Сын врача Иосифа Неизвестного и биолога, писавшего научно-популярные книги для детей, Беллы Дижур, прожившей без малого 100 лет, жил в подвале дома в Большом Сергиевском переулке у Сретенки. Его двоюродный брат поэт Александр Межиров писал:
А на Сретенке в клетушке,
В полутемной мастерской,
Где на каменной подушке
Спит Владимир Луговской,
Знаменитый скульптор Эрнст
Неизвестный глину месит;
Весь в поту, не спит, не ест,
Руководство МОСХа бесит;
Не дает скучать Москве,
Не дает засохнуть глине.
По какой-то там из линий,
Слава богу, мы в родстве.
МОСХ — это Московская организация Союза художников СССР, причинившая страдания Эрнсту и многим его сверстникам, не желавшим рисовать и ваять так, как предписывалось канонами социалистического реализма.
Андрей Вознесенский, частый гость «клетушки», назвал ее «мастерской на Сретенке, которая запирается на проволочку».
Прежде чем стать жителем Москвы, уроженец Свердловска-Екатеринбурга Эрнст Неизвестный пошел добровольцем на войну, курсантом в пехотном училище носил на руках пулемет «Максим», стал мастером рукопашного боя. Кроме тех трудностей, общих для всех однополчан, была у него еще одна:
— Я как еврей был на особом счету. И чувствовал такое недружелюбное внимание каждую минуту. Наблюдал весь взвод: как выдюжу на марш-броске, как отстреляю упражнение… И стоило чуть оступиться — прямо в лицо смеялись: «Что, Абгаша, слабо? Это тебе не пигожками тогговать!» Хоть и не картавил я никогда, все равно дразнили. Ну, я и тянулся изо всех сил, чтоб не дать повода.
По дороге на фронт младший лейтенант расстрелял офицера, изнасиловавшего его подругу. Расстрел заменили штрафбатом. Выжил и воевал в десантном полку. Был ранен, контужен и снова ранен. Его сочли убитым и прислали похоронку родным. Тяжелораненый у дверей морга ожил…
В представлении 2 мая 1945 года к награде — ордену Красной Звезды — сказано: «Тов. Э.И.Неизвестный в боях западнее Рюккендорфа 28 апреля 1945 года проявил себя смелым и инициативным командиром в бою и захвате контрольного пленного. Он одним из первых поднялся в атаку, увлекая за собой бойцов своего взвода.
Ворвавшись в траншею, он гранатами и огнем из автомата уничтожил пулеметную точку и 16 немецких солдат. Будучи ранен, младший лейтенант Э.И.Неизвестный продолжал командовать взводом, и благодаря этому траншеи противника были очищены и взят пленный».
Красная Звезда нашла героя четверть века спустя.
■ ■ ■
Чтобы получить в Москве «клетушку на Сретенке», пришлось студенту Эрнсту подметать полы в мастерской скульптора Меркурова, творца памятников Сталину и Ленину, бегать за водкой наставнику, помогать ему рубить камень, учиться в Художественном институте на Таганке, слушать лекции на философском факультете МГУ на Моховой… В те годы Эрнст дружил с Ильей Глазуновым, они думали о том, как творить, не уподобляясь Меркурову и Иогансону. Тогда они были, по словам Эрнста Неизвестного, «не разлей вода». «Эрик спрашивал у меня, — рассказывал мне много лет спустя Илья Глазунов, — может ли еврей стать русским художником?» На что Илья, не кривя душой, отвечал: может! По формуле, им выведенной в молодости, «русский — тот, кто любит Россию».
В отличие от Меркурова и многих советских скульпторов, Эрнст не ваял вождей, Ленина и Сталина, героев войны и тыла, рабочих и тружеников полей. Он ваял «Мертвого солдата», «Самоубийцу», «Солдата, пронзенного штыком», «Орфея с пронзенным сердцем», не допускаемых на выставки. А когда в августе 1962 года его статуи оказались в Манеже, куда явился с соратниками глава партии и правительства Хрущев, то услышал от него: «Почему ты так искажаешь лица советских людей?!»
Известность пришла не вслед за наградами, премиями, статьями «Правды» и «Известий», а после бурной реакции Хрущева в Манеже. Подлинные слова главы партии и государства сохранились в стенограмме:
«…Теперь вот этот Неизвестный нечто неизвестное выставил. И думает, что он теперь известный. Эти скульпторы, по-моему, медиумы. Вот он написал, вылепил, создал, а мы ходим и не понимаем: что это? Следовательно, мы — виноваты.
Этот Неизвестный довольно известный, если посчитать, сколько он стоит государству. Дорогой мой, вы знаете, сколько надо поработать шахтеру, чтобы добыть такое количество меди? Вы знаете? Нет, не знаете. А я знаю. Потому что сам шахтер был.
Это что, с неба упало? Вот я товарищу Шелепину говорю, он у нас теперь партийно-государственный контроль: проверьте, откуда медь берет. Может быть, Союз художников нерационально распределяет полученную медь?»
Как пишет свидетель той драматической сцены в Манеже: «Единственный человек, который по-настоящему вел себя мужественно и достойно, был именно Эрнст Неизвестный. Я очень хорошо это помню. При «разборе» своих работ Неизвестный вступил с Хрущевым в полемику. Динамика разговора была такая: сначала говорил Хрущев, и Эрнст вставлял отдельные реплики. Затем постепенно положение выровнялось, начался диалог, который перешел затем в монолог Эрнста, а Хрущев слушал и вставлял маленькие замечания. Уходя, Хрущев сказал Неизвестному: «В вас живет ангел и черт». И продолжил, что ангел нам нравится, а с чертом мы разберемся. Попрощался за руку, очень дружелюбно. После чего вся делегация потянулась к выходу».
После выставки в Манеже «с чертом разобрались»: последовало исключение из Союза художников СССР. Но не арестовали, не отправили за родной Урал.
После скандала мастерскую опального посещали постоянно, без огласки в прессе, влиятельные гости, вместе с Эрнстом которых представить в каком-нибудь другом месте было бы невозможно. В мастерской ночевал не один поэт Владимир Луговской, но и бездомный, беспутный гениальный художник Анатолий Зверев. Бывали здесь с гитарами Булат Окуджава и Владимир Высоцкий. Высокие иностранные гости включали в программу пребывания в Москве мастерскую на Сретенке. Эрнст Неизвестный вспоминал:
«Туда еще приходили Ренато Гуттузо, Феллини, Морис Торез (лидер компартии Франции. — Л.К.), бывший премьер-министр Франции Эдгар Фор. И этот… известный французский писатель Сартр. Я думал, что сижу с великим писателем, а ко мне, оказывается, пришел «французик из Бордо».
Приходили диссиденты и «товарищи из ЦК». С Эрнстом их знакомил Юрий Карякин, по долгу службы в партийной прессе знавший посетителей из ЦК. Эрнсту выдавали пропуск в ЦК партии на Старой площади.
«Людям, которые диссидентствовали, я сочувствовал и помогал материально. Но я их не любил. Мне гораздо больше нравился отряд этот из ЦК. Чистые люди, не вонючие. А даже если и пьяные, все-таки приличные…
Хорошо помню, когда приходишь в Идеологический отдел, то пахнет грязными носками. А если в Международный отдел, где работали мои ребята, то французскими духами. Елизар Кусков, Вадим Загладин, Анатолий Черняев…» (Все названные «мои ребята» занимали высокие должности на Старой площади, в ЦК КПСС. — Л.К.)
С высказыванием уважаемого Эрнста Иосифовича категорически не согласен. В Международном отделе ЦК партии не имел чести быть, а в Идеологический отдел в годы перестройки меня приглашали, советовались, каким московским улицам надо бы вернуть исторические названия. Писатель, автор «Нового мира», заместитель заведующего Идеологическим отделом ЦК Георгий Пряхин познакомил меня с заведующим отделом и сотрудниками, которым рассказал, как нашел рукописи «Тихого Дона». Там заседали люди хорошо образованные и ухоженные.
Парадокс Эрнста Неизвестного в том, что его статуи, типа показанных в Манеже, «полные экспрессии и мощной пластики», отвергались выставкомами, руководителями Союза художников СССР. А монументальные произведения невиданного в ХХ веке масштаба, от них не зависимые, сооружались за границей и в СССР с ведома правительства, министров СССР.
На международной выставке «Электро-72» в павильоне СССР возвышался из алюминия «Прометей» высотой 15 метров.
В Крыму, пионерском лагере «Артек», был воздвигнут обелиск в честь детей мира высотой 150 метров! (Это выше обелиска Победы на Поклонной горе Зураба Церетели.)
Под Москвой, в Зеленограде, стену Института электроники заполнил барельеф «Становление человека разумного» площадью 975 метров, по сей день самый большой в мире.
Вершиной творчества Неизвестного стало надгробие на Новодевичьем кладбище Никиты Сергеевича — того самого, что, не стесняясь в выражениях, ругал на чем свет стоит Эрнста Иосифовича и всех художников-отступников от социалистического реализма. В раме из белых и черных каменных брусьев, олицетворяющих светлое и темное в образе покойного, предстает в мраморе благодушное лицо Хрущева, каким оно могло быть на кукурузном поле или среди пятиэтажек Новых Черемушек.
Как такое стало возможно? Об этом рассказал сын Хрущева Сергей:
«Сам вызвался делать надгробие Зураб Церетели. Имя гремело: восходящая звезда! Мы с ним познакомились недавно и, казалось, испытывали взаимную симпатию. Вскоре после похорон отца мы встретились в доме общих знакомых. Наши места за столом оказались рядом. Я, конечно, спросил его совета. Он загорелся и сразу же заявил, что сам возьмется за это дело. Церетели предложил завтра же поехать на кладбище, чтобы посмотреть все на месте. Он готов немедленно приступить к работе. Я, честно говоря, смутился и промямлил о своих планах относительно Неизвестного.
— Отличная идея! — обрадовался Церетели. — Я с удовольствием буду работать вместе с ним.
На следующее утро мы поехали на Новодевичье. Зураб обошел могилы, все внимательно осмотрел, промерил шагами расстояние до дорожки, до стены, остался доволен, объявив, что нам повезло, поскольку вокруг нет могил. Тут можно поставить настоящий памятник. Потребуется площадка примерно пять на шесть метров. В тот день он уезжал домой и пообещал по приезду в Тбилиси набросать первый вариант.
Через неделю Церетели собирался вернуться и обсудить со мной проект. Мне предстояло за это время решить вопрос с площадкой. На том мы расстались весьма довольные друг другом. Расстались, как позднее выяснилось, навсегда».
Расстались потому, что Зураб, внук расстрелянного деда, муж жены, чьи мать и отец погибли в годы репрессий, побывав в Тбилиси, решил отойти от задуманного дела.
— В Грузии меня после доклада Хрущева о культе личности, где развенчали Сталина, не смогли бы понять, — объяснил мне свое решение Зураб Константинович.
По совету близких Сергей Хрущев обратился к Эрнсту Неизвестному, и тот согласился создать надгробие, забыв обиду.
Не только с сотрудниками аппарата ЦК дружил Эрнст Иосифович.
«С Андроповым (руководителем госбезопасности СССР. — Л.К.) была какая-то связь. Дело в том, что все, что исходило хорошего, это была ссылка на Андропова. И отъезд мой — тоже».
В 1976-м, прожив свыше полувека в СССР, не из политических, а из «из эстетических разногласий», устав от борьбы с чиновниками, «весь в друзьях и мечтах», эмигрировал Эрнст Неизвестный, принятый с распростертыми объятиями в Европе и Америке. Но там ничего подобного, созданного в «Артеке» или Зеленограде, установить не удалось. Почему?
«У Эрнста разные работы, — вспоминает о нем друг молодости Сергей Хрущев. — Он очень талантливый человек, но, к сожалению, не смог состояться. Он думал, что его работы будут стоять на площадях по всему миру. А на деле оказалось иначе: на площадях стоят скульптуры Зураба Церетели, а Эрнст оказался невостребованным».
Это не совсем так. Да, в Москве на площадях нет монументов Эрнста Неизвестного. Одно «Древо жизни» в бронзе, где среди ветвей — лики богов и людей, включая Юрия Гагарина, установлено на пешеходном мосту «Багратион». Другое «Древо жизни» растет во дворе особняка банка на Большой Ордынке.
Но в других городах России возвышаются монументы Эрнста Неизвестного. В Магадане это «Маска скорби» в память жертв сталинских репрессий, в Кемерове — монумент в честь шахтеров Кузбасса. В Перми открыт памятник Сергею Дягилеву. «Золотое дитя» встречает прибывающих в Одессу в морском порту.
Первый музей скульптур Эрнста Неизвестного появился силами шведского почитателя таланта в городе Уоттерберге. В России Государственный художественный музей Эрнста Неизвестного открыт на родине скульптора — в Екатеринбурге. Его творения выставлены и хранятся в лучших музеях мира.
Бывший обитатель «клетушки на Сретенке» до недавних дней здравствовал на острове миллионеров под Нью-Йорком в построенном по своему проекту доме со студией и парком скульптур. Владел на острове гектаром земли и половиной акватории озера. Гости Эрнста Неизвестного видели в центре Манхэттена великолепную студию, о которой мечтают скульпторы.
Жизнь удалась. Но какой ценой!
