Это кафе открылось недавно, примерно месяц назад. Я прочла о нем в соцсетях. Кто-то сфотографировал длинную очередь пожилых людей и подписал: столичные пенсионеры стоят за бесплатным обедом.
Мне немедленно захотелось пообедать в этом кафе. Я ведь тоже пенсионер. Пока еще, правда, сравнительно свежий. Но все равно надо себя пробовать в новой роли.
В минувший вторник в половине второго я встала в конец очереди, пристроившись за мужчиной лет 80, с палочкой. На голове у него была черная вязаная шапочка, но про шарф он забыл, и голая шея в мурашках казалась голубоватой от холода.
Очередь от меня до двери кафе растянулась метров на сто. Хвост был как за колбасой в советские времена.
— Не знаете, долго стоять? — спросила я мужчину с голой шеей.
— Вчера 35 минут стоял. Но очередь меньше была, хотя пришел в это же время. Тут не угадаешь. Когда много приходит, когда мало.
— Каждый день сюда ходите? Хорошо кормят?
— Нормально. Самому не готовить — и ладно.
За нами тем временем уже тоже выстроился народ. Старики подходили и подходили. С палочками, в старомодных пальто и куртках, натянутых до бровей шапках, в разношенной пыльной обуви.
Очередь излучала концентрированное напряженное ожидание. Чувствовалось, что люди волнуются, достанется ли бесплатный обед. Ведь всяко бывает в жизни. Выйдет начальник и скажет: все, закончились обеды.
— Я тоже каждый день сюда езжу, — вступила в разговор стоявшая за мной женщина. По сравнению с другими она выглядела неплохо. По крайней мере без палочки. — Со «Сходненской». А некоторые из Нахабина даже ездят.
— Из экономии?
— Конечно. Десять тысяч за лекарства отдай, пять — за квартиру. Чего там останется на пожрать? Две пятьсот на месяц? Это еще у нас в Москве большие пенсии, а в области меньше.
Я ожидала, что сейчас все подхватят тему маленьких пенсий и примутся жаловаться и костерить власти. Но нет. Никто не подхватил.
Никто также не обсуждал актуальные проблемы внешней политики: Сирию, Украину, Америку. И про внутреннюю политику не говорили. И Путина не поминали.
Даже вопрос «за чей счет гуляем?» не вызывал в очереди интереса. «Один певец деньги дает, — объяснила мне женщина со «Сходненской». — Ему удобно, он за это меньше налогов платит. Сейчас же все так кому-то дают. Кто — детям. Кто — животным. Кто — пенсионерам».
Живой отклик у очереди вызывали совсем другие вопросы. Их было два: «сколько нам стоять?» и «когда нас будут показывать по телевизору?».
Вчера в кафе приезжало телевидение, снимало репортаж. Завсегдатаи хотели знать, когда его смотреть и по какому каналу.
Кроме того, очередь волновалась за сегодняшнее меню: что дадут на обед — как вчера или что-то другое?
Из дверей кафе время от времени выходили те, кто уже отобедал. От них приятно пахло столовской едой.
Лица у них были уже не напряженные, а довольные. Хотя и критика тоже звучала.
— Плохой обед, не стойте, — бросил пожилой грузный мужчина, спускаясь с крыльца.
Очередь встрепенулась и испуганно затихла.
Грузный мужчина бесплатно обедал в компании с другим мужчиной и с женщиной, тоже не худенькими. Втроем они обогнули очередь, двинулись к метро, и женщина так весело хохотала, что ясно было: у них отличное настроение.
После плохого обеда смеяться не будешь. Обед наверняка хороший. Мужчина явно хотел подшутить над пока еще голодными собратьями. Но очередь все равно встревожилась: а вдруг и правда обед плохой?
В предбаннике, где уже наконец было тепло, мы оказались, отстояв на улице сорок минут. Не знаю, как остальные, а я замерзла ужасно.
— Кто молодо выглядит, могут спросить документы, — предупредила женщина сзади. Но у меня не спросили. Ни у кого не спрашивали.
Девушка в очках открывала дверь, выкрикивала «кто один?» или «кто втроем?» в зависимости от того, сколько мест освободилось за столами, и пропускала тех, кто отзывался.
Столы на шесть человек в зале стояли плотно и все были заполнены. Одновременно там обедали человек 60 или 70.
Мне показали свободное место за самым дальним столом — лицом в зал. Очень удачное. Я могла видеть почти всех посетителей. А там было на что посмотреть.
Обычно ведь старики не собираются вместе в больших количествах. А тут собрались. За столами сидела целая армия стариков. И действительно они были похожи друг на друга, как солдаты разгромленной армии. Похожи опущенными плечами, замедленными движениями, шаркающими шагами, ношеной бесформенной одеждой. Вязаными шапочками, которые почти никто из женщин не снимал.
И еще у них были похожие лица. Но не чертами похожие, а выражением.
Лица детей обычно обращены во внешний мир: они высматривают, что в этом мире творится и как оно тут всё устроено.
У людей среднего возраста на лицах скорее уверенность. Они уже знают, как всё устроено, и держат под контролем ту часть, что имеет к ним отношение.
А у стариков нет уверенности, и они мало что контролируют. Их лица замкнуты. Смотрят внутрь себя, прислушиваются к себе. Во внешнем мире они никому не интересны. Ну и им тоже никто особо не интересен.
«Здравствуйте, приятного аппетита», — сказала я соседям по столу, присаживаясь. Женщина в сиреневой шапке кивнула. Остальные четверо были заняты приемом пищи и ухом не повели.
На раздаче рядом с нашим столом стояли большие кастрюли. Паренек раскладывал половником порции. Быстрые девушки в оранжевых фартуках подхватывали тарелки и разносили по столам.
Мне немедленно принесли салат из капусты и гороховый суп. Вкус их полностью совпадал с ожиданиями. Он не изменился со времен пионерского лагеря, куда меня отправляли на каникулы.
Соседи тем временем уже ели второе — гречневую кашу с ложкой кетчупа и тефтельку.
Разговаривать никто не хотел. Все были сосредоточены и кушали очень тщательно. Тарелки после пенсионеров оставались чистыми. Они аккуратно доедали всю-всю пищу, до последнего гречневого зернышка.
Гречки, кстати, в порции было реально много. Я не могла столько съесть, оставила половину, и вы бы видели, с каким удивлением посмотрела на нее девушка, собиравшая грязную посуду.
Здесь не привыкли к остаткам. Здесь съедают всё.
Надо было чем-то запить обед, но компота мне не дали. Я спросила пробегавшую мимо девушку, не принесет ли она стакан.
Сидевший напротив очень худой мужчина в сером свитере вдруг оторвался от своей гречки и медленно произнес: «А вы бы еще ее попросили чего-нибудь покрепче». И, улыбнувшись, раздвинул пальцы под воображаемую стопочку.
Я очень удивилась. Я была уверена, он глухонемой. Мы сидели напротив друг друга уже двадцать минут, а он даже головы не поднял, весь был в тарелке.
Наевшись, старики оттаивали. Начинали хотя бы немного общаться и разговаривать.
Рядом с мужчиной, мечтавшим о стопочке, сидела маленькая бабушка, она пришла позже меня. Обедала она в вязаной шапке, разумеется. Еще на ней был толстый кислотно-синий свитер, а поверх свитера длинная теплая кофта кирпичных оттенков из ткани, напоминавшей обивку дивана. Все очень старое и изношенное — такое и в секонд-хенд не возьмут. Но при этом в ушах у нее сияли серьги с большими изумрудами. Очень красивые. Наверно, всё, что осталось от прежней жизни, когда лицо еще выражало уверенность.
Поначалу она тоже ничего не видела и не слышала, кроме своей капусты и горохового супа. Но к концу обеда ее уже было не узнать. Порозовела, заулыбалась, принялась делить яблочные дольки, которые девушка в оранжевом фартуке принесла на тарелке со словами «а вот витаминки».
На кухне одно яблоко резали на двенадцать, наверное, частей и ставили на тарелке на стол. Каждый пенсионер честно брал по две дольки. Кто-то сразу съедал, а кто-то заворачивал в салфетку и забирал домой.
Внимательное отношение к каждому бесплатному съедобному кусочку однозначно показывало, что любая еда для пенсионеров ценность. Я поняла, что они шли сюда именно поесть. А вовсе не для того, чтоб общаться с ровесниками, заводить новые знакомства и вести социальную жизнь.
Да здесь и времени на общение почти не было. Пообедав, люди тут же собирались и уходили, помня, что на улице мерзнет очередь. Ведь поесть надо всем, кто пришел. А бесплатные обеды дают только до 16 часов. Вечером кафе превращается в обычное, коммерческое.
Уже вставая из-за стола, я наконец поняла, почему вся эта картина — снующие официанты, сидящие за столами люди, гомон, звуки столовых приборов, — несмотря на обыденность, выглядела очень необычной. Нездешней. Даже фантастической.
Потому что никто здесь не разговаривал по телефону. И не смотрел в телефон, уткнувшись носом.
Телефон ни у кого даже не лежал на столе рядом с тарелкой. И планшетов ни у кого не было, и компьютеров. И селфи никто не делал, что самое удивительное.
Представьте: кафе, столики, толпа посетителей. И нет телефонов. И никто не делает селфи.
Это же невозможно. Так не бывает.
— Не знаете, кому пять тысяч дадут? — обратилась ко мне соседка, уже надевая пальто. — Мне сказали, Медведев пообещал на Новый год дать пять тысяч, но непонятно, всем пенсионерам или не всем.
Про пять тысяч я ничего не слышала, поэтому просто сказала, что да, хорошо бы нам что-то прибавили.
— А с другой стороны, сколько детей больных, — продолжала соседка. — По телевизору все время деньги для них собирают. Пусть уж им лучше прибавят. Тут и не знаешь, кому нужнее.
Мы с ней вышли на улицу. Очередь не уменьшилась, она стояла от того же фонарного столба, откуда стояла я. И люди в очереди стояли такие же. Согнутые, с палочками, в поношенной одежде и растоптанной обуви. Солдаты разгромленной армии.
Падали редкие снежинки, и было еще не очень холодно. Но зимой стоять в такой очереди будет невесело.
Надо, значит, надеяться, что серьезных морозов в этом году не будет.
Пусть теплая зима тоже порадует пенсионеров. А не только хорошие люди, придумавшие для них такой замечательный подарок — бесплатные обеды.
