Брат отсидел за счастье сестры

16-летнего Дмитрия Медкова признали шизофреником, и он провел три года в сумасшедшем доме за то, что отказывался признать себя виновным в убийстве родной сестры.

Скоро перед Ставропольским судом предстанут следователи, обвинившие подростка в этом преступлении.
Потому что никакого убийства не было: девушка просто вышла замуж в другую деревню.

“Здравствуйте мои родные мама и Дима. Как говорится — объявится не запылица (орфография и пунктуация автора. — “МК”). Надеюсь, у вас все хорошо. Я сама жива и здорова…”

Марина Медкова говорит сейчас, что и не поняла сразу — от кого весточка. Прочитала первые строчки, да и сползла по ободранной стене хаты: от дочки, но она же три года как… мертвая.

Письмо это в село Китаевка Ставропольского края пришло 29 ноября 2006-го. А 14-летняя Таня Медкова пропала 12 апреля 2003-го.

По версии следствия, ее убил родной брат. Так и не сознавшегося в этом Диму Медкова признали невменяемым и особо опасным. Тело Тани не нашли… Пока девочка сама не объявилась.

В Дагестане, выйдя там замуж и приняв ислам.

И все это время, три года, 16-летний подросток отбывал бессрочное наказание на принудительном лечении в психиатрической больнице. За убийство, которое не захотел на себя взять.

Потому что его не было.

…От тюрьмы да от сумы не зарекайся.

В нашей стране это высказывание не банально, потому что аксиома. По мнению экспертов, до трети осужденных в России расплачиваются за преступления, которые совершили другие.  Здесь же просто разыгралась у милиционеров буйная фантазия. Ну не хотелось им “висяка” с пропавшей девочкой. И так ясно представили они себе, как из-за пустячной ссоры брат ударил сестру, а она — виском об угол стола. И насмерть. Потом Дима расчленил на глазах у друга тело в бане, останки сжег в топке, пепел подобрал совком, закопал в саду, а кости выбросил в реку.

Страшная-престрашная сказка. Особенно для ее главного героя. Да и для неглавных тоже.

В конце 2007 года Следственный комитет Ставропольского края передает в суд громкое дело следователей, которые сфабриковали это липовое обвинение против подростка.

Незнакомая Аминат

— Теперь мы зовем ее Аминат, — Марина перебирает редкие дочкины фотографии. — Я как-то больше к прежнему имени привыкла и ошибаюсь еще иногда, но для Димы она — только Аминат.

Дима Медков старается не вспоминать прошлое. Выйдя из тюремной больницы, он начал жизнь с чистого листа. На котором теперь вместо сестры Тани — незнакомая взрослая Аминат в темном платке и длинной юбке. Та каждый день звонит ему на мобильный, самостоятельная, серьезная и все никак не может поверить, что из-за ее детской выходки — ссоры с мамой и побега из дома — разгорелся такой сыр-бор.

Таня выросла. А Димка в свои 21 так и остался ребенком. И глаза совсем грустные. У него это неважно получается, забывать о плохом. Хоть Димка и старается. Так же, как старательно поет со мной сейчас хорошие песни по караоке.

Сидя на голом полу, ближе к обогревателю — батарей в их бедной хате отродясь не было. Мыши носятся вокруг, рядом с нашими ногами. Димка говорит, что не надо их бояться — хоть и наглые, зато маленькие. Людей бояться нужно.

Я ему верю, но все равно ору как резаная, когда мелкая норушка заползает в мой сапог.

Марина вбегает в комнату: “Вы уж извините, что еще и грызуны… Нам власти пятьсот тысяч рублей в августе обещали дать. Ну за Димку. Моральный ущерб. Долги тогда выплатим, какой-нибудь домишко купим — у нас ведь ничего с ним нет, даже угла своего. По чужим маемся…”

 500 тысяч рублей — 20 тысяч долларов. Но в этом медвежьем углу, откуда и автобус-то в ближайшие Минеральные Воды ходит всего раз в день, деньги на доллары не считают. Здесь другие единицы измерения.

— Зарплата в 2003-м у меня была полторы тысячи рублей в месяц. А работала с шести утра и до восьми вечера, на сакамане, за ягнятами новорожденными ухаживала. Так, может, я и детей своих потеряла, потому что редко их видела, — вздыхает Марина.

Не сложилась жизнь. Муж — сел—вышел—сел. В перерывах между тюрьмой забегал по старой памяти то к Марине, то к другой жене — предлагал снова сойтись. Перекантовывался так до очередного срока. Сама пашет с 15 лет, из многодетной семьи. Хоть бы отдохнуть, сесть, порадоваться жизни, в отпуск съездить к морю — все некогда, так и плыла лишь по течению серых буден. Сын и дочь самостоятельными стали рано. Разница у них — год и одиннадцать месяцев. Димка, когда маленький был, сестру к маме очень ревновал. И Татьяна его ревновала тоже.

— Но любили друг друга. Помню, прихожу домой — уставшая, а сын, детсадовец, залез на комод, где банка с медом стояла, измазал палец в меду и сестренке сует в рот, чтобы она не плакала, — рассказывает Марина. — Когда подросли, на них все хозяйство легло, особенно на дочку, уж как мы с ней ссорились, когда я ее убираться заставляла: “Дом подмети! Поесть приготовь! Белье постирай!” Девчонка совсем! Ясное дело, что ей неохота. Надуется на меня: “Мамы больше мальчиков любят”.

“Ты убил свою сестру”

Поругались они и накануне того дня, когда Таня исчезла, 11 апреля 2003 года. На письменном столе валялись в беспорядке школьные тетради, Марина сбросила их на пол, дала дочери пару подзатыльников от усталости и от злости, та огрызнулась, забилась в истерике.

Утром Марина вскочила чуть свет, перезавела будильник с пяти на семь утра — пусть Танюша поспит подольше, она и думать забыла о вчерашней ссоре, сколько таких скандалов меж ними бывало… “Я ей десять рублей на ладонь, уходя, еще положила, чтобы после школы купила конверт для тети Оксаны”. И ушла. Не поцеловала на прощание. Телячьи это нежности.

А вечером домой Таня уже не вернулась. Семиклассница, блондинка с потравленными дешевым гидроперитом волосами. Теплые джинсы, коричневая ветровка, кофта в тигровых кляксах. Сзади хвостик — совсем еще девочка, ребенок.

Начали искать, но ни шатко и ни валко. Дела до пропавшей несовершеннолетней Татьяны Юрьевны Медковой не было никому. Только сын утешал, Димка. Придет из своего лицея, сядет рядом, оба промолчат целый вечер.

Так прошли бессмысленные восемь месяцев. А 19 декабря 2003 года Диму Медкова вызвали с урока химии — и тут же оформили явку с повинной. Конец календарного года — в органах надо было подбивать отчетность, повышать раскрываемость. Вопросов не задавали, констатировали как факт: “Ты убил свою сестру”. Сюжет преступления был незамысловат, но изобиловал кровавыми подробностями. Лешка, самый близкий дружок, дал обвинительные показания. Мол, видел их смертельную ссору, и как падала девочка замертво об угол стола, и как брат тащил ее за ноги в банную топку, чтобы сжечь, а кости спустил потом в реку.

Такое не придумаешь!

Блокнот с квадратиками

— Не убивал я, — бычился Димка после первых допросов. Упертый попался подозреваемый. Уж и кровь нашли на их домашнем топоре, напоминающую человеческую, а он все отрицает.

Возникли сомнения в его вменяемости — нормальный преступник обычно нагл, но честен с правосудием. Особенно под давлением неопровержимых улик. Его даже бить не надо. А этот мерзавец категорически убежден в своей непричастности. Значит, на голову больной!

Были, конечно, в деле и “мелкие” нестыковки — например, при обыске опера изъяли у Медковых сразу четыре подозрительных топора, а экспертизу в печке на предмет обнаружения пепла Тани так и не провели.

Зато другая экспертиза — медицинская — показала наличие у Дмитрия Медкова бредового состояния и вялотекущей шизофрении. После серии убедительных бесед с оперативниками Димка признается, что все-таки убил сестру. Вот только забыл об этом. После скорого суда парень был помещен в спецотделение психиатрической больницы для особо опасных преступников города Ставрополя.

…От больницы у Димки осталось много маленьких блокнотиков. Расчерчены на квадратики страницы — так он отмечал проведенные за решеткой дни. Красные циферки — праздники, но их мало.  Помнит, как встречали всей палатой Новый год. Его первый там Новый год. И парень, Димкин ровесник, который убил и изнасиловал четырехлетнего мальчика, проникновенно пел. А вор-карманник играл на гитаре.

Из нормального, не преступного женского отделения привели девочку, которая разбавила их мужской коллектив. Была она не в вечернем платье, а в синем с желтым халате, но все равно самая красивая. Какие встречаются только в армии и в тюрьме.

Ее тоже звали Таня — Димка так и написал на фотографии, подаренной ему. “Эту девочку зовут Таней”.
А еще он сочинял здесь стихи. Про природу. И про любовь. Но ни в одном из них не было и слова о том, что с ним случилось.

“Привет, это я!”

Конца у больничного срока не было — как выздоровеет, так выпустят. А выздоровеет, поумнеет, когда окончательно признает, что есть бред, а что — суровая действительность.

— По их мнению, я и правда был тогда болен. Если говоришь что-то, что не совпадает с представлением психиатров о нашем мире, значит, ты чокнутый, — объясняет Димка. — На самом деле эти специалисты основывали свои убеждения о моем состоянии на томах уголовного дела, а не на мне. Мне они просто не верили.  

Первое время, когда кто-то из докторов казался ему хоть немного похожим на человека, Димка пытался открыть правду — о том, что он не убивал родную сестру. После этого ему назначали обычно двойную дозу лекарств и говорили, что до выписки еще очень далеко.

— У нас был один человек, который просидел так 27 лет, — говорит Димка. — Иногда, ночью, я строил версии: что же произошло с нашей Таней, ну не могла же она как сквозь землю провалиться! Но все догадки обычно заходили в тупик — у меня не хватало фактов. Да и голова, если честно, от лекарств не думала.

Прокручивал без конца в голове их последнюю встречу. Как пришла после школы домой, обиженная на мать, в своей тигровой кофте, фыркнула на брата: “Поесть есть что-нибудь?”

— Сейчас приготовлю, — полез он за сковородой. Обернулся — Тани уже нет. Тысячи раз одна и та же картина… Как сквозь землю. Бессмысленно. Глупо. Такого не может быть. Ах, если бы можно было вычеркнуть из памяти совсем — было бы проще. Только проще ли?

Чтобы окончательно не отупеть, приноровился во время раздачи лекарств не глотать таблетки, держать их “на кадыке”. А когда медсестра уйдет, выплевывать.

В больнице Димке исполнилось 18 лет, потом — 19, потом — 20. И ничего вокруг не менялось. Он бы мог провести так всю свою жизнь, потому что по-прежнему верил, что однажды откроется дверь или зазвонит мобильный, а в нем будет Таня.

В ноябре 2006-го его сотовый действительно дал о себе знать. Он поднял трубку: “Привет, это я”.

— Кто я? — он так опешил, что не узнал ее сразу.

— Ну я, сестра твоя… Я жива, слышишь?

“Как говорится, объявится — не запылится”. По секрету Димка рассказал соседям по палате о том, что Таня нашлась, о его обострении тут же стало известно в ординаторской. Парня перевели в строгий изолятор, вкатили двойную дозу.
Надо же, а совсем было казалось, что пошел на поправку.

“Димка, наверное, в армию ушел?”

“Мама, я думаю, ты до сих пор меня любишь. Я виновата, что ушла из дома, но ведь ты сама уколола меня прямо в сердце. Я ушла, чтобы ты посмотрела — права ли ты в своих словах или нет”.

…Школьница, блондинка с потравленными дешевым гидроперитом волосами. Теплые джинсы, коричневая ветровка, кофта в тигровых кляксах. Она стояла и плакала на автобусной остановке их районного центра, откуда раз в день отходит маршрутка до Минвод. Взять бы и провалить себя сквозь землю, раз — и нету, вот тогда мама осознает, что она натворила.

Подошла женщина в платке, погладила по голове ласково, замотанная работой мать никогда так не делала: “О чем, девочка, плачешь?” Танька зарыдала еще сильней.

— Хочешь все изменить. Замуж хочешь?

Кто же в 14 лет не хочет? Тогда никакая мама не страшна.

Таня шмыгнула носом и протянула незнакомке ладонь в школьных чернилах.

“Я жива, здорова. Чего и вам желаю. Я вышла замуж, у меня родился мальчик. У мужа приличная семья, и мы с ним никогда не ругаемся. Как Димка? Наверное, в армию уже ушел?”

Та женщина привезла девочку в Дагестан и очень выгодно продала — как девственницу — местному жителю. Таня объявилась, когда ей исполнилось 18. Прислала письмо из Кызылюрта уже как Аминат. Раньше не давала о себе знать, чтобы мужа и сватью не посадили.

По российским законам брак их, хоть и освященный местным муллой, можно было трактовать как похищение и растление несовершеннолетней. Таня и не подумала о том, что случится дома с ее уходом. Что ее будут искать с милицией. Просто не подумала… Маленькая была, глупая. Она быстро забыла прошлую жизнь.

Казалось, что у них в Китаевке так ничего и не изменилось с тех пор, только у нее, Аминат, волосы потемнели и отросли. Здесь, в Дагестане, Таня по-своему стала счастливой. Муж ее не бил, хорошо кормил, не заставлял убирать тетрадки — школу Таня так и не закончила. Да и зачем, у восточных женщин другое предназначение.

Но она иногда все-таки вспоминала их последнюю ссору с матерью. Когда родился первый сын Мухамед, а Таня стала совершеннолетней, муж наконец разрешил ей связаться с родными.

Кому нужна правда?

“Если ты, мама, до сих пор считаешь меня своим ребенком, своей дочерью, то дай знать.  Мне это так необходимо. Даже если меня для тебя давно не существует, все равно позвони”, — прочитав письмо, Марина нервно схватилась за мобильник. Таня подняла трубку сразу.

— А Дима в армии?

— Дима в тюрьме. За то, что тебя убил.

Сразу же после разговора с дочерью Марина Медкова связалась с районной Новоселицкой прокуратурой, сообщила о том, что Таня нашлась — и живой. Ее подняли на смех — еще у одной галлюцинации. Однако проверку все же начали. Не особо веря в успех предприятия, даже в командировку в Дагестан никто ехать не хотел.

Ведь такое было хорошее и складное убийство!

— В тот год, когда пропала Татьяна Медкова, у нас в деревне страшное происшествие случилось: другой мальчик убил маленькую девочку, за просто так, так что и преступление Димы по аналогии всем казалось абсолютно логичным и нормальным, современные подростки — они такие, насмотрятся боевиков и ну всех мочить, — оправдывают себя и в местной милиции.

— Бес попутал, но как было не поверить всем в то, что парень — душегуб, когда он всегда такой странный и молчаливый, сядет обычно в школе на последней парте и ни с кем не разговаривает, — вспоминают теперь Димкины учителя.

Доказательства “не-вины” Димки три года отметались напрочь. Просто потому, что не вписывались в представления других о том, что могло случиться. Это уже потом сосед Медковых, что живет на соседней улице, расскажет, что как-то ехал на такси с водителем-дагестанцем, а у того на сиденье лежали разбросанными фотографии из дома и среди них — Танина. Сосед сразу ее узнал. Но никому не рассказал, чтобы не навлечь неприятности.

И дагестанцы из диаспоры, что живут неподалеку, получали регулярно весточки с родины. Знали они о том, что Таня жива. Но тоже о женитьбе земляка не сообщали.

Да и не проверял никто толком версию про похищение, хоть здесь, на Северном Кавказе, часто увозят в горы русских невест. Насильно. А тут — сама пошла.

Но никому она не была нужна, эта правда.

“Он еще долго будет таким”

Из больницы его выпустили в начале 2007 года. Через несколько месяцев после того, как Таня нашлась. Он шел счастливый, без шапки. Домой.

Тогда же были отстранены от работы прокурор Геннадий Кашкидько и следователь Алексей Анищенко, еще двоим работникам, причастным к расследованию, объявили о неполном служебном соответствии. Судья Юрий Иванов написал заявление по собственному желанию. Прокуратура края возбудила уголовное дело, которое сейчас передают в суд. Никто из врачей ответственности за содеянное так и не понес.

…А Димка Медков с утра до вечера теперь поет подаренное кем-то караоке, держа микрофон в трясущихся руках. Или слушает музыку. “Скорпионс”. Он и мне дал послушать.

Звуки его успокаивают. Не дают думать о плохом. Вообще думать.

Разговаривая со мной, парень периодически замолкает и отворачивается — как будто его выключают, а потом ничего, приходит в себя.

На третьем курсе в техническом лицее Димка Медков так и не восстановился.

“Он еще долго будет таким. Пять лет дают врачи на полную реабилитацию, пока лекарства выйдут из организма, — по слогам произносит мудреное слово Марина. — Это если деньги будут, а если нет, то и еще дольше”.

С августа ждут Медковы пятьсот тысяч рублей, которые обещало им государство за поломанную Димкину жизнь.

Добрый хозяин вошел в положение и поднял Марине зарплату с 1,5 тысячи до 2300, ей же сына кормить.

Больше вроде никаких новостей.

Да, в сентябре в Кызылюрте 19-летняя Аминат родила еще одного мальчика, которого назвали Мараскабом.