4 июня завершилось общественное обсуждение акта государственной историко-культурной экспертизы (ГИКЭ) выявленного памятника - «Наполеоновского театра» (Большая Никитская, 26/2 или Леонтьевский переулок, 2/26). Этот акт необходим Департаменту культурного наследия, чтобы вынести протокольное решение — становится ли здание из выявленных «реестровым» памятником или нет. И если да, то в каком объеме, с каким названием и предметом охраны. В акте ГИКЭ за подписью архитектора-реставратора 1 категории Петра Зыбайло (главного архитектора АО «Сибспецпроектреставрация», г. Томск) предлагается поставить на госохрану в качестве объекта культурного наследия только два из трех строений бывшей усадьбы, а само владение считать уже не усадебным (раз оно было перестроено в середине XIX века, как большинство московских усадеб), а доходным.
Кратко о том, что такое «Наполеоновский театр». Это большая допожарная московская усадьба, принадлежавшая на рубеже XVIII – XIX веков камергеру Григорию Орлову (двоюродному брату фаворита Екатерины), а затем купленная генерал-майором Петром Адриановичем Поздняковым. Он-то в 1810-е годы и держал здесь знаменитый на всю тогдашнюю Москву крепостной театр. Его художественным руководителем, говоря современным языком, был один из основоположников русского классического театра, актер и режиссер Сила Сандунов, артисты были действительно крепостными, сценические машины — заграничными. А во время французской оккупации, когда во дворце работала французская труппа, здесь и вправду несколько раз бывал Наполеон (приходил послушать оперные арии, драмой не интересовался), а его генералы и офицеры проводили здесь чуть ли не каждый вечер.
Висящая экспертиза
Дальше была совершенно обычная для московской усадьбы «карьера»: от барской усадьбы — к доходному домовладению (флигеля надстроили до 3 этажей, театральный флигель вовсе разобрали), от доходного дома — к советскому жилтовариществу. В первом этаже все это время были магазины и рестораны — последний отсюда буквально выдавили лет десять назад. Жителей расселили в 2004 году, и уже тогда дом планировали реконструировать в современный «жилой проект» - то есть вырыть подземный паркинг, перестроить все, кроме фасадов, а двор накрыть стеклянным куполом, превратив в «клубный атриум». Градозащитники и владельцы последнего ресторана сопротивлялись — итогом стала, в частности, заявка этого дома в памятники (экспертизу делал известный искусствовед, эксперт Мосгорнаследия Андрей Баталов) в 2010 году.
После этого в Москве сменилась власть, инвестконтракт на «Наполеоновский театр» был пересмотрен, и с домом в течение почти 10 лет ничего не происходило (кроме, конечно, медленного разрушения). Осенью 2015 года правительство Москвы обещало отреставрировать дом за городской счет (этого так и не случилось). В 2017 году комплекс, находившийся в оперативном управлении города, продан в частные руки. А весной 2020 года — точнее, 6 апреля — был составлен новый акт ГИКЭ за подписью Петра Зыбайло. C 15 мая до 4 июня документ, пользуясь сленгом девелоперов, «висел» на общественном обсуждении.
А теперь давайте-ка вспомним: были нам в недели коронавирусного карантина интересны хоть какие-то градостроительные бумаги? Градозащитникам — поскольку это сфера их интересов — были: движение «Архнадзор», активисты которого участвовали в баталиях вокруг «Наполеоновского театра» еще до образования самого движения, отреагировало на новую экспертизу с яростью. «Аргументация «эксперта» Зыбайло напоминает лучшие образцы жанра 2000-х годов, - говорится в коллективном заявлении от имени движения: внутридворовый флигель (строение 3) «не обладает признаками объекта культурного наследия» потому, что, во-первых, признан ветхим; во-вторых, не выходит на улицу; в-третьих, повторяет формы уличного флигеля. Уценивая памятник в целом, Зыбайло предлагает переквалифицировать усадьбу в «доходное владение». ...О планах заказчиков «экспертизы» косвенно свидетельствует проект предмета охраны в составе вышеупомянутого акта. Не приходилось сомневаться, что в него войдет советская надстройка главного дома: застройщик удавится за эти метры. Во дворе, вырезаемом из территории памятника, предполагается копать и / или строить. Флигель по переулку (строение 2) сохраняется в исторических высотах и с фасадами, то есть по плану дворовое строительство, вероятно, отступает от него. Второму флигелю грозит всё что угодно, включая надстройку и снос».
- Предлагать из двух симметричных усадебных флигелей сохранить только один, потому что второй точно такой же и не виден с улицы — значит ничего не понимать, например, в архитектуре классицизма, ключевое понятие которой — симметрия, - подчеркивает градозащитник Рустам Рахматуллин. - Пользуясь такой, с позволения сказать, логикой, можно снести по одному флигелю у большинства классических усадеб вообще.
Мастера приспособления
Сейчас градозащитники требуют от Департамента культурного наследия (редакция «МК» запросила комментарий ведомства, оперативно он предоставлен не был) «выбросить в корзину» новую экспертизу и воспользоваться прежней — тем более, что Андрей Баталов ныне возглавляет Научно-методический совет при департаменте, а заместитель тогдашнего главы Москомнаследия Алексей Емельянов сейчас сам возглавляет Департамент. Тем временем, ситуацию для «МК» прокомментировала заказчик новой ГИКЭ Мария Ольшанская — общественный уполномоченный по культуре города Москвы, член рабочей группы Департамента предпринимательства и инновационного развития города Москвы по поддержке субъектов малого и среднего предпринимательства.
- Я выступила заказчиком, потому что это моя профессиональная деятельность, - поясняет Ольшанская. - Я юрист, и за 6 лет приняла участие более чем в 20 проектах приспособления памятников архитектуры к современному использованию. Заказчиком ГИКЭ мне приходится быть довольно часто. Что касается экспертизы, которую делал Баталов в 2010 году — сейчас она неприменима из-за того, что с тех пор изменилась нормативная база: это касается и пожарных норм, и доступа маломобильных групп граждан.
Как утверждает Мария Ольшанская, при нынешней экспертизы были сделаны детальные акты технического состояния, оценены утраты, произошедшие в последние годы, а в результате предмет охраны, получившийся в новом акте ГИКЭ — даже больше, чем описанный Андреем Баталовым в 2010 году.
- Мы собираемся работать с этим объектом достаточно деликатно, - говорит Ольшанская. - Это сейчас жилые дома, и мы восстанавливаем жилую функцию. Будем приспосабливать к современному использованию. Первый этаж остается торговой зоной, выше расположатся квартиры. Фасады и внутренние элементы мы сохраним и востановим — хотя во многих случаях там ничего не сохранилось.
Девелопер собирается также осваивать подземное пространство под домом — как заверила заказчик экспертизы, будут применяться лучшие мировые технологии, при соблюдении которых удастся обеспечить сохранность здания: подобные решения используются под историческими памятниками в Европе. Что касается третьего строения, не попавшего в новую версию предмета охраны, то с учетом технического состояния и поздней датировки корпус 3, по словам Марии Ольшанской, не имеет никакой архитектурной ценности.
Стенка на стенку
Итак, с одной стороны имеется своеобразный — и уже налаженный — конвейер по реставрации и приспособлению исторических зданий к современной эксплуатации. Конвейер, безусловно, коммерческий — так, одним из последних по времени проектов такого приспособления было размещение ресторана быстрого питания в бывшем роддоме имени Грауэрмана на Новом Арбате. Юристы, занимавшиеся этим проектом, рассказывают, что это была сложнейшая работа: у охраны наследия свои жесткие стандарты и нормы, у фастфуда свои. Результат — какое именно здание в итоге получает город — обычно определяется балансом между общественным консенсусом и желанием застройщика оптимизировать расходы. Здесь за последнее время — очевидный прогресс: почти всегда сохраняются фасады, а полная замена здания на современное, как это было с «Военторгом» на Воздвиженке, стала редкостью.
С другой стороны есть сформировавшееся в 2000-е годы и развившееся в 2010-е градозащитное сообщество — сотни активистов и десятки тысяч деятельно сочувствующих. Их оценка градостроительства — намного строже: именно градозащитники транслируют обществу стандарты аутентичности, требования к реставрации, принятые в научном мире. Получается вечный источник напряженности: ориентируясь на стандарты обывателя и чиновника, застройщик реставрирует (или реконструирует) дом, приспосабливая его под коммерческий проект — и встречает бурную критику ценителей, для которых эти стандарты категорически недостаточны.
В данном случае градозащитники настаивают на сохранении одного из старозаветных московских двориков, не приемлют идею подземного строительства (пусть будет наземная парковка на десяток машин — и хватит), требуют сохранить не один флигель, а оба — причем со столяркой, плиткой и чугунными элементами лестниц. Девелопер этого не гарантирует. Сравнение «старого» и «нового» предметов охраны — помимо того факта, что один из флигелей в «новый» не вошел — дает материал для размышления: скажем, если в экспертизе 2010 года предлагается ставить на охрану старинные печи как таковые, то в новой охранять предполагается «местоположение печей». И таких оговорок в предмете охраны достаточно много — формулировки большинства пунктов позволяют не сохранять, например, лепнину, столярку и лестничные марши, а воссоздавать их в тех же самых материалах.
Взаимная обида — более чем понятна. «Мы же все делаем по высшему разряду, все будет выглядеть так, как должно», - говорит бизнес, мелким шрифтом добавляя: «Но наши покупатели хотят, чтобы все было новенькое, поймите нас». Градозащитники на это отвечают: как же можно не понимать, что «такое же» - не значит «то же самое»?! И правда — как показывает история — именно за ними: благодаря просветительской работе и шумным протестам, сейчас в историческом центре уже не делают такую «реставрацию», как 20 — 25 лет назад. Так что, по всей вероятности, ценить аутентичность, сохранять каждый кирпичик и каждую оконную раму когда-нибудь научатся и московские девелоперы, и покупатели недвижимости. Но случится это, скорее всего, не завтра.
