Тайна исповеди президентов

— Да, писал патриарху, возмущался… Прежде чем строить один огромный храм, надо восстановить сотни маленьких церквей. К точке зрения моей не прислушались. Вместо этого я по приглашению из Патриархии попал в самый эпицентр закладки. Когда патриарх читал молитву об освящении сего места, я почувствовал, как с неба сходит горящая плоскость Огня и проходит через всех нас, там находившихся, касается земли, отрывается с шипением и снова опускается, уже навсегда делая это место святым! Мне даже дышать стало страшно, так я почувствовал святость этого места. Случилось чудо. И я понял: храму быть. Уже вечером следующего дня мне позвонили с предложением быть консультантом Моспроекта-2 по художественному убранству. И началась работа, да так успешно, что я стал одним из руководителей этой великой стройки. Но самое главное — я всегда чувствовал тот Божественный золотой огонь, который сошел с небес по молитве патриарха.

— Вы были молодым дьяконом тогда.

— Да, и многое себе позволял, в том числе резкие высказывания и поступки по отношению к высокому начальству. Но патриарх — человек удивительно тонкий. Он терпит часто и беззаконников, чтобы те исправлялись. Он не убирает некоторых деятелей церковного мира — среди нас ведь тоже всякие, — хотя одно его слово... Вообще, со строительством и с тем, что его окружало, истории разные связаны. В том числе и некрасивые. Мне открыто угрожали. Люди, от которых многое зависело, предложили: давай использовать для позолоты дешевые материалы, но проходить по платежкам они будут как дорогие, соглашайся, иначе не поздоровится… А как использовать дешевку, купол же облезет? Я пожаловался патриарху. Он меня защитил.

— Ходят слухи, что расположен к вам Алексий не просто так, что вы родственники?

— Бароны фон Ридигер, предки Святейшего, имели прямое кровное родство с баронами фон Штакельберг, а это мои предки по отцовской линии. Некоторые находят у нас внешнее сходство. Но для меня это слишком большая честь. Есть в нашем роду армянские корни, черногорские, польские, немецкие. Брат дедушки, скульптор Вучетич, изваял “Родину-мать” в Волгограде. А мой троюродный брат Иван Калинин, вундеркинд, в 17 лет окончил МГУ как химик-органик, теперь вынужден работать в Америке на Пентагон.

— Я знаю, что известным священником, мучеником был Валентин Свенцицкий, ваш прадед, сосланный в Сибирь. Три недели шел товарный вагон с его телом в Москву для захоронения. Его перецепляли к разным поездам, НКВД пытался задержать этот вагон, но его так и не нашли. Говорят, что во время его похорон зимой 1931 года на три часа из-за скопления народа было перекрыто Садовое кольцо.

— Да, это абсолютная правда! В альбоме семейном, дворянском, в юности я увидел фотографию молодого человека, который смотрел на меня пристально и будто хотел что-то важное вложить. Мама сказала, что не знает, кто это.

Оказалось, это и есть знаменитый протоиерей Свенцицкий. Близость к фамилии скрывалась домашними. Оба родители были коммунистами, я рос некрещеным.

Веру привез из Грузии

— Крестился я в 18 лет, будучи студентом Суриковского института. Крестной матерью стала моя преподавательница, баронесса Елена Сергеевна фон Тимрот. Она на ученом совете выдавала такие реплики, что я думал — ее в тюрьму упекут. Но была высоким профессионалом в своем деле, и поэтому ее терпели. Преподавала перспективу, как сама утверждала, в большей степени духовную.

— Считается, что человек должен креститься, уже осознанно придя к вере.

— Я поверил, уехав в Грузию на практику. Столько святынь я там увидел, униженных, разграбленных, сердце сжималось от тоски. Я наблюдал, как кавказская свадьба подходила к воротам оскверненного храма. Молодые постояли, посмотрели на пустой алтарь и — развернулись прочь. Помню еще другой случай, мы зашли в храм в бывшей столице Грузии. Там с незапамятных времен бил источник святой воды. Священник спросил: “Кто младший из мальчиков?” Оказалось, я. Священник попросил раздавать воду. А я был еще некрещен. “Ничего, — сказал он. — Приедешь в Москву и крестишься”.

— Как-то все у вас гладко, правильно было, я бы даже сказала, чудесная прямая дорога к вере.

— Не скажи. Два раза мы приходили с крестной в храм Иоанна Предтечи на Пресне к протоиерею Георгию Брееву, ныне здравствующему. Но служил другой отец, не стану называть его по имени, о котором шла молва, что кагэбэшник. К нему даже очередь на исповеди не стояла. Креститься мы не стали. Во второй раз тоже сорвалось. На третий я пришел к крестной, опустился на колени: если вы меня сегодня не покрестите, я умру. Она взяла меня в охапку и потащила в храм, заплатила батюшке десятку. Через четыре месяца я ушел в армию и два года прослужил рядовым, правда, всегда рисовал.

— Трудностей захотелось?

— Я попал в стройбат, в роту, где на пятнадцать москвичей семьдесят пять азербайджанцев и узбеков. Русским прижигали спины, выступали черные пятна на коже. Я прошел страшную школу. Духовно мне помог выстоять майор Зиновий Наумович Солодкин, прекрасной души человек. Он отпускал меня в увольнительные, я шел на концерты классической музыки, чтобы забыться. Но я не осуждаю то время и тех ребят, с кем дрался насмерть за свое право жить.

Вера помогла мне выстоять. Я лишь чудом не загремел в Афганистан, всю нашу роту туда отправили, а у меня раздуло после ангины голеностопный сустав, нога в сапог не влезала. Рота погибла… Мне потом майор Солодкин рассказал, как мальчишек бросили в горы копать ограждения, а в это время войска отступили, и их просто забыли там.

“Мой друг — Павел Хлебников”