Игорь Саруханов многое успевает в своей жизни. В течение двадцати лет пишет песни, которые непременно становятся всенародно любимыми шлягерами. В январе вышел его очередной альбом “Лодочка, плыви”, а на подходе уже следующий диск “Избранное”. Игорь Саруханов, написавший более 250 песен, стал недавно членом Союза писателей России. В свободное же время заслуженный артист России успевает не только писать новые песни, но и активно участвует в деле возрождения культуры, искусства и духовности новой России, за что был награжден дипломом Московского фонда ЮНЕСКО. Плюс ко всему Игорь Саруханов постоянно гастролирует и собирает при этом полные залы. Сопровождает его в этих поездках молодая супруга Екатерина — балерина и юрист его коллектива одновременно.
Несмотря на все эти достижения в различных областях жизни, главным интересом Игоря Саруханова по-прежнему остается музыка. Недавно читатели “МК” смогли лично задать интересующие вопросы Игорю Саруханову, позвонив на “горячую линию”.
— Когда выйдет новый альбом, как он называется? (Иван, Балашиха.)
— Он вышел недавно, называется “Лодочка, плыви”.
— А где его можно приобрести в Москве?
— Везде. В “Союзовских” магазинах — точно. Мой товарищ буквально вчера купил его.
— А на концертах когда тебя можно увидеть?
— Может быть, если бог даст, в апреле.
— Что нового мы услышим в альбоме? (Ольга, Владивосток.)
— Предыдущий альбом был записан с одними живыми инструментами, без синтезаторов. Здесь же смешанный вариант живого звука с новым тембром — это был поиск моего саунд-продюсера. Его зовут Александр Лев. Это было его предложение как-то иначе рассмотреть аранжировку и вообще подход. Честно говоря, мне понравилось.
— Это уже ваш восьмой альбом. Как долго вы его создавали?
— Около полутора лет.
— Какие, на ваш взгляд, наиболее удачные песни с диска?
— Я считаю удачей, если две песни с диска попадают в “Песню года”. Два финала — два диплома. “Лодочка”. Я считаю, это удача. В каждом альбоме есть обязательно хорошая медленная песня. Еще мне очень нравится “Не твоя, не моя” — вот ее бы я отметил для прослушивания, для души.
— Вы являетесь автором большинства ваших песен. Это происходит, потому что вы не доверяете другим композиторам или по иным причинам? (Оксана, Нарьян-Мар.)
— Никаких иных причин, просто я всю жизнь это делаю. И не большинства песен, а всех.
— Что или кто вдохновлял вас во время создания альбома “Лодочка, плыви”? Какое-то знаменательное событие в жизни или реальная земная женщина? (Ирина Петровна, Омск.)
— Это моя жена Катя Голубева. Причем уже второй альбом мы с ней записали. Она является процентов на шестьдесят соавтором (автор стихов песен) в предыдущем альбоме “Это не любовь” и в “Лодочка, плыви”. Она — соавтор, помощник, соратник и вдохновитель, разумеется.
— Здравствуйте, хотела бы уточнить. У вас есть замечательная песня. А как она правильно называется — “Скрип колеса” или “Скрипка-лиса”? (Дарья, Москва.)
— В 94-м году ко мне пришел один из моих самых близких друзей, с которым я служил в армии в 1976 году, мы уже многие годы вместе, написали много песен с ним. Он в творческих муках написал стихи, и там подразумевался скрип колес. Потом в порыве творчества ему пришла мысль, ну раз все на образах, раз там какие-то вороны, что они склевали что-то в нашей судьбе, не конкретные вороны, а какие-то люди. Это какой-то образ. Поэтому он решил сравнить образ доброты со скрипкой такой сказочной, собирательный образ, а лужи, грязь дорог, вороны, он всех свалил, как бы образ зла. Я знаю точно, что он не придумал это специально. Просто случайно, по наитию, на уровне воздуха, запаха, кто-то сверху, как всегда, намекает: вот напиши так. И он написал: “Скрипка-лиса”. Такая интрига. Причем, вы знаете, было смешно, когда я собственной рукой написал на ленте клипа Тиграна Кеосаяна: “Скрипка-лиса”, отдал профессионалам, а монтажер посчитал, что я сделал ошибку и набил: “Скрип колеса”. Его ругали. Среди населения общество поделилось в процентном отношении 60 на 40. Я считаю, получился очень удачный клип, “Скрипка-лиса” из больших форм, будем так называть, она все-таки около семи минут идет, имеет место. Я думаю, что Тиграну удалось рассказать эту историю и, более того, посвятить ее людям уехавшим и обездоленным. Это своего рода памятник всем трем волнам эмиграции. Я тоже считаюсь здесь вроде как первым. Мне очень приятно. И песня с этим названием не дает покоя, пришлось зарегистрировать оба: и “Скрипку”, и “Скрип”.
— Вы уже двадцать лет на сцене. Когда было проще — в самом начале или сейчас? (Олеся, Минск.)
— Проще никогда не было. Вообще, слово “просто” отпадает здесь, в моей жизни. Все очень сложно, в том плане, что очень ответственно. Каждый подход к снаряду, я имею в виду к перу, очень важный. Все время нулевое состояние. То есть как будто забываешь обо всех своих регалиях — кто ты, что ты. То же самое и в студиях. Этот вот мандраж, нервы. Все это ничем не отличается. И, естественно, выход на сцену. Каждый раз волнуюсь.
— Какой период с точки зрения раскрытия творческого потенциала был самым продуктивным и счастливым? (Сергей, Пушкино.)
— Каким-то я думал, стану, но вот чтоб совсем таким, каким я был в конце 80-х и в 90-е, я никогда не думал. Это было счастье. Сейчас вот я приехал из Волгоградской области и понял, что, в общем, все-все-все, что я видел в течение 20 лет своей жизни, это полные залы. Для нас самое главное, чтобы были залы полные. Никто на нас не горел, не прогадывал. А то, что я просто слышу, вижу, мне это очень нравится. Счастливый момент, когда вдруг телефон зазвонил и стал красного цвета. Это была вторая половина восьмидесятых. А по продуктивности — у меня всегда очень много песен. В каждом альбоме незаслуженно обделено вниманием много песен. Я думаю, мне еще предстоит возвращаться в предыдущий альбом, где затерялась пара песен как минимум. Это “Журавли” и “Парижское такси”, которые на концертах просят, а я почему-то никак не могу их отснять. Так что в этом смысле грех жаловаться.
— Какая ваша композиция самая любимая? (Ольга, Санкт-Петербург.)
— Я даже не знаю, что и сказать. Каждая из них — это такая бусинка выстраданная, прямо как жемчужинки они у меня. Из каждых пластинок по 2—3 песенки набралось, и в результате это трехчасовой концерт в концерте, который сам слушаешь и сам удивляешься, что это ты сделал.
— С прошедшими вас праздниками. Здоровья вам. Чтобы вы никогда не пропадали ни с экранов, ни с эстрады. Чтобы вы по-прежнему “звездили”, как вы это делаете, но в хорошем плане. Чтобы эта звездность не повлияла в дурном тоне, как у некоторых артистов. Хочу задать кое-какие вопросы. Что такое для вас шоу-бизнес в общей сложности? (Марина, Москва.)
— “Шоу-бизнес” — иностранное слово. А когда я начинал в 80-м году в ансамбле “Цветы”, мы и знать не знали про это название. Просто я был артистом, тарифицированном в “Москонцерте” как артист высшей категории, артист вокально-инструментального жанра. Потом перешел в жанр солиста в 88-м году. Просто был певцом и композитором. На меня слово “шоу-бизнес” не влияло никаким образом. Сейчас вдруг, спустя 20 лет, стали интересоваться такими словами, как “шоу-бизнес”, “фонограмма”. Очень модные слова. Хотя фонограмма появилась в конце 80-х, а может, даже раньше, когда на больших стадионах выступали. Но суть в том, что для меня это работа. Я ухожу утром или вечером на работу. Шоу — это то, что я делаю на сцене. Шоу-бизнес — это и театр, и кинематограф, и эстрада, и цирк. Все, что связано с понятием “шоу”. Я просто нахожусь на своем месте, и все, не больше.
— Почему сейчас стали модными молодые одноразовые, грубо говоря, группы? Почему у них сейчас огромная популярность? (Нина, Баку.)
— Все новое, что появляется, — это воспринимается любым человеком как что-то новое, свежее. Это может быть все, что угодно: новое знакомство, новая песня, новый артист. Наверное, этот бешеный интерес продиктован тем, что это что-то новое. Потом наступает момент, когда люди рассматривают друг друга, того или иного артиста, и наступает резюме: любить его, уважать или нет, как долго и т.д. Самое главное, сколько ему жить: год, месяц, два, десять лет, это самое главное. Я так себе представляю.
— Если бы Игорь Саруханов был не певец-композитор, кем бы он себя тогда видел в этой жизни? (Игорь, Москва.)
— Тогда, я был бы композитором и певцом. Просто я первую песню написал в шестом классе и понял, что ничего больше не хочу делать.
— Вас спрашивает Андрей Новиков. Вы известный артист, гроза женщин…
— Гроза? Первый раз слышу.
— Как вы относитесь к феминисткам и феминизму?
— Обратите внимание. Все имеет какое-то название. Но мы забываем, что под этими вышеназванными названиями просто люди, дети даже, молодые особы. Когда-то и мы с вами были молоды. Почему мы сами, находясь в том возрасте, друг друга так не называли? Мы даже не понимали, что нас так называли. Я с опаской отношусь к названиям, к формулировкам. Чтобы ответить глубоко на ваш вопрос, по крайней мере, нужно быть женщиной, чтобы четко открыть какую-то завесу. Я не считаю, что это наносит какой-то вред обществу. Лично меня это никак не касается, не мешает. Я могу относиться к этому никак.
— Значит, вы не обращаете внимания на феминисток, поскольку они мужененавистницы?
— Все настолько белыми нитками шито. Я глубоко убежден, что не существует несексуальных женщин. Просто она еще не встретила нормального мужика. Когда она встретит нормального мужчину, она все поймет. Один известный человек, к сожалению, ныне покойный, мой очень близкий друг Анатолий Монастырев, режиссер на телевидении, автор текстов к моим песням “Каракум”, “Позади крутой поворот”, он просто сказал конкретно, я тогда был молодым еще: “Запомни, нет фригидных женщин. Просто у этих женщин не было нормальных мужиков”.
— Еще один вопрос. Ходят слухи, что вы хотите выйти на западный музыкальный рынок.
— Я хотел бы узаконить интеллектуальные права. Все везде узаконено, кроме интеллектуальных прав. А это очень важно. Но для этого есть какие-то пути-дорожки, но для того, чтобы по ним пройти, нужно много времени, нужны свои люди в той же Америке, где на каждом шагу продается моя продукция, но я за это ничего не получаю. Это неправильно. Я знаю, что моя пластинка еще не вышла в Москве, а на Брайтоне уже продается. Это неправильно, это хаос.
— Но я слышал, что вам какой-то саундтрек заказывал Голливуд.
— Нет. Я знаю, что у меня украли клип “Барбара” в 90-м году, который сделал Миша Хлебородов. Приехали французы, проехали нам по ушам, забрали этот клип, оставили фиктивный договор, и все. И больше мы их не видели. Но это приятно. Нам непонятно, откуда ноги растут, как они узнали. Может быть, у них есть связь с телевидением. Есть какой-то, наверное, подпольный бизнес.
— Здравствуйте. Вас беспокоит тезка из Курской области. В данное время я просто нахожусь в Москве. Что хочу сказать: очень нравится ваше творчество, ваши песни. Но есть такая проблема: у нас очень трудно купить ваш диск и кассеты.
— Они уже вышли только что.
— Добрый день! Меня зовут Аля. У меня никаких каверзных вопросов не будет.
— А вас попросили каверзные задавать?
— Нет. Просто в “МК” было написано, что вы на любые вопросы будете отвечать.
— Давайте любую тему.
— Вопрос такой. Какие последние ваши работы и новые песни?
— Знаете, я мечтаю переиздать диск “Это не любовь”. К 8 Марта я специально подготовил для вас альбом “Лучшие песни”. Совсем недавно со своими друзьями Н.Трубачом и А.Маршалом записал песню “Я живу в раю”. Скоро услышите по радио.
— Здравствуйте, меня зовут Тамара. Я сама по образованию музыкант. Вы эстрадник?
— Я закончил школу по классу гитары. Эстраде я научился сам. В этой области я самоучка.
— Вы владеете, наверное, многими инструментами?
— Я играю на гитаре как могу, говорят, что неплохо. У меня есть масса вопросов к себе по этому поводу, потому что я знаю стольких гитаристов, которые играют так, что мне и не снилось.
— Скажите, а когда вы пишете свои песни?
— В разное время. Хронологию провести или какую-то закономерность невозможно, потому что я не знаю, как я пишу. Песенки приходят как будто с неба, сверху, от нотки до нотки. Причем я не мучаясь это делаю.
— Небо — это от кого?
— Откуда-то сверху. Что-то невидимое, что-то внутри, это как интуиция. Что-то типа озарения, какой-то сверхъестественный дар.
— Вы себя чувствуете счастливым человеком? (Лариса, Загорск.)
— Да.
— Потому что вы добились всего?
— Не потому, что я добился. Если достижение цели разбить на какие-то сегменты, то их будет много. Конца и края нет. Каждый раз, добиваясь чего либо, сам себе говоришь: “Какой кайф, я этого добился”. А вначале кто-то хочет быть космонавтом, кто-то шофером, футболистом. Я хотел быть музыкантом. Я в шестом классе захотел стать музыкантом. Мама привела меня в четвертом классе в музыкальную школу за ухо, насильно. Я хотел в футбол играть, а она хотела, чтобы я играл на гитаре. Я закончил эту школу.
— То есть вы насильно туда ходили?
— Два года да. Когда ставят пальцы на гитаре... Это не очень нравилось, было очень больно. Когда я услышал произведение от начала до конца в своем исполнении, мне очень понравилось, и я решил стать музыкантом. Потом я написал песню и решил стать композитором.
— Это еще в детстве?
— Она была в 10-м, а я в 6-м, она ушла к студенту, я тогда не понимал в чем дело, меня потрясло это, и я написал песню. Искренне задавая вопрос в песне: зачем ты уходишь? Суть в том, что мне нравится и я счастлив.
— А как вы относитесь к своим друзьям-музыкантам, той публике, которая вас окружает? (Ксения, Санкт-Петербург.)
— Музыкальная? Мнение музыкантов меня стало интересовать, у меня совсем недавно беседа с одним человеком, который сказал, тебя это не должно волновать, какая разница, хорошо или плохо, любят тебя музыканты или нет...
— Я имею в виду слово “богема” и тех, кто аккомпанирует.
— Когда я был солистом ансамбля “Цветы”, то нас это интересовало. Мы соревновались между собой. Группа Стаса Намина соревновалась с “Веселыми ребятами”. Это соревнование приводило к тому, что мы добивались качества. Это осталось, видимо, в крови. Меня потрясло, когда я приехал в Нью-Йорк совершенно по другим делам и пришел к своему другу в ресторан. Я пришел не один, со мной были 20 человек, весь ансамбль. Приятель накрыл нам стол, и я понял, что должен сделать какой-то жест. Я подошел к музыкантам и сказал: ребята, вы мой репертуар знаете? Они ответили: да. Я вышел на сцену и ушел через полтора часа. Мне это понравилось. Во всем этом процессе мне понравилось то, что они знают не только тональность, в которой я играю ту или иную песню, а знают песню от начала до конца в той же аранжировке. Это приятно. Таким образом, они выражают уважение, а на самом деле это плата за то, что меня когда-то интересовало их мнение.
— Вы эмоциональный человек? (Василий, Казань.)
— Очень. Если бы я был не эмоциональным, я был бы не интересен. Здесь все взаимосвязано. А как я выхожу? Я пишу песню какую-нибудь. Открываю окно и дышу, дышу. Или уезжаю на дачу.
— А нет желания выпрыгнуть?
— Нет, желания нет. Есть желание встретиться со своими собаками, обнять их, и тогда всю депрессию как рукой снимает.
— А у вас много друзей? (Алексей, Иваново.)
— Нет, не много. Один-два человека. Аркадия Вайнера спросили: “Скажите, у вас есть друг?” Он ответил: “Да, есть”. “А кто он?” — “Не скажу”. Я долго думал и пытался понять (думал над этим лет 10—12) и наконец понял эти истинные слова, что, оказывается, друга могут отнять, оказывается, существуют те, кто завидует дружбе.
— Вас друзья бросали?
— Думаю, что да. Яркого случая не помню. Если бросают, то это уже не друзья. Это вымышленный образ, на самом деле он и другом-то не был.
