгляд: “Энди и Пашков”.
— Вам, Машенька, повезло, — огромный Энди поворачивает ко мне профиль и, как ребенок, вытягивает губы трубочкой. — Мы вышли из тусовки самого начала 70-х… А у молодых я генерал… Да, допился до генерала…
— А я граф! — вставляет Пашков. — Потомок Пашкова, знаешь заброшенный дом на Боровицкой? Многие из нас люди дворянского происхождения, но об этом лучше не пишите.
Все они королевы, графы, генералы...
Генералы пьяных карьер
Мне интересно, много ли их еще осталось в Москве. Говорят, что нет: одни умерли, у других семьи. Но прежний образ жизни сказывается даже на самых благополучных. Как появляются жизненные проблемы — сразу бегут от них на Гоголи… и пропадают на всю ночь. А те, что так и остались одинокими, великовозрастными детьми, совсем замучили пожилых родителей…
— Мама достала своими наставлениями: “Куда пошел? Ложись спать — не колобродь!” — жалуется Энди. — А я могу всю ночь на гитаре тренькать или музыку слушать.
Его родители когда-то были людьми очень важными — работали в аппарате ЦК КПСС. К тому же жили в одном доме с Брежневым. Знакомые при встрече с Энди по сей день вспоминают: “А-а, этот, из брежневского дома!” Ведь и протестовали хипари, по обыкновению, тогда как раз против правильного советского уклада. Энди, правда, на это было плевать: “Бунтаря из меня не делайте, я ни с чем не боролся, всегда был форменным лентяем и пофигистом... Хотя, говорят, мог бы стать хорошим музыкантом, если б захотел...”.
Мама Энди ненавидит само слово “хиппи”, а всех последовательниц этого движения считает проститутками. Ее 42-летний малыш постоянно кого-нибудь “вписывает” к ним в дом, то есть дает временный приют. “Что ты нашла в этом алкоголике? — нападает пожилая женщина на очередную малолетнюю неформалку. — Неужто он до сих пор не импотент?”.
У меня она тоже строго проверила журналистское удостоверение:
— Мы с отцом дали сыну русское имя — Андрей! А он зовет себя как-то по-собачьи — Энди. Он же никогда не работал, живет на нашу пенсию. Никогда не думал о семье, а троих детей от разных жен имеет… Может пропасть на неделю, возвращается, я его от вшей отмываю.
— Женщины всегда любили меня, — поясняет мне Энди происхождение своих детей. — И в 86-м году у меня был гарем… — так он прозвал пятерых женщин, с которыми встречался одновременно, и это не было для них секретом.
С первой женой прожили четыре года, потом разошлись — он гулял, сейчас их сыну 19, но отец никогда его не видел.
— А зачем? Им и без меня хорошо. Я ни от кого не зависел в жизни, всегда был свободен от семьи и работы…
Взамен привязанностей и семейных обязанностей его все больше затягивала неформальная система. Энди не доучился на престижном историческом факультете МГУ... “Я хотел стать историком — некоторые даты до сих пор помню, Ледовое побоище, например. Но потом решил, что лучше мне быть слесарем...” Но и эта профессия не стала его призванием. Правда, недолго, еще при первой жене, у него была работа по душе — подстригал травку на газонах с другими “детьми цветов”.
— Как тебе волосы? — Энди поднимает руками бесцветный полуседой хайр.
Когда он улыбается — нет половины зубов. Вывалились от наркотиков и драк. Гоголи считаются довольно криминальным местом.
Наркотиками принято “расширять сознание” — и какой же ты без этого хиппи. Начинающие в основном курят травку, но потом перебираются на другие виды “кайфа”. От наркоты Энди весь усох, хотя гораздо больше он пристрастен к алкоголю. Да и нельзя ему колоться — инвалид первой группы по туберкулезу.
— Ты слышишь, как я дышу? Мне трудно идти… — после тюрьмы Энди отрезали одно легкое.
Он долго не хочет признаваться, за что сидел: “Иначе ты никогда не придешь ко мне в гости”. Потом рассказывает: “Жену убил, вторую... Мы пили вместе, а потом начали выяснять отношения... Я любил ее, гулял, конечно, но тут как раз выяснил, что и она не без греха. Главное, все помню отчетливо, хотя в белой горячке был. Как разбил бутылку и ударил...” Вначале мучился, но не тем, что убил, а что потерял человека, к которому привык. Наказание посчитал незаслуженным: “Ведь я же не хотел. Все белая горячка... А так было бы у меня сейчас легкое на месте”.
“Я каждый день носила ему передачки, — говорит мать, — потом нужны были деньги на операцию. В больнице Андрей умолял помочь, обещал, что никогда не вернется к прошлой жизни…”
Энди и впрямь так думал: осталось одно легкое — теперь надо беречь здоровье.
— Я никому не сообщал, в какой лежу больнице. Был один несколько месяцев. Когда вышел, может, и пошел бы работать — так по инвалидности уже никуда не возьмут. С выпивкой бы завязал — ни одного непьющего друга. Что еще делать? Книжки все, какие хотел, я уже прочитал. Просто такой у меня образ жизни...
Полной свободой от всего оказалось полное одиночество. И когда в гости снова хлынули старые знакомые, Энди понял, что, кроме них, у него ничего больше нет…
* * *
Специально психологию и образ жизни хиппи и прочих неформалов никто никогда у нас не исследовал. Но в Советском Союзе почти все они за плохое поведение попадали в обыкновенные психушки. А с годами появились и реальные диагнозы, связанные с употреблением наркотиков, — например, разные маниакальные депрессии.
— Человеку психологически незрелому, инфантильному свойствен протест. Со временем это проходит, — рассказывает психолог Татьяна Готлиб, которой пришлось еще в советское время иметь дело с хиппи. — А те, кому так и не удается повзрослеть, продолжают “бунтовать”. Замыкаются в хиппизме тоже по ряду причин: если не могут самовыразиться, найти то, чего им не хватает в обычной жизни. Или сверстники не воспринимают, тогда человек как бы впадает в детство — с теми, кто моложе, проще общаться. Они понимают: одни из кожи вон лезут, чтобы быть личностью, другие находят иные пути: иллюзии, алкоголь или наркотики. Они начинают ориентироваться на иную реальность — на свой внутренний мир — и все видят через его призму. Для себя они оправдывают это тем, что не такие, как все. Говорят: “Мы — иные!”
* * *
Наш разговор перетек в новое русло. Энди вспомнил друзей-хиппи, которых уже с ним нет:
— Тим выпал из окна... Или это Хайр? А, нет — Хайр свалился в лестничный пролет. Грач замерз на улице по пьяни. Пони менты, гады, пристрелили. А Дакота — душевный парень был, напился и утонул в Крыму.
Другие
Старые хиппи не признают молодых. Такой вот конфликт отцов и детей: новое поколение, мол, неправильно хиппует. Только проблемы у него все те же...
— И сейчас есть подростки, которые пытаются убежать от реальности и всех проблем в неформальные тусовки, в свой внутренний мир, кто-то подражает фэнтезийным героям, — продолжает Татьяна Готлиб. — Почти у всех у них проблемы с семьей. Например, недавно у меня на обследовании были две неформальные девочки: одна из интерната, где ей плохо, — представляет, будто живет в эльфийском королевстве, другая играет в звездные войны — у нее дома больной отец, который терроризирует всю семью.
Моя дочь тоже когда-то ударилась в хиппизм. Главное, чтобы родители не закрывались от таких детей: не закатывали истерик, но и не слишком опекали. От этого ребенок еще больше отстранится от вас. Иногда лучше притвориться, будто одобряешь и даже понукаешь все его действия протеста. Тогда у подростка формируется свой внутренний контроль — он сам думает. И моя дочь именно таким образом благополучно перебесилась.
...По всей комнате разбросаны детские игрушки. Здесь живет нормальное семейство — мама, папа, дочка — но, по сути, сразу три ребенка…
— Это не ребенок, а Маришка, — убежденно говорит Миранда о годовалой дочери. — Ребенок — нечто злостное и абстрактное, а Маришка — конкретное и доброе!
Ее так назвали, потому что, будучи еще в животе у матери, девочка побывала на трех морях. Медовый месяц они с Лихомиром провели автостопом — от Москвы до Байкала и обратно. Они таскают с собой ребенка на все тусовки. Говорят, она там новым словам обучается: “Несколько раз ездили с Маришкой в Питер по трассе, дорога пролетает мигом — все подбирают”. Но сейчас они такую практику оставили: дочка часто болеет после этих поездок, простужается.
Миранде (по паспорту Кате) всего 22, с Василием (он же Лихомир) у них разница в десять лет, но за четыре года совместной жизни они ни разу не поссорились.
— Я называю свою дочку, как с детства привыкла, а Василия... Лихо он и есть Лихо, — смеется Ольга, мама Миранды.
Долговязый, нерасторопный Катин ухажер в большой шляпе не сразу покорил материнское сердце, но она, во всяком случае, не давила на дочку: “Это ее свободный выбор, им вместе спокойно”. До “тусовки” у Миранды с мальчиками не ладилось. Она говорила о них, как об инопланетянах: “Ну их... Они все заформализованные, неправильные, в общем”. С Лихомиром много общего: пишут песни, мечтают основать свою бесплатную мультстудию для детей, а пока обучают ребят на художественных курсах. Денег от этого немного, но что ж поделаешь, раз оба такие творческие и непрактичные. Благодаря своей мизантропской деятельности уже оба заработали голодную язву.
— У нас редко встретишь такое трепетное отношение даже к близким людям, — Ольга была поражена, когда Миранда после операции на глазах лежала в комнате с затемненными окнами, и Лихомир тихонько сидел рядом день и ночь и закапывал ей лекарства.
После детского диатеза, когда Катя нервничала, ее кожа становилась неровной, вся в пупырышках. За это ее дразнили в школе: “У меня всегда там было хорошо с оценками и не очень — с людьми”. С Лихомиром “эта шкура совсем исчезла”.
Когда Кате исполнилось 13 лет, родители развелись. Причем дочь активно хотела, чтобы отец ушел из дома. В суде она исписала целый листок, где каждое предложение начиналось словами “я не хочу, чтобы отец с нами жил...”. Он с самого начала больше любил младшего братика, а ею всегда был недоволен, доходило и до рукоприкладства. В конце концов Катя решила, что его для нее больше не существует. Ольга о своем разводе с мужем говорит так: “Убрали ненужный элемент, и все пошло на лад”. Однако матери потребовалось 4 года, чтобы вернуть дочери уверенность в себе:
— Каждое утро у нас начиналось с борьбы. Я говорила: “Надо идти в школу”. — “Не могу!” — “Можешь!”. У Кати потрясающая память — в нее врезается каждое слово. Вместе мы обсуждали и анализировали каждый момент ее жизни.
В неформальную компанию Миранда подалась в 15: “Только там есть хорошие люди, — уверенно говорит она. — Там я поняла, что от рождения другая. Человек идет в тусовку, чтобы открыть в ней себя и дальше быть таким, какой он есть в жизни”.
Там она всегда была в центре внимания. Мама долго терпела всех гостей, а однажды прямо на пороге разрыдалась. Поток инопришельцев от этого сразу уменьшился — дети прислушивались к ее мнению.
Я спросила у супругов: если один из них вырастет, устанет играть, а второй — нет, что с ними будет?
— Мы живем сегодняшним днем, — ответили они. — Так что будем смотреть по обстоятельствам...
* * *
Многие из них не замкнулись в хиппизме и вместо этого состоялись — стали учеными, писателями, бизнесменами. К тому же была не только уличная тусовка: отдельно хипповали интеллектуалы, которые “расширяли сознание” за счет образования. Обычным местом таких собраний был дом поэтессы Маргариты Пушкиной.
— Все мы бежим от реальности, надо же от нее когда-нибудь отдыхать. А побег от советской реальности еще более оправдан, — говорит Татьяна Готлиб. — Кто-то уходит в науку или в искусство, а кто-то в хиппизм.
Сын известного журналиста Анатолия Аграновского, ныне профессор биофака МГУ Алексей и по сей день хиппует, только по-своему. Когда собирается со старыми друзьями, может встать в метро на колени перед девушкой или ни с того ни с сего спеть в вагоне песню... Он настырно перечисляет мне целый список друзей и знакомых-хиппи, что добились в жизни успеха и признания...
— Хиппи — это просто веселый человек, не зря же в их тусовке так любят отмечать первое апреля. И вообще в жизни всегда есть место празднику. Я, например, прежде чем проводить дочь в школу, танцевал с ней на кухне рок-н-ролл, а потом шел принимать у студентов экзамены и был там строгим преподом... Для меня хипповать — это жить и радоваться каждому дню.
