В числе самых первых «несанкционированных» боеприпасов, угрожавших людям и постройкам в Москве после начала войны, оказались неразорвавшиеся немецкие бомбы. По сведениям, собранным спецслужбами НКВД, всего на территорию Златоглавой упало 1610 крупных фугасов. Из них несколько десятков не взорвалось. Судьба одной из таких «бракованных» бомб особо примечательна: 500-килограммовая махина угодила прямо в здание Большого кремлевского дворца и, пробив крышу, застряла в чердачных перекрытиях. Пришлось солдатам из кремлевской охраны делать стремянку, чтобы подобраться к этому страшилищу. С великой осторожностью саперы вывинтили детонатор и потом сливали в ведра тротил из бомбы.
Еще больше было неразорвавшейся «мелочевки» – малых авиационных бомб. О приключениях одной из них автору этих строк рассказывал отец, работавший в медицинском институте на Каляевской (ныне – Долгоруковской) улице. Дело происходило в конце 1960-х, зимой. Рабочие рыли канаву неподалеку от института – возле здания бывшей церкви, в которой расположена киностудия «Союзмультфильм», и наткнулись в земле на миниатюрную кассетную бомбу. Естественно, работы тотчас прекратили, вызвали милицию. Прибывшие стражи порядка велели огородить опасное место, через комендатуру вызвали саперов, а до их приезда оставили «караулить» бомбу молоденького сержанта. По каким-то причинам саперы задержались, милиционер мерз-мерз на посту, а когда все разумные сроки ожидания вышли, а терпеть зимний холод стало невмоготу, поступил очень просто: взял аккуратно бомбу, завернул в газету и принес этот сверток в свое родное отделение. «Пусть здесь полежит, пока саперы приедут!» По рассказам очевидцев, увидев подобный «сюрприз» на столе в дежурке, все сотрудники во главе с начальником выскочили прочь из здания, а саперам отправили срочное сообщение, что теперь разминировать надо не «Союзмультфильм», а отделение милиции. Впрочем, спецоперация эта прошла без проблем.
Среди взрывоопасной начинки столичных недр, сохранившейся от военных лет, есть и советские боеприпасы, случайно, а то и сознательно захороненные красноармейцами.
Вот что довелось услышать от одного из ветеранов войны Юрия Безухова:
«Летом 1942-го меня, 17-летнего паренька вместе с еще несколькими десятками жителей города из числа мобилизованных на заготовку дров, неожиданно погрузили на машины и перебросили к берегу канала имени Москвы, – куда-то в район за Химкинским водохранилищем, со стороны Покровского-Стрешнева. Там оказывается, были оборудованы еще по осени, когда немец наступал на Москву, артиллерийские позиции. Но потом орудия отправили в другое место, и к моменту нашего приезда оставались на позициях только ящики со снарядами, сложенные (видимо для защиты) в яме, прикрытой брезентом и маскировочной сетью. Причем эти тряпки были рваные, а часть ящиков повреждена, и снаряды из них вывалились. Саперный сержант, который распоряжался на площадке бывших артпозиций, построил нашу штатскую команду и дал задание: нужно яму с ящиками накрыть жердями и засыпать землей. На вопрос, зачем же хоронить боеприпасы, он пояснил, что буквально вчера этот участок подвергся удару немецкой авиации, и несколько бомб упало прямо возле импровизированного арсенала. К счастью, немецкие «гостинцы» лишь исковеркали снарядные ящики, но не вызвали взрыва боеприпасов, а иначе бы шарахнуло так, что могли оказаться поврежденными сооружения канала. Поэтому и решено понадежнее защитить снаряды, а заодно и сделать это хранилище незаметным с воздуха… Мы там работали весь день. Я улучил момент и спросил сержанта, почему же не вывезли боеприпасы вслед за пушками. На это он выматерился и нехотя пробурчал: мол, вывозить снаряды должны подразделения артиллерийских частей, которые рванув вперед, бить врага, в суматохе наступления этого сделать так и не удосужились. «А нам, саперным частям, проще укрыть снаряды. Авось потом кто-нибудь из «богов войны» спохватится, и это добро будет использовано по своему назначению…» Получилось ли все так, как предполагал сержант, не знаю. Уже много позднее, в 1960-е годы, я, зайдя в наш райвоенкомат за какой-то справкой, поделился с офицерами этой информацией: пускай, мол, организуют проверку, не остались ли те снаряды в земле. Была ли такая проверка и какие результаты дала мне, конечно, не докладывали…»
Еще один конкретный эпизод, о котором рассказывали старожилы. В разгар нашего контр-наступления под Москвой, зимой 1942 года, по ледовой переправе через Москву-реку, организованной в районе Тушинского аэродрома, ехала полуторка, груженая несколькими ящиками снарядов. Неподалеку от правого берега на пути машины оказалось, видимо, какое-то препятствие, автомобиль вырулил с торной колеи и, попав на «слабое» место, провалился под лед. Летом по низкой воде полуторку эту все-таки вытащили, но все ли снаряды при этом были подняты со дна – не известно.
И вновь воспоминание – на сей раз, правда, «из третьих рук». Несколько лет назад брал интервью у одного из «матерых» архитекторов, который по ходу разговора нашего сделал «лирическое отступление» и упомянул о своем дяде – ветеране войны: «После мобилизации он попал в ОМСБОН – батальон особого назначения. Именно бойцам этого батальона было поручено в октябре 1941-го, когда судьба Москвы висела на волоске, минировать крупнейшие здания, заводские корпуса, объекты городского хозяйства. В случае, если бы фашисты ворвались в город, Москва должна была по команде, отданной кем-то из высшего руководства, взлететь на воздух, чтобы врагу достались лишь руины. Однако до этого не дошло – столицу отстояли. Потом бойцов ОМСБОНа перебрасывали на другие задания, многие из них погибли. А заложенные ими заряды взрывчатки остались на своем месте – спрятанные в нишах стен, в подвалах... Конечно, позднее основные из городских объектов были обследованы и разминированы – Большой театр, гостиница «Москва», электроподстанции, мосты через реку... Но, судя по рассказам дяди, часть «закладок» (во «второстепенных» «точках») так никто и не ликвидировал: подробные схемы минирования тогда, в самые страшные дни обороны Москвы, делать было некогда, а позднее сами минеры-«омсбоновцы» были убиты, унеся с собой тайну... Можно предположить, что впоследствии этой проблемой занимались соответствующие «компетентные органы», но точных сведений на сей счет у меня нет...»
Веселый сюжет: пара ящиков динамита, 73-й год лежащая в укромном закоулке дома по-соседству! По сравнению с этим найденный ныне на Большой Дмитровке снарядик – сущая мелочь... Или все-таки дядя – ветеран ОМСБОНа слишком усугубил ситуацию? Кто бы мог ответить?
