Уже начиная с Чистого понедельника центр городской жизни перемещался на берег Москвы-реки. Здесь, на огромном участке от Устьинского до Москворецкого моста, по традиции открывали так называемый постный рынок, куда крестьяне свозили на продажу всякую нескоромную снедь — грибы, ягоды, овощи, соленья, моченья, сладости, мед...
Торговля “постненьким” шла на ура, принося владельцам товара хорошую прибыль, а вот содержателям потешных балаганов и ярмарок, наоборот, приходилось мириться с финансовыми потерями и уходить в вынужденный отпуск — на время поста всякие развлекательные мероприятия в Первопрестольной запрещались (позднее такие строгости стали распространяться лишь на 1-ю, 4-ю и 7-ю недели поста). Театры прекращали давать спектакли на русском языке или в лучшем случае показывали публике “благонамеренные” постановки по мотивам библейских сюжетов. Хотя для Большого театра существовало исключение из общих суровых правил: там в течение всего поста продолжали выступать труппы заезжих артистов из Италии (впрочем, голосистым южанам дозволялось петь только на итальянском языке, а кроме того, их примадонны не могли выходить на сцену в чересчур “соблазнительных” нарядах). Русские музыканты и вокалисты были, конечно же, недовольны подобной “расовой дискриминацией”, однако со временем приспособились не терять даром времени во время “великопостных каникул”. После того как в моду вошли граммофоны, эти семь недель стали для наших лучших исполнителей традиционным сезоном работы в студиях грамзаписи.
Среди столичных путан пост тоже считался “голодным” временем. Непотребных девок прогоняли с их постоянных мест дислокации возле кабаков, а в публичные дома закоренелые мужики-греховодники могли попадать только с черного хода по особому, заранее условленному с содержательницей “очага разврата” стуку.
У представителей некоторых других профессий в дни поста, наоборот, случалось “рабочее обострение”. На протяжении долгих десятилетий существовала традиция, согласно которой к Пасхе нужно обязательно справить обнову, и потому горожане выстраивались в очередь со своими заказами к портным, сапожникам и шляпникам.
“Постнические” строгости касались отнюдь не только взрослых обитателей города, но и молодежи. В дореволюционные годы, например, каждая ученица женской гимназии перед весенними экзаменами, начинавшимися после Великого поста, должна была обязательно принести из своего приходского храма справку, подписанную батюшкой, о том, что она, гимназистка N, перед Пасхой постилась, говела и была на исповеди и причащении.
Все четыре циферблата огромных “ходиков” сделаны из нержавеющей стали и имеют диаметр 9 метров. Стрелки часов тоже весьма внушительны. “Худышка”-минутная вытянулась на 4,1 метра; она вдвое длиннее своей “сестрицы” со Спасских курантов и весит 39 килограммов. “Упитанная” часовая стрелка короче на 40 сантиметров, но зато на ее изготовление понадобилось аж полцентнера нержавейки. А весь механизм университетских часов “тянет” на 9 тонн и состоит из 25 тысяч разных деталей — от многопудовых валов до крошечных винтиков.
Для того чтобы приводить в действие исполинский хронометр, первоначально использовали набор грузов, которые медленно-медленно опускались на стальном тросе по стволу шахты, проложенной сквозь четыре этажа здания. Каждое такое “путешествие” длилось семь дней. После того как грузы достигали дна шахты, нужно было с помощью специальной лебедки подтягивать их наверх, в исходное положение.
В конце 1970-х часы-гигант были модернизированы. Их перевели с механического привода на электрический. Так что теперь отпала нужда еженедельно “тягать” массивные грузы наверх из глубокой шахты.
