– Марина, как вы пришли в оппозицию?
– Протестные акции я начала посещать в 2018 году, когда «Бессрочка» начала свое движение, а активным участником протеста стала после петиции на Change.org, которая подавалась как информация о произволе сотрудников правоохранительных органов по отношению к 17-летней фигурантке дела «Нового величия» Анне Павликовой. Эта история меня очень сильно зацепила, и я стала посещать суды, практически ни один суд не пропустила по этому делу. Потом стала посещать «Метропикеты» и пикеты у администрации президента в поддержку фигурантов дела «Нового величия» и других политических заключенных. На одном из пикетов у Администрации президента я услышала разговоры о Навальном, что он хочет наладить жизнь в России и разобраться с коррупционерами. Меня это заинтересовало, потому что расписывалось все очень интересно.
– Вы сотрудничали с ФБК или штабами Навального?
– 28 декабря 2020 года я приехала в Геленджик. Стала обосновываться в городе, знакомиться с новыми людьми. В начале января познакомилась дистанционно с координатором штаба Навального Настей Панченко и адвокатом Михаилом Беньяшем. Мы пообщались, и недели за две до январской акции мне написал человек, который представился сотрудником краснодарского штаба Навального и спросил, не хотела бы я организовать митинг в Геленджике. Я согласилась.
– Панченко обратилась к вам через посредника, не напрямую?
– Думаю, она испугалась ответственности, потому что могла попасть под уголовную статью. Одно дело быть координатором штаба и организовать митинг, другое – привлечь к этому человека со стороны.
– Что вы должны были сделать как организатор?
– Создать группы в мессенджерах, чаще всего это Telegram, иногда в WhatsApp, VK или Instagram, делать в группах репосты публикаций с призывами идти на митинг, только со страниц ФБК, Навального, с хештегами и геометками региона, чтобы люди, которые не знали, например, про сайт free.navalny.com, узнали о нем и заинтересовались. Плюс на своих личных страницах выкладывать информацию и призывы выходить на акцию, инструкции и посты вроде «чего можно добиться с помощью митингов, когда все кричат, что митинги ничего не решают» или «акция прошла, смотрите, чего мы добились». Если есть задержанные, связаться с ними, узнать, какая помощь нужна, какая там обстановка. Потом передать всю информацию «ОВД-Инфо». Я была организатором двух акций в Геленджике – 23 января и 21 апреля. Но на акции 23 января было небольшое количество народа, шествия как такового не было.
– А на акции 21 апреля вас задержали.
– Да, я оказалась в числе семи задержанных. В ОВД мы просидели шесть часов. Двоих ребят, которые взяли на себя организацию акции, оставили в отделении. Остальных, в том числе меня, отпустили до суда, который был на следующий день.
– Почему вас – организатора акции – отпустили?
– У меня сахарный диабет первого типа, вторая группа инвалидности. По КоАП к инвалидам второй группы нельзя применять арестные статьи, только штраф. И до акции у нас была договоренность, что если нас винтят, то ребята берут организацию на себя, так как они знали мое текущее положение дел, что нахожусь под следствием.
– Следствие по делу о мошенничестве?
– Да. Я с мая 1996 года болею сахарным диабетом, диабет лабильный. Большая часть моей жизни проходит в больницах. Когда я почти три месяца провела в больнице – несколько недель в реанимации, потом несколько недель в отделении и снова в реанимацию, – врачи мне сообщили, что для того, чтобы я могла дальше жить не в инвалидной коляске, нужна инсулиновая помпа. На тот момент получить ее бесплатно или с помощью фондов – никто об этом даже не думал. А стоимость аппарата для моей семьи была запредельная. Сейчас, к слову, хорошая помпа стоит в районе 600-800 тысяч рублей. Я долго думала над тем, как мне приобрести эту помпу, где достать деньги и не нашла другого выхода, как пойти на мошенничество. Я выставляла объявления во «ВКонтакте» и на «Авито» о продаже товаров, вместо них отправляла людям более дешевые вещи – крупы, шампуни. Или получала предоплату, а потом заносила человека в «черный список». В принципе многие могут подумать, что с приобретением инсулиновой помпы вся эта история с мошенничеством могла сойти на нет, но обслуживание помпы, к сожалению, стоит больших денег. Сейчас, к примеру, я трачу 55 тысяч рублей ежемесячно просто на то, чтобы ее обслуживать и пользоваться.
– Вы спокойно говорите о том, что занимались такими вещами.
– Я не нашла другого выхода. Я из бедной подмосковной семьи. Моя мама половину моей жизни работала дворником на три ставки. Когда я заболела, старшая сестра училась в университете, а брат еще получал образование в школе.
– Вернемся к акции 21 апреля. После задержания вас отпустили…
– Да, а на следующий день был суд. Ребята, у которых была арестная статья, получили по трое суток. Других задержанных оштрафовали на 15 тысяч рублей. Я получила самый маленький штраф – 10 тысяч. Через несколько дней, вечером 26 апреля, меня избили на улице.
– Вы знаете, кто на вас напал?
– Да, два активиста краснодарского штаба Навального. Они сказали, что я сотрудничаю с полицией, и поэтому у меня такой маленький штраф. Я прекрасно понимаю, почему ребята подумали, что я сотрудничаю с полицией и сливаю информацию. Когда нас задерживали, я разговаривала с несколькими сотрудниками полиции, потому что в данном отделе меня хорошо знали с конца декабря прошлого года, когда я только приехала в Геленджик. И все, кого задержали 21 апреля, – они шли рядом со мной в первых рядах. Никого из идущих сзади или посередине не задержали.
– Но в СМИ появились новости о том, что нападение якобы организовали силовые структуры.
– Да. Сначала вышла статья на сайте «Блокнот. Новороссийск» с видео, которое я записала в больнице. Потом «Кавказский узел» опубликовал статью, а дальше уже пошли более крупные СМИ – «МБХ Медиа», «ОВД-Инфо» и другие. По-моему, около 10-12 статей вышло. На самом деле все, что там было написано, – вымысел. Меня избили мои же соратники, с которыми мы вместе выходили на митинг.
– Почему вы сказали журналистам, что вас избили силовики?
– Когда я попала в больницу, я не могла вставать и обслуживать себя. Уровень сахара, с которым меня привезли, был просто запредельный. Где-то через неделю после избиения я опубликовала у себя на странице во «ВКонтакте» пост о том, что я в больнице. И через сутки-двое со мной в Telegram связался человек, который назвался представителем московского протестного движения из среды правозащитников и журналистов, и предложил за определенное денежное вознаграждение дать несколько интервью и выставить историю с моим избиением так, как это выгодно оппозиции, – что меня избили силовики. Но не прямо сказать, что это сделали силовики, а вставить фразу, что мне передали привет от уголовного розыска. Так как в Геленджике ЦПЭ нет, а его функции выполняют сотрудники уголовного розыска, эта информация выглядела правдоподобной и была воспринята как надо. Впоследствии мне перевели 50 тысяч рублей. Они пришли с иностранного счета, насколько я помню, немецкого.
– Вы знаете человека, который связался с вами?
– Нет, своего имени он не назвал и никаких контактных данных не оставил.
– Почему вы согласились на его предложение?
– На тот момент передо мной остро стоял финансовый вопрос. Мне сломали инсулиновую помпу. Я всегда ношу помпу в кармане, она находилась в районе бедра, поэтому на нее пришлись удары – меня били ногами. Я понимала, что новая инсулиновая помпа и диагностика, что ее невозможно отремонтировать, будут стоить неподъемных для меня денег, что денег на покупку новой у меня нет и в ближайшее время не будет. Придется оказаться в очередной раз в больнице, потом еще, еще и еще раз. Поэтому я, честно говоря, долго не думала. У меня в мозгу щелкнуло: вот, это возможность если не полностью покрыть расходы, то получить хоть часть денег на новую помпу.
– А почему сейчас решили рассказать, что произошло на самом деле?
– В больнице я думала только о новой помпе. Когда выписалась, уже трезво посмотрела на ситуацию. Ребята, с которыми я выходила на митинг, – меня избивают, обвиняют в сотрудничестве с органами, хотя доказательств этому никаких нет. Я со сломанной инсулиновой помпой, в тяжелом состоянии попадаю в больницу, теперь буду долго восстанавливаться – за это никто не понесет ответственности. Люди, которые предложили мне организовать митинг, – за границей. И вот это истинное лицо оппозиции.
– У вас были мысли об эмиграции?
– Когда я начала посещать протестные акции, таких мыслей не было. Но когда многие соратники Навального начали уезжать из страны, задумалась. Я поняла, что у меня есть шанс прикрыться политической деятельностью и получать поддержку общества, если что-то пойдет не так со следствием. Говорить, что ко мне пришли не из-за мошенничества, а по политическим мотивам. А если удастся эмигрировать, то Грузия, Украина или Литва не выдадут меня по запросу России. Я это прекрасно понимала.
– Марина, наверняка многие оппозиционеры будут говорить, что, учитывая прошлые истории с мошенничеством, верить вам нельзя. Что вы им на это ответите?
– Я скажу, что с самого начала моей протестной деятельности всему протестному движению было известно, кто я и что из себя представляю. Все, с кем мне приходилось общаться, знали про мои судимости и уголовные дела. Несмотря на это, мне доверили быть организатором митингов в поддержку Навального. Мне верили и доверяли, пока это было выгодно и удобно им, в том числе журналистам, которые писали о том, что меня избили сотрудники уголовного розыска. Так что, если будут такие комментарии, это будет лицемерием, проявлением двойных стандартов. Навальный и ФБК сами занимаются мошенничеством, только масштабы у них другие. Сейчас огромное количество их сторонников привлекли к уголовной ответственности, но при этом Леонид Волков и Иван Жданов ни слова не говорят про этих людей. Они говорят о том, что им нужны деньги, и продолжают собирать донаты.
