В 56-м году Александр Солженицын жил и учительствовал в “самой нутряной” части Владимирской области. А поселился в селе Мильцево у героини своего будущего произведения — старушки Матрены Захаровой.
Встретились, узнали друг друга русская праведница и русский гений.
А после смерти стали равны. Оба так прожили. Ведь без гениев и праведников “не стоит ни село, ни город, ни вся земля наша”.
А Матренин двор так до сих пор стоит.
Сегодня минуло сорок дней после кончины Александра Солженицына. Спецкор “МК” побывал в селе, куда классик до последнего посылал помощь родственникам Матрены — прототипа своего знаменитого рассказа.
На станции Торфпродукт нет платформы — сразу за рельсами начинается тропка, плутающая среди покосившихся изб. На поселок Мезиновский, в школе которого классик преподавал математику, невольно смотришь глазами Солженицына. Все тут живет, как им описано полвека тому назад…
…Местные ездят в город без билетов. (“Суешь контролю 50 рублев — и валяй”, — объясняют они мне. А речь-то “певучая, умильная”!) Плетутся деревенские с корзинами, полными грибов и брусники… “Крохотный базарец”, тот самый, на котором классик жадно пил молоко… Вдоль единственной асфальтированной улицы — бараки тридцатых годов… Только тачки с торфом больше не курсируют туда-суда — после перестройки развалился завод… А чуть свернешь с центральной улицы — лавочки, частоколы, бродят козы. На домах нет номеров, но я безошибочно останавливаюсь напротив Матренина дома с резными ставнями, будто уже бывала здесь…
— Вы к Матрене? — с неожиданным вопросом выскакивает за ворота радушная хозяйка. Племянница героини Любовь Чугунова о тете — как о живой, хотя никогда с ней не общалась — родилась через три года после ее гибели. Да и сама с “именитой” родственницей на одно лицо.
— Гости обычно “венцы” (бревна. — Авт.) от земли считать начинают, удивляются — почему меньше восемнадцати, как Солженицыным писано? Дак осел дом, гнилью и плесенью обрастает. На воротах Матренин железный крест висел — сперли! — женщина бережно гладит оставшуюся в дереве “вмятину” от священного предмета.
Матренин двор мал, стены избы едут вкривь и вкось. В сенях приходится скакать между ведрами, тазами и кастрюлями с водой — крыша давно дала течь.
— После смерти Матрены мы в избе сделали перегородки, а тогда она с постояльцем в единственной комнате жила, только кухонька была отделена, — объясняет Любовь Тимофеевна.
На колени ей впрыгивает бурый кот (а ведь у Матрены квартировала “черная колченогая кошка”). Стены аж мягкие — слоеный пирог из обоев, которые век наклеивали друг на друга: “Когда мы с матерью въехали, тут были те самые — грязные, темно-зеленые”. И слышно, как под ними шуршат мыши по проторенным еще до Солженицына-гостя ходам. Классик упоминал, что Матрена отказывалась травить тараканье, боясь заодно сжить со свету любимую кошку.
— И сейчас этого добра у нас хватает. Хотя одно время не было: после маминой смерти разобрала я Матренину печку, а из-за нее целое стадо тараканов в ужасе ринулось к соседке! По пути половину куры склевали… Это хозяйка дома умерла и их за собой увела, — сыплет баба Люба поверьями.
А ведь Матренин двор сюда переехал с “исторического” места, окраины села Мильцево, где мостик переброшен через узенькую речку, нынче поросшую камышом, — в Мезиновский, ближе к станции. Всего у Матрены было три родных сестры. Одной из них — Марии — она и завещала свою избу незадолго до трагической гибели. Хотели внуки при переносе дома фундамент заложить, но Мария по темноте своей испужалась: “Избу разломаете, новую не построите!” А потом жаловалась, что кости все время ломит от сырости.
— На былом месте один мужик пообещал музей — точную копию нашей избы построить. Только для этого просил местные власти протолкнуть его в депутаты, а оба села — проголосовать. Поверили мы… — вздыхает Чугунова. — Занял он пост, поставил четыре стены, да и плюнул… Сейчас есть небольшой музей Солженицына в местной школе. Я туда и мутное зеркало, и платок Матренин, которым она в церкви покрывалась, отдала. Долго его от моли сушила! Нет бы мою избу под музей забрать, а мне нормальное жилье взамен предоставить… А то ведь загибаюсь, чувствую: зимой одна стена совсем отпадет… Мы уже и в Интернет через внуков объявление отправили: “Продается Матренин двор. Подлинник”. Да никому это гнилье не нужно! Даже когда Солженицын в 98-м году нашу деревню навещал, я пирогов напекла, ждала гостя… А администрация его мимо провела — на сельское кладбище, где Матрена лежит. Только там с ним и встретились — и его ученики, и деревня, и вся наша родня сбежались.
Узнал Александр Исаевич судьбу Любови Чугуновой, хозяйки Матрениной избы. Что она инвалид II группы, с 93-го года не работает, только пенсией по болезни и своим огородом жива. А муж-алкоголик давно сгорел во сне вместе со своим домом. Пока 20-летний сын работает в Москве, бабушка с внуками сидит… Пожалел автор племянницу своей героини, и с тех пор два раза в год высылал ей переводом по четыре тысячи рублей — на лекарства. “Как теперь мне жить без кормильца?” — сокрушается Люба.
Шпионско-полевой роман
В селах Мильцево, где жил писатель, и Мезиновский, куда ходил работать через поле, многие помнят Солженицына. А кто и не знал его, тот врет, что знал. Один алкаш на той знаменательной встрече с классиком выкрикнул из толпы: “Исаич, мы с тобой пили вместе!”
— Хоть Александр Исаевич и писал про народ, а сам никогда не был одним из нас, — опровергает старшая сестра Чугуновой Нина Тимофеевна, которой в 56-м году исполнилось шестнадцать. — С деревенскими мужиками он не общался и самогон брезговал пить. Даже по нашей природе гулял редко — ходил только до школы и домой. Всегда чистенький, в драповом пальто, классических ботинках… А прямо на ботинки черные галоши натягивал, чтобы в придорожном навозе не запачкаться. Ой, а мы смеялись: какое пижонство!
Говорят, что Матрена была единственная на селе, с кем писатель нашел общий язык и подружился. Молчала она и о том, что постоялец в лагере сидел. Хотя деревенские догадывались о чем-то таком и что-то такое подозревали.
— Большую часть времени он так и торчал за рабочим столом в Матрениной избе, кишащей мышами и тараканами, — продолжает Нина Тимофеевна. — Рядом всегда стоял его небольшой приемник — иногда Солженицын был в наушниках и ловил волну, иногда что-то быстро писал. Мы думали: шифровки получает! А когда к нему еще какой-то чужой грибник лесом пришел, поняли: ну точно — шпион! О том, что он писатель, мы узнали намного позже…
Школы тогда в Мезиновском как таковой не было. Солженицын преподавал математику в одной из избушек жилсектора.
— Объяснял он предмет четко и понятно, часто переносил уроки геометрии на природу. Александр Исаевич подолгу задерживался после уроков, если хотя бы одному человеку был неясен материал, — говорит Валентина Пахомова, бывшая ученицей Солженицына в 7-м классе. Сейчас она сама преподает русский и литературу в школе и, конечно, проходить “Матренин двор” для нее — особое удовольствие.
Тогда учителя тоже держали дистанцию с подозрительным математиком. Частенько они видели, как тот направляется на прогулку с фотоаппаратом и фиксирует на пленку здания, пейзажи, жителей двух поселков…
— Школьники хотели разведать, кто же скрывается за личностью математика, — улыбается Пахомова. — Мы любили прокрасться на Матренин двор и заглядывать в окна. Иногда Солженицын занимался проявкой своих снимков, что тоже было весьма таинственным зрелищем… А однажды он сводил весь наш класс на местный завод изоплит. А вскоре в журнале “Крокодил” появился фельетон без фамилии о том, как наши жители воруют на топку печей природные богатства. Вся деревня гадала: кто же это мог наябедничать? Тогда опять же подумали на Александра Исаевича… Когда мы снова с ним встретились в 98-м году, он очень сильно изменился — осунулся. А со школы я его запомнила достаточно крепким — даже животик под рубашкой проступал.
Остов недостроенного музея-двора зияет пустыми окнами на краю села. По соседству живет Евдокия Зверева, которой было 23 года, когда рядом снимал классик литературы. Солженицын пишет, что местные незамужние бабы подначивали Матрену, чтобы та расспросила одинокого и непьющего гостя насчет знакомства. Но он не стал объяснять, что хозяйка двора прекрасно знала: сердце гостя уже давно занято…
— Сначала он нам, может, и приглянулся. А как увидели, что все время прячется и ото всех бежит, так прозвали его с девками Тараканом, — машет рукой Евдокия Зверева. — А дважды к нему первая жена Наталья Решетовская приезжала. Не дождалась она его из лагерей — снова вышла замуж, родила детей, а сердцем продолжала любить… Сядут они вдвоем в избе, смотрят друг на друга, а Матрена вокруг самовара суетится.
Привыкла хозяйка одна и по простоте душевной не понимала, что влюбленных надо наедине оставить. Все крутилась у них перед носом. А с ней тогда больше всех другая соседка, Шурка Сасоева, дружила. Зашла она почаевничать — и сразу все просекла. Дважды в свою избу Александра Исаевича с бывшей женой запускала. А то они и на природе укромный уголок находили… Побредут в обнимку среди золотых колосьев, а бабки на лавке, прищурившись, кудахчут: “По польцу пошли, по польцу…”
Колдовская любовь Матрены
“Матренин двор” читали все жители села поголовно. Для некоторых — это первая и последняя книга, пройденная в жизни. К тому же так приятно, когда можно дополнить классика или уличить его в приукрашивании…
— Когда мне дали его книгу, я очень возмутилась: что это за село Тальново, когда оно всегда было Мильцево?! Почему Матрена — Григорьева, когда родилась Захаровой?! Все имена героев напутаны! Да и события неточно расписаны, а сколько интересных подробностей вообще забыто! — и сейчас негодует племянница героини Нина Тимофеевна. — Не понимаю: почему писатель считает себя вправе все коверкать ради каких-то художественных идей?
В произведении Матрена рассказывает гостю о своей нелегкой бабьей доле. Еще до Гражданской войны собиралась она замуж за местного парня Фаддея (в реальности — Василия), да того призвали на фронт, где он пропал без вести. Спустя время посватался к Матрене родной брат бывшего жениха Ефим (в жизни Сергей).
Вышла она за него, потеряв надежду, и поселилась в его доме. А через полгода Фаддей-Василий вернулся и чуть не зарубил предательницу топором… Так любил он Матрену, что от отчаяния разыскал в одном из ближайших сел девушку с таким же именем и взял в законные супруги.
— Вторая Матрена была долговязая, некрасивая… Не любил ее Василий, поколачивал, — вспоминает Нина Тимофеевна. — И хоть он женился только на имени, сам величал ее не иначе как чертом. Кричит, бывалочи, ей в спину: “Иди, чиорт, на рынок и пока всю картошку не продашь, не воротайся!”
Потом началась Великая Отечественная война, ушел Матренин муж на фронт и тоже пропал без вести. Только навсегда. И осталась она одна-одинешенька на своем дворе. Ведь до этого шесть раз рожала Матрена, но все дети, не доживая до двух месяцев, умирали. “Порция на мне”, — объясняет героиня книги постояльцу.
— Конечно, порча, а как же! Это ее еще на годовщину свадьбы с Сергеем, когда она в фату вырядилась, кое-кто по плечу похлопал… А именно — ее бывший жених Василий! Все на деревне знают, что он колдуном был и так ей отомстил. Любил уж слишком… — раскрывает семейные тайны Нина Тимофеевна.
Правда, бывшая соседка Евдокия Зверева утверждает, что Матрена часто билась в припадках: “Тогда все думали, что это колдовство, только сейчас понимаем, что героиня-то наша попросту эпилепсичкой была”.
— Сам же Василий со второй Матреной семерых детей настругал! — продолжает племянница героини. — А кормить их нечем. Так наша одинокая Матрена попросила одну девочку на воспитание. Так и растила Шуру (в книге Киру) с шести лет, звала ее падчерица “тета”. И ведь спасла мачеха приемную дочь от ужасной участи, что постигла ее братьев — все эти колдунские отпрыски стали хулиганами, потом сидели... Вон Лешка ихний выколол другу глаза, а все свалил на Петьку — тот семь лет срок мотал! Так и сгинула со временем вся их семья из нашего села!
А свою воспитанницу Матрена выдала замуж. И сейчас Шура Романова живет с супругом Алексеем где-то в Черустях. Правда, из-за них-то и произошла с Захаровой трагедия. Они попросили у бескорыстной Матрены горницу на участок — для строительства своей избы. Отец Василий с сыновьями разобрали строение по бревнам, погрузили на сани, присобачили их к трактору и повезли. А прямо на переезде сани отцепились… И, по книге, трактор расплющило проезжающим товарняком, унеся жизни троих героев. В том числе Матрены.
— Солженицын предчувствовал беду, просил ее: “Не ходите вы с ними”, — говорит Нина Тимофеевна. — А она все равно хотела помочь. Только на самом деле Матрена погибла еще до поезда. Трактор буксовал на переезде, она и не заметила, как подол сарафана гусеницами заело, и тетю мою целиком под них затянуло… Все были в шоке, наверное, поэтому и не опомнились вовремя, до прибытия поезда… Погиб и родной сын Василия — Леонид.
Возмущаются деревенские, что муж Шуры, падчерицы Матрены, сбежал домой ото всех и спрятался на печке, вместо того чтобы предупредить следующий поезд, на сей раз пассажирский, об аварии. Страшная катастрофа могла произойти: два вагона уже валялись на переезде. А ведь Алексей Романов сам был машинистом. Благо что все разрешили проводники товарняка — успели просигналить тем машинистам.
— Так когда к нам Солженицын в 98-м приезжал, Романовы тоже его встречали, — говорит хозяйка Матренина двора Люба Чугунова. — И он еще им с жильем в Черустях потом помог, сделали из них героев!
“Две загадки в мире есть…”
Племянницы Матрены не согласны с Солженицыным и в том, что три сестры погибшей делили прямо над гробом наследство старушки.
— О чем нам спорить-то было? Коза да колченогая кошка! Да ее любимых фикусов полон дом! А избу она сестре Марии давно завещала, — говорит Нина Тимофеевна. — А вот колдуну Василию не понравилось, что падчерице Шуре ничего, кроме горницы, не обламывается. Однажды ночью он с сыновьями все покрытие с нашей крыши своровал! — и сейчас продолжает делить наследство племянница. — Обмывали мы с сестрами и тетями то, что осталось от Матрены, сами… А во сне она ко мне пришла: “Помоги, Нина, меня вороны клюют!” Встали мы спозаранку и снова пошли на переезд — собирать пропущенные останки по кусочкам… Что нашли — тоже промыли, в гроб ей доложили. И упокоилась Матрена. Правда, когда после поминок я избу ее мыла — шибко боялась, что бабка Матрена из подпола, как живая, вылезет…
Гроб по старинным русским обычаям несли на кладбище одни женщины, держа его на полотенцах, обмотанных вокруг слабых плеч. Рядом с Матреной похоронили и сына-“колдуна” Леонида. А с тех пор два семейства даже могилу толком поделить не могут.
— Памятник мы Матрене поставили значительно позже, — говорит Нина Тимофеевна. — Покрасили, а попытались надпись на свежей мазне написать — она растекается. Оставили просохнуть, только фотографию наклеили… Василий же свому сыну даже крест не справил — так выглядит погост, будто одна могила за оградой, а не две. Другой раз приходим — Захарову “прописать”, а рядом с Матрениной фотографией колдунская рука уже вывела: “Леня”. Пришлось закрашивать и снова ждать, пока высохнет. Другой раз приходим, а там опять: “Леня”. Что ты будешь делать! Мы вот что придумали: испишем-ка весь памятник. Имя, фамилию, даты жизни Матрены. А также надпись “Погибла под поездом” — и рельсы нарисуем, чтоб “Леню” подписывать больше некуда было.
После смерти Захаровой Александр Солженицын переселился к ее золовке. Довел до конца учебный год и вскоре уехал из Мильцева. “Пусто здесь без Матрены”, — сказал на прощание загадочный математик. Думали деревенские, что никогда его боле не увидят. И в реальной-то жизни, а уж тем более — по телевизору…
“Не сказать, однако, что Матрена верила как-то истово. Даже скорей была она язычница, брали в ней верх суеверия… Был святой угол в чистой избе и иконка Николая-угодника в кухоньке”, — так описывал Солженицын нехитрые отношения праведницы с Богом и Чертом.
На полочке в святом углу у племянницы героини Любови Чугуновой — газетная вырезка Богородицы, вклеенная в картонную “самоделошную” рамку: “Тетушка такие мастерила, но я их много выкинула — внутри тараканов была туча”. И так же нынешняя хозяйка Матренина двора со всей истовостью русской дикой души верит в приметы…
— В тот день я проснулась рано, вышла на кухню — ба! — зеркало и умывальник почернели! И ведь ничего накануне не варила! А на середину раковины паук величиной с кулак выполз — к беде! Я его давить… Потом хвать полотенце — начала зеркало протирать, а оно прямо у меня в руках раскололось — к покойнику… Я из дома стекла не понесла — к несчастью! Вышла днем на двор, а мужики мне кричат: “Что, батька-то твой помер?!” Отвечаю: “Да еще в 77-м году!” А они снова подначивают с завистью: “Помер батька, алиментов больше не пришлет!” Я пьяных разгоняю, не верю им… Да потом телевизор включила, а там по всем каналам передают: на кого ж ты оставил нас, Россию, батюшка Александр Исаевич?!
Никто в селе Мильцево и не помнит ту древнюю старуху, что могла сказать над гробом Матрены фразу, ставшую крылатой: “Две загадки в мире есть: как родился — не помню, как умру — не знаю”.
А что может быть древнее истины?
