Она укладывает дочку спать, а затем идет на допрос в прокуратуру, где ее называют матерью-убийцей. Она выходит во двор с маленькой Алисой, а вслед им несется: “Вон та самая девчонка, которая пыталась избавиться от своего ребенка”.
Как им жить дальше: маме и дочке?
Есть ли среди них преступница или обе — жертвы?
Одной — только что исполнилось три годика, другой — 22.
Насмарку жизнь.
Антонину Федорову из Великого Новгорода обвиняют в том, что 26 февраля сего года она умышленно сбросила с лестницы несовершеннолетнюю Алису Федорову — по версии следствия, та, дескать, помешала маминому любовному роману.
— С недавних пор Алиска маму у нас за маленькую держит: “Покушай, мамочка, ты слабенькая!” или “Мама, бай-бай”. Как будто бы понимает, что Тоне плохо, что она нуждается в нашей защите, — говорит бабушка.
— Алиса — большая, а Тоня — маленькая, — смеясь, повторяет, кроха и носится юлой по зеленому газону.
Cтремглав подбегает к маме, обнимает ее крепко-крепко, не понимая, что это, возможно, в последний раз. 25 лет максимального срока за попытку убийства родной дочери. Или — койка в тюремном сумасшедшем доме.
За де-то-у-бий-ство. Которого не было.
Лестница в ад
Антонина Федорова, как следует из материалов уголовного дела, безработная, разведенная мать-одиночка, прописанная в общежитии на краю города Новгорода, где живут одни люмпены и алкаши. Мусорные свалки, мат на стенах гаражей, заброшенная железнодорожная ветка — самое дно города. Даже днем страшно проходить мимо, не то что ночью.
Оправдательных приговоров в нашей стране для гражданок с такими характеристиками и таким местом регистрации практически не бывает. Оправдывают убийц, бандитов, насильников, у которых есть связи и деньги. Но взамен кого-то тоже надо сажать.
Так почему бы не ту, что до сих пор просыпается от кошмаров по ночам, в которых видит распахнутую входную дверь их общаги и перила лестницы, а тремя метрами вниз, на холодном цементном полу — Алиса.
Лежит и не двигается. Невозможно уцелеть ребенку, упав с такой высоты… “Я сама себя прокляла в момент, когда увидела, что случилось. Я успела подумать тогда, что мне незачем жить, если Лиски нет — и никто меня не удержит”.
Больше всего в тот момент Тоня боялась подойти к дочери, лежащей внизу, в крови, дотронуться до ее тельца, убедиться, что все самое ужасное, что промелькнуло в голове, произошло на самом деле, и ничего нельзя изменить.
Она рванула на улицу, в шлепках на босу ногу, по снегу, чтобы позвать соседей или свою маму, которая только что ушла на работу, но, наверное, еще недалеко ушла. Когда нам бывает страшно, мы всегда зовем маму.
Потом именно это, что действовала расчетливо и хладнокровно, собирая толпу, а не помчалась сразу к ребенку, и поставят Тоне Федоровой в вину. У нас ведь все знают, как нужно себя вести в шоковой, экстремальной ситуации. Особенно те, кто сам в нее ни разу не попадал.
…А девочка Алиса отделалась сотрясением мозга и двумя выбитыми молочными зубами. Вместе с зареванной Тоней ее выписали из больницы через три дня. “Повнимательнее за малышкой надо смотреть”, — напутствовал лечащий врач, не особо, впрочем, ругаясь.
Дети тем и отличаются от взрослых, что за ними подчас не уследишь. Все вроде бы закончилось. Но нет.
Через месяц, 22 марта, в прокуратуре Великого Новгорода возбудили уголовное дело по статьям 105 ч. 2 через 30.3. Попытка умышленного убийства лица, заведомо от преступника находившегося в беспомощном состоянии.
Доказать, что было совершено преступление, а не произошел трагический несчастный случай, следствию за полгода так и не удалось.
Единственный свидетель происшествия — приятель десятилетнего соседа, прогуливавший школу, вроде бы видел издалека, как одна девочка, постарше, взяла на руки другую, крошечную, подержала несколько мгновений над перилами, разжала пальцы и швырнула малышку вниз…
Сцена как из голливудского триллера. Все пацаны любят смотреть кино.
— На первом допросе мальчишка, гордый тем, что он в центре внимания, рассказал о случившемся так, — вздыхает бабушка Алисы. — Знаете, входная дверь вечно была открытой, это же общага. Дочка зазевалась и не усмотрела, как 2,5-летняя на тот момент Лиска выбралась в общий коридор и, исследуя окружающий мир, пролезла сквозь решетку перил — она ведь у нас страшно лазучая. И — полетела вниз.
“Самое страшное — это знать, что, возможно, когда меня выпустят на свободу, Лиске исполнится больше лет, чем мне сейчас”, — голос у Тони Федоровой почти не дрожит, она уже привыкла спокойно и доброжелательно отвечать на поставленные вопросы.
Любая живая эмоция, искреннее слово оборачиваются нередко против. На допросах в прокуратуре, в суде. “А может, она ненормальная, раз пошла на такое?”
— Да, я очень люблю свою дочь. Да, я не хотела причинять ей вреда. Да, Алиса — мой ребенок от первого замужества, и в момент, когда произошел этот несчастный случай, я уже жила в гражданском браке с другим мужчиной.
— Да отстаньте от нее, пожалуйста, ваша честь! — хочется крикнуть.
Изможденная девочка весом в 36 кило — столько осталось в Тоне после 18 дней заключения в СИЗО — сидит в зале суда, напротив клетки для особо опасных преступников.
Она почти не говорит о том, что случилось 26 февраля. Она находится под подпиской о неразглашении следственной тайны.
Поэтому мы беседуем совсем о другом.
Об их с Алисой жизни и о том, как обе оказались на этой чертовой лестнице.
Ведь была же дорога, по которой они шли...
Девочка, которая хотела счастья
— Я научилась слагать буквы в три года, потом меня записали во взрослую библиотеку, — Тоня Федорова печально улыбается. — Но и там подходящая литература для моего возраста тоже быстро закончилась. В семь лет я одолела Мопассана “Милый друг”...
Она сидела дома и, глядя в окно на унылый городской пейзаж, мечтала об идеальной любви, которой не бывает на свете.
Современная Ассоль, грезившая не об алых парусах — а об еще непрочитанных историях. Даже внешне Тоня напоминала странную гриновскую героиню — худенькая почти до прозрачности, изумительно красивая брюнетка с узкими запястьями и печальными глазами.
Девочка, которая хотела счастья.
А в реальной жизни все было не то и не так.
Мать развелась с отчимом, после раздела имущества переехали из двухкомнатной квартиры в общагу секционного типа. Туалет — общий, кухня — общая. Соседи редко бывают трезвыми.
Поставить бы чайник — и обратно, в свою комнатушку, в любимое кресло. Еще не раскрытыми оставались Хайдеггер, Сартр, Камю...
Тоня закончила школу и по совету взрослых поступила в юридический институт. Юрист — правильная специальность, скучная, денежная.
Ей самой-то нравилась философия, но что это за недоразумение — женщина-философ?
На юридическом она выдержала всего семестр. “Я вышла замуж. Это было желание полюбить хоть кого-нибудь, хотелось вырваться из этого кошмара… Когда рядом ни одной близкой души”.
Она безумно ждала рождения дочери. Пять месяцев пролежала в роддоме на сохранении. Разумом понимала, что это всего лишь гормоны, резкий выброс серотонина и окситоцина в кровь, когда новорожденного наконец кладут на живот и хочется вдруг, чтобы время остановилось.
Но, наверное, это было счастье.
Достала энциклопедию, открыла женские имена на букву “А”. Алиса — еще одна сказочная книжная героиня.
…Дома пеленки, молокоотсос, потому что из-за худобы нет своего молока. Послеродовая депрессия оттого, что не может кормить сама.
Мир замкнулся от кроватки до плиты. Стало уже не до книжек. Никто не понимал, что же Антонина все время плачет, ведь все вроде бы хорошо — семья, налаженный быт. Чего еще надо?
— Я осознавала, что жизнь прошла, а мне всего 19. Муж возвращается вечером и ложится спать, нам даже поговорить с ним не о чем — чужие люди.
И тут появился Интернет. Тоня садилась к компьютеру к двум часам ночи, уложив дочку спать. Бледная, тощая, с синяками под глазами, в изношенном халатике.
Не на сайты знакомства или правильные материнские страницы — в чат, где общались философы. Философия — несбывшаяся детская мечта.
В чате был Кирилл.Выпускник философского факультета МГУ, журналист и преподаватель.
— Собственно говоря, впервые мы с Тоней разговорились по Интернету, когда она еще не была замужем , — рассказывает 26-летний Кирилл Мартынов сегодня. — Она мне прислала свою фотографию, и я увидел: очень красивая девушка, но ничего больше. Мы были тогда совершенно посторонними людьми, которые дружески общались на отвлеченные темы.
Тоня никогда не рассказывала ему, как и чем живет. Кирилл и сейчас не может толком объяснить, зачем взял осенью 2005 года билет до Великого Новгорода и поехал на первое к ней свидание.
Он говорит, что в то время любви еще не было. Наверное, она родилась потом, когда оба отправились в Питер, прошвырнуться, и Кирилл в итоге опоздал на свой самолет, а следующие четыре часа они бесцельно бродили по грязным улочкам старого города и под завывания ноябрьского ветра болтали о пустяках: Петербург поздней осенью — что может быть менее возвышенно и более печально?
“Мы ужинали в какой-то маленькой кафешке, я сам разрезал для Тони мясо на маленькие кусочки и накалывал их на вилку, она ведь так плохо кушала…”
Выношенная с трудом любовь — как новорожденный ребенок. Когда тоже хочется, чтобы время, проведенное вдвоем, вдруг остановилось.
Тоня ушла от мужа, подала на развод, Кирилл ничего не мог ей предложить, кроме энной суммы денег в месяц и съемных квартир на два города — в Новгороде и в Москве.
На импровизированное новоселье друзья преподнесли горшок с комнатной фиалкой, шутя нарекли цветок Жан-Полем в честь известного мыслителя, по вечерам зазывали гостей — Лиска, перевезенная в Москву, так легко вплелась в эту новую столичную жизнь, в их тесный мир на двоих, что никто из них обоих уже и не вспомнит, когда она впервые называла Кирилла папой.
Безумцы. На что они надеялись? Все было призрачно, зыбко, невесомо. Кирилл готовил Тоню на философский факультет МГУ, но об узаконивании отношений, о браке не думали.
Им и так было хорошо. В конце января Тоня с ребенком поехали ненадолго погостить в Великий Новгород.
Потом она позвонила оттуда и сказала, что с дочерью произошло несчастье.
Крысы на нарах
Ее втолкнули в тюремную камеру, книжную новгородскую девочку, в коричневом платьице в мелкий белый цветочек, в новых, еще не разношенных туфлях, которые сильно натирали ноги.
Знала бы, что после допроса сразу арестуют, надела бы другие, стоптанные. А так — все пальцы в кровь.
Тоня не сразу поняла, в чем ее обвиняют, и именно эта строптивость, наверное, и послужила поводом для того, чтобы “опустить” потенциальную убийцу в полной мере.
Добровольное признание облегчает вину.
А если не признаетесь, гражданка, сами в содеянном, то, значит, усугубляете свое и так нелегкое положение. У следователя с говорящей фамилией Колодкин это было последнее дело перед пенсией. По его версии, дело совсем простое и не требовавшее больших усилий для отправки в суд.
Он не видел вместе ни Тоню с Алисой, ни Кирилла. Но он считался очень опытным юристом, чтобы и так, изучив бумажки, досконально разобраться в людях.
Разведенная, нигде не работающая девица находится на содержании у какого-то неведомого московского философа — ага, оба, ясное дело, бездельники. Живут как птички небесные. А ребенок этим романтическим отношениям, разумеется, сильно мешает. Поэтому от него решено избавиться.
Просто и ясно. Все люди изначально — преступники. Чего тут мучиться? Такую стерву любо-дорого и под расстрельную статью подвести, если бы такая у нас была.
“А в тюрьме сыро и холодно, — напишет Тоня потом в своем интернет-дневнике. — Люди в камере — квартиранты, временщики, здесь главные крысы. Они голодно шуршат по ночам, и я боялась, что они меня съедят”.
Голые нары. С утра до вечера в камере орет радио. Из книжек только детективы, где рекой льется кровь, — другую литературу заключенные не читают. Беременные вяжут на стержнях от ручек пинеточки для будущих детей, от которых откажутся при рождении в тюремной больничке.
Стекла в их окне не было, лишь ржавая решетка, из которой сифонило и были слышны крики со двора — это влюбленное мужское отделение переговаривалось с женским.
Тюремные Ромео и Джульетты, блин.
— Светка, сучка, я отрублю тебе все пальцы при встрече, почему ты, тварь такая, не написала мне ответ на мою маляву?.. Я же люблю тебя!
И так на долгие 25 лет.
Она выйдет отсюда старой старухой, и Алиска не узнает мамы, потому ее, Тониным, именем дочку будут пугать.
— За что тебя сюда, деточка? — спросила пожилая цыганка, первая соседка по камере.
— Меня обвиняют в том, что я пыталась убить своего ребенка.
Не верь, не бойся, не проси. Бесполезно доказывать, что невиновна. Рано или поздно тебя все равно придушат на собственных колготках. За несодеянное.
— Но цыганки принялись рыдать, услышав мою историю. Скоро их перевели в другую камеру, и я осталась одна. Я знала, мне никто не поможет. Не было сил вставать, двигаться — каждый день я теряла вес и просто лежала, свернувшись калачиком. Слушала, как стучит сердце. Страшно не было, просто бешено обидно — за то, что не вижу Лиску, за то, что мне не верят, что все так несправедливо, так… Я — и “зэчка”.
В это время Кирилл Мартынов в Москве развил бурную деятельность для того, чтобы спасти любимую женщину.
Удивительно, но он ни на секунду не усомнился в Тониной невиновности. “Новгородское дело” перекочевало в Интернет, затем — в Общественную палату России, откуда послали официальный запрос новгородским властям.
Антонину проверили в Москве на “детекторе лжи”, и независимое заключение гласило, что она “не имела намерения причинять вреда ребенку и не причиняла его”.
Так и не доказав, что была попытка убийства, прокуратура выдвинула другую версию: дескать, в момент совершения преступления молодая женщина была невменяема, поэтому ничего толком не помнит и ее нужно лечить.
Состоялись две психиатрические экспертизы Тони Федоровой в Великом Новгороде, врачи однозначно ответили, что отклонений в психике у женщины нет.
Спустя 18 дней, 7 мая 2007 года, Антонину выпустили на волю под подписку о невыезде, запретив сперва встречаться с дочерью — как человеку, возможно, представляющему для ребенка реальную опасность.
Когда она взглянула на себя в зеркало, то увидела первые седые волосы.
Расплата
— Я знаю, что виновата в том, что недосмотрела в тот день за Лиской, но я уже расплатилась за все. Когда увидела дочку на цементном полу лежащей неподвижно, — Тоня Федорова не поднимает на меня взгляда. Чтобы снова не заплакать.
Это ужасно, когда хочется плакать, но нельзя, чтобы окружающие не подумали, что у тебя проблемы с головой.
…Спецкор “МК” приехал в Великий Новгород накануне того дня, когда решался вопрос о принудительном помещении молодой женщины в Институт имени Сербского, в Москву, для проведения очередной, уже третьей по счету психиатрической экспертизы .
Сроки поджимают — скоро суд. На котором нужны веские доказательства преступного деяния Тони.
Или — извиняться . А кому охота?
Уж лучше туда, в Москву, теперь уже за больничную решетку — снять с себя всякую ответственность за случившееся, пусть решают тамошние врачи.
Маленькая Лиска носится по газонам на улице, то и дело подбегая к маме, проверяя, на месте ли та. Эта мама такая странная — периодически исчезает из дома, а когда возвращается, то, если никто не видит, плачет.
И только она, маленькая Алиска, может ее утешить, она ведь уже большая девочка. Она еще не знает, что очень скоро им снова предстоит разлучиться.
— Знаешь, я столько всего в жизни еще не видела. На море ни разу не была, вообще дальше Москвы не выезжала. Я мечтаю уехать из нашего проклятого города с дочкой туда, где меня никто не знает, где на меня не показывают пальцами, чтобы начать все заново. Я верю, все забудется, на месте выпавших молочных зубов у Лиски вырастут новые, только нужно время, чтобы это произошло, много времени, — на Тоне Федоровой надето то самое коричневое платьице в цветочек, в котором в конце весны она вышла из тюрьмы.
“Но что же Кирилл Мартынов? Где же он есть?” — подумала я.
Наверное, помог как сумел и отошел себе в сторону — чтобы не портить дальнейшую будущность этим тюремным романом, в конце концов, каждый должен решать свои проблемы в одиночку.
Так у нас принято.
— Да, больше я Тоне не гражданский муж, — произнес и сам Кирилл при нашей встрече в Москве, подтвердив сперва самые худшие мои предположения. — Мы поженились 4 июля, чтобы изменить негативную Тонину характеристику в уголовном деле. Ведь на ней держится обвинение и основной мотив преступления. Если для того, чтобы не считать Антонину убийцей родной дочери ради чужого мужчины, нам требуется расписаться — о’кей. Правда, настоящей свадьбы у нас пока что не было, ни белого платья, ни ресторана. И медового месяца не было. Я живу в Москве, зарабатываю потихоньку на адвокатов, на дочку и жену, Тоня, кстати, теперь, как и я, Мартынова. Она — в Новгороде, под подпиской о невыезде до суда или отправки в психиатрическую больницу.
И неизвестно, что ждет нас дальше. Но, знаете, мы все равно счастливы, потому что я ее люблю.
Только ради этого признания и стоит наконец перестать мучить эту семью…
Ольга Зайцева, кандидат психологических наук:
“В том, что Антонина не сразу бросилась к упавшему с лестницы ребенку, а позвала подмогу, ничего предосудительного нет. Совершенно неосознанно эта молодая женщина, кстати, поступила совершенно правильно. Дополнительно навредить и без того травмированному ребенку своими рыданиями и объятиями она в критической ситуации могла бы.
Оказать реальную помощь — едва ли.
Исходя из психологического портрета Тони, я вижу, что девушка — слабая, мечтательная, восторженная. До этого знавшая жизнь только по книгам. Для такого типа личности вполне естественно при малейшем столкновении с реальностью, с суровой действительностью впадать в панику и искать защиты у других людей, а не пытаться разрулить ситуацию самой.
Тем более, насколько я понимаю, в том общежитии даже не было стационарного телефона, а искать сотовый не было времени, да и скорее всего не смогла бы растерявшаяся и испуганная молодая женщина внятно объяснить врачам “скорой помощи”, что случилось.
Тоню можно считать инфантильным, не способным к решительным поступкам человеком, но подобное ее поведение как раз естественно и вписывается в общую характеристику ее личности, каким бы странным оно ни показалось со стороны”.
