“НО разве может любовь быть несчастной — если это любовь? Оставил он меня — ну и пусть, если ему от этого хорошо, то и я за него порадуюсь”, — у нее, Елены Подбудской, ясное лицо, заразительный смех и невероятно счастливые глаза.
Что вообще-то странно — для брошенной женщины.
Пару лет назад ее венчание раскрутили многие СМИ.
Жених — красавец, поэт, убийца. Из первого, еще ельцинского призыва помилованных смертников.
Невеста — мать троих сыновей и примерная жена другого.
Немыслимо понять мотивы ее поступка тогда — страсть ли? самопожертвование? безрассудство?
И теперь — громом среди ясного неба — ЕГО желание развестись.
Не сошлись характерами: он в казематах пожизненной тюрьмы-монастыря на острове Огненном, она — послушницей за стенами обители в Белозерске, куда уехала вскоре после свадьбы.
Каждый день уходит котенок Манька вместе с четвероногими подругами из других камер ловить мышей. “Пятак” — зона особого режима. Содержание животных тут не приветствуется. Но должны же пожизненные заключенные, и так лишенные всех радостей, о ком-то заботиться, кого-то любить? А сами кошки привыкают к месту — не к человеку.
Котенку Маньке всего-то семь месяцев. И ей абсолютно все равно, что ее хозяин — в прошлой жизни опасный рецидивист и душегуб, главное — он каждый день наливает воду в блюдечко и чешет ее за ухом…
Мораль придумали люди. Как, впрочем, и нескончаемый до смерти тюремный срок в виде главного и самого страшного наказания.
Но человек — такая тварь, она ко всему привыкает, как сказал еще каторжник Достоевский. А на знаменитом “Пятаке”, в пожизненной колонии на острове Огненном и спецпоселении для сотрудников на острове Сладком — население состоит из двух частей.
Тех, кто сидит. И тех, кто охраняет.
Но есть и третья часть, самая малая, кто приезжает, чтобы добровольно разделить участь осужденных. Это женщины, желающие стать тюремными женами. Подруги по переписке.
Заочницы.
Сон на дне озера
Простучала каблучками по деревянному мосту, соединяющему остров Сладкий с Огненным. Смахнула с лица брызги озера.
В платке, в длинной юбке. Улыбчивая. На прием к начальнику колонии полковнику Макуху прорвалась.
“Понимаете, я ждала его 20 лет. Увидела во сне, еще в юности, — на берегу озера, такого же, как здесь, и полюбила. Я должна быть с ним”. — “С кем?” — не понял ее гражданин начальник. “С заключенным Подбудским”.
— Это была Елена Раздуева, такой — с горящими глазами — я и увидел ее в первый раз, — говорит сейчас Мирослав Макух.
“В себе сдержать
Не в силах я порывы
Потребности душевной,
Чтоб не взять, не выплеснуть
На чистый лист”,
— из напечатанных в тюремном журнале стихов Владимира Подбудского, приговоренного к смертной казни в 89-м за убийство таксиста. Отсидел два года в ожидании расстрела в одиночке, привезли на “Пятак”.
На момент совершения преступления ему было 19. Когда познакомился с будущей женой — под сорок. Вся жизнь — тюрьма. И чем же он ее так пленил, незнакомую и тоже почти сорокалетнюю Елену?
Что письма, “душевные порывы”, в разные газеты в рубрику “знакомства” сочинял красиво — да за столько лет отсидки какие только слова в голову не придут.
Если бы еще не сон, мучивший ее с юности.
“Родной мой человек. Сразу почувствовала — самый близкий. Страшный грех он совершил — не подумайте, я его не оправдываю, может, строже всех вас сужу” — с такой речью не поспоришь. Да разве в том дело?
— Раздуева настойчиво просила разрешить ей с Подбудским краткосрочное свидание на четыре часа: “Я его люблю”. Любите себе на здоровье, говорю, но для свидания необходимо знать, кто вы ему и что, — продолжает разговор Макух. — А просто любовь — это не аргумент.
Беседовал полковник с женщиной долго. Разубеждал. Хотя и суббота была, и его личное время. Начальник про одно. А Елена все о своем.
— Если требуется быть его женой, чтобы нам видеться, — буду. Только мне прежде развестись надо.
— Так вы еще и замужем?..
Муж — скотник на колхозном дворе малоинтересной калужской деревеньки Беницы, Юра Раздуев. Знакомы они двадцать лет. Растят троих сыновей.
Она вполне своей жизнью довольна, не подумайте, нет, просто так сложилось, что теперь ей как воздух нужен другой. Макух посоветовал не пороть горячку. Когда наконец уехала, перекрестился — что за загадочный народ женщины…
Месяц прошел — возвращается уже со свидетельством о расторжении брака. И трое пацанов с мамкой, школьников. Тимофей, Матфей, Павел. “Согласны нас теперь расписать?” — “А что первый супруг?” — “Юра сказал, что, раз я выбрала этот путь сама, значит, должна его пройти до конца”.
В общем, отпустил на все четыре стороны…
Телевизионщиков на их свадьбе было мама не горюй. Как же, тюремная сенсация!
Священник, что Подбудских венчал, наклонился к молодой жене: “Хорошая ты. Но у тебя с ним пути разные, я же вижу”. Отмахнулась — разве способен кто ТАК чувствовать, и пусть, и не просит она от других понимания.
Потом еще всей колонией шутили — “умом Елену не понять”.
На первое долгосрочное свидание — трое суток, “медовый месяц” — привезла на Огненный поесть домашненького. “Если дано нам с тобой так мало вместе, будем счастливы хоть эти три дня”.
Дальше “Пятака” не сошлют!
Котенок Манька смотрит сквозь решетку камеры, как летают вороны над серым озером, — странная какая жизнь. Сразу кошачьим умишком и не разберешь, кто здесь преступник, а кто его сторожит. Зэк, хозяин Маньки,— сытый и в тепле, каждый день его выводят на прогулку, кормят, когда приходит — садится смотреть телевизор, сериалы по первой и второй программе.
А молодые сотрудники охраны колонии живут в бараке на острове Сладком, который называется общежитием. Их жизнь — тоже тюрьма. Куда ты денешься — с острова?
И не по выходным вместе, и по выходным. Год здесь идет за два. Одна радость, что новый физкультурный комплекс построили.
“А дальше “Пятака” не пошлют”, — шутят привычно. Мобильники не работают. Детей в школу отвозят за семь километров. Зимой жены, продолбив прорубь, полощут белье в ледяном озере. В день получки — раздают долги. Щелкают семечками, в единственном местном магазинчике пакет стоит шесть рублей, можно себя побаловать.
И тут же, в магазине, на окне, от руки написанное объявление: “Всем, кто не прошел флюорографию, срочно — сегодня приедет из Белозерска установка”.
Древний Белозерск — уже почти цивилизация. 50 километров отсюда по ухабам и по грязи. С ноября по май.
До любви ли, когда нет ни комфорта, ни денег. И хоть бы одна увлеченная прелестями тюремного быта приехала сюда не к жулику, а к какому-нибудь, например, старшему лейтенанту. И, подружившись с ним по переписке, составила личное счастье. Неженатого, несудимого и почти без вредных привычек. Мерзавцы — оно, конечно, романтичнее.
Спрашивала у сотрудников “Пятака”, верят ли те в высокие чувства, — ответы скептические. Любовь — привилегия пожизненно осужденных, когда кончаются сериалы и делать нечего.
А женщины, уставшие от того, что на свободе им теплых слов давно никто не говорит, на эти ласковые слова — пусть даже и от убийц — попадаются.
…Путь Елены Подбудской лежал мимо древних фресок, полуистертыми ликами святых то ли укоризненно, то ли удивленно взирающих на нее с тюремных стен, мимо камер, где сидят пожизненники.
И один из них — ее муж. Отныне и вовеки. “Ты должна уйти из прежнего дома. Хоть куда. Я для тебя буду на первом месте. Не бывший твой Юра, он чужой человек. Не дети. Я”.
А как же двадцать лет прожитой жизни? А детей куда? “Если любишь — пойдешь на все”.
Земные Ленкины проблемы оставались для тюремного мужа далекими — как для поездок на зону она по 17 часов отпахивает в жаркой пекарне, в районном центре, получает две тысячи рублей в месяц, приходит домой, валится на кровать от усталости. Не хватает сил даже на слезы. Дети бегают вокруг. Юрка смотрит хмуро.
Ну не было у бабы печали…
“Ну так как же, я ведь люблю его!” — Вове о своих бедах не рассказывала, ему и так в неволе тяжко. Как будто бы ей легко на свободе. “Ребятишек оставляла с мужем. То есть с бывшем мужем. Именно этого почему-то многие знакомые не могли понять. А что, мальчишки уже большие, да и Юрка — отец внимательный”.
Собралась пожить одна, при монастыре. Может, хоть там покой… Пусть и на самом тяжелом послушании. С коровами. В навозе.
Некого винить — сама захотела.
Вторая свадьба
“Подбудский женится”, — объявляют мне в колонии. Как? Опять? “Да списался уже с очередной. Он же у нас звезда”.
А как же Лена Раздуева? Их сумасшедшая любовь? “В последних письмах в монастырь, они же по закону читаются, Подбудский Елену то в измене одной ему ведомой обвинял, то требовал, чтобы она мальчишек у отца забрала — и уехала в никуда. Измучил совсем, вот женщина и не выдержала — исчезла, где она теперь?”
При монастыре Лена Подбудская прожила около года. Но, когда отправили туда документ из суда о дате развода — бумажка пришла назад, адресат выбыл. Вроде видели ее где-то в городе Белозерске. Вроде помогает кому-то по хозяйству. Глаза тоскливые.
“Теперь не знаем, как и быть, Подбудский требует его развести, у него на очереди другая свадьба. И не объяснишь новой заочнице, какой это человек”, — говорит начальник колонии.
Да, на островах Огненном и Сладком — сплошные сериалы. Еще одна тюремная жена, немка, приехав на свидание, сообщила руководству, что собирается зачать от мужа-зэка ребенка. А у заключенного Гемранова, осужденного за бандитизм, дочка поступила в Оксфорд. Он за нее переживает. Дорого там учиться, говорит, хорошо, что хоть деньги есть.
И все заключенные — как один — ругают маньяка Пичушкина: “До чего вы дожили там, у себя, на свободе, раз творите такой беспредел!”
Только у охранников — все по-прежнему.
Барак общего типа, мобильники вне зоны доступа, копеечная зарплата. Но человек — такая тварь, она ко всему привыкает.
Из подвала тюрьмы доносятся звуки музыки — это ансамбль из бывших смертников репетирует блатной шансон.
“Если увидите Елену Подбудскую — скажите, что мы ее ждем”, — помахал рукой на прощание полковник Макух.
А что Беницы — вроде и недалеко, ну приеду, скажу Раздуевым, что потерялась их мама-то. Деревенька на карте Калужской области оказалась необозначенной. Стационарных телефонов в ней нет. Дорогу мне из города Боровска объяснили, дом сразу перед коровником. Корыто с дождевой водой стоит у крыльца. Мальчишка лет тринадцати бредет навстречу.
— Давно ли вы видели Лену Раздуеву? — спрашиваю у него.
— Ма-а-ам, тебя! — крикнул куда-то в дом. Да неужели?.. Вышла на крыльцо. В платке, в длинной юбке.
Выкатила перед собой инвалидную коляску с парализованной девушкой, за которой она теперь ухаживает, забрала ее от родителей, кормит, поит.
Ну такие женщины в нашей стране — не могут, чтобы не жить для кого-то, чтобы не приносить себя в жертву. А без этого им и рай не в рай.
— Так вы вернулись?
— А я никуда и не уходила! — смеется Лена Подбудская. — Приехала я в Беницы, бывший муж говорит: “Хорошо с тобой, живи как раньше”. Да знаю я, что через неделю развод. Ну что ж — это Вовкин выбор. Он мой муж. А Юрка кто? Тоже… Но в моей жизни Вовку никто не заменит. Ой, обормот, что же ему все неймется-то…
Легкая. Будто вся из света. Сияет. Отчего?
— Хотела я человеку радость принести. Но разве ж кого против собственной воли быть счастливым заставишь?
Пусть она Вовку хоть немножко согрела, моя любовь. Холодно ему там, одиноко. Но можно искренне любить другого человека и не желать его для себя… А я детям здесь нужна, Юрке.
Тоже пожизненно.
