В Лужниках на Мадонне, пока все томились в ожидании чуда, Николай Басков, как помнят читатели “ЗД”, прожужжал всем уши в VIP-ложе о том, как он замерз и будет ужасно, если “из-за этой пигалицы” он простудится накануне собственного концерта с Монтсеррат Кабалье.
Пафосная VIP-публика ехидно хмыкала. Противоестественная, в ее глазах, связь Баскова с г-жой Кабалье трактуется здесь в основном как легкомысленный аттракцион. Мажор, мол, бесится с жиру, а полубессознательная бабка уже плохо понимает, что ее используют как сомнительный рекламный трюк. Жизнь в суровом климате и суровой стране приучила здесь многих с ходу верить только в зло, но не в добро, радоваться ужасному и шарахаться от красивого…
“ЗД” решила своими глазами посмотреть на то, что так загадочно анонсировал г-н Басков.
С навязшей в зубах Time Goes By So Slowly я отправился первым же после концерта Мадонны самолетом в Барселону. От средиземноморской здравницы потребовалось, однако, еще пять часов пути на машине в горное селение Сория, 30 тысяч жителей которого, как оказалось, каждый год принимают у себя самый престижный в Испании фестиваль классической музыки Soriano. Что же там, интересно, забыл Басков?
Николай с женой Светой летели соседним рейсом. Без охраны и с тремя чемоданами, один из которых был забит… нотами. Такого не приходилось видеть ни на одних гастролях ни одной нашей поп-звезды.
На Баскове не было лица. Он все-таки простыл на Мадонне и страшно из-за этого нервничал: как петь, когда из носа течет? Свету больше волновало выкроить время для покупок новорожденному Бронику, который уже четыре месяца растет не по дням, а по часам и требует все новых обновок. Предъявить наследника народу Басков с женой обещают не раньше, чем в следующем году, когда малышу исполнится год, — чтобы не сглазили. Рассказывают только, что глазами мальчик вышел в маму, а щеками, губами и подбородком с ямочкой — в папу. Нос пока не определился. Можно, в общем, склеить карточки родителей и примерно понять, как выглядит чадо.
В Барселоне первым делом пошли, однако, не в “детский мир”, а за каплями и аспирином, скупив по ходу дела еще пол-аптеки всякой всячины. “Зачем, Коля?” — “Ты что, не знаешь, у нас ведь все лекарства поддельные!” — заговорщически прошептал супруг дочери крупнейшего в стране аптекаря…
* * *
Затерянный в горах Леона и Кастильи игрушечный древний город, хранящий в своих стенах и мостовых дух римлян и мавров, встретил пронизывающим холодом. На высоте 1000 метров над уровнем моря стояла уже настоящая осень. Сонный днем, к вечеру город ожил. Бары, ресторанчики и торговые улочки заполнились народом, а к средневековому замку, перестроенному в конце прошлого века под ультрасовременный концертный зал, потянулась холеная, дорогого вида публика. Сразу видно — на фестиваль классической музыки. На целый месяц сюда съезжаются эстеты, склонные побаловать себя музыкальными деликатесами.
В программе — специальный день “Голоса Монтсеррат Кабалье”. Помимо легендарной дивы, которой когда-то сама Мария Каллас передала по наследству главную роль в “Норме”, ее “голосами” были всего четверо — собственная дочь Монтситта Марти (сопрано), меццо-сопрано Бегонья Алберди, которой Монтсеррат давно покровительствует, баритон Олег Ромашин с Украины, победитель последнего конкурса молодых талантов “Монтсеррат Кабалье” в Барселоне, и сам Николай Басков — тенор.
Пели два часа — и каждый по отдельности, и дуэтами. Вживую, без микрофонов, как и принято на оперной сцене. Басков пел Чайковского, Верди, Гуно, Пуччини. Завершился праздник оперного гламура дуэтом Николая и Монтсеррат “Очи черные”, где Басков уже не сумел сдержать повадок шоумена и так распрыгался, что саданул лбом по щеке, прямо под глаз, несчастную г-жу Кабалье. У 73-летней легенды посыпались искры из глаз, а переполненный зал хором охнул и чуть не грохнулся в обморок. Финальный аккорд утонул в оглушающей овации, в которой Баскову досталась заслуженная доля признания.
Сам Николай был доволен как слива. Он гордился результатом, тем, что смог преодолеть недомогание и показать себя достойно. На обратном пути в Барселону рассуждал о том, что на нашей сцене он, пожалуй, единственный, кто, как настоящий кроссовер, на эстраде может петь по-эстрадному, а в опере — по-оперному. “Это — очень сложно, я это могу, и я этим горжусь, но это стоило очень большого труда”, — говорил он.
* * *
Монтсеррат Кабалье, которая вообще очень редко дает интервью, а российской прессе еще никогда, все-таки любезно приняла посланца “МК” благодаря протекции своего любимчика Николая на следующий день после выступления. В своей роскошной квартире в Барселоне она выкроила полчаса из репетиции с Басковым, которого не перестает муштровать, готовя к большому будущему. Извинилась, что разговаривает в очках. “У меня глаза болят, — объяснила, — но вы же их видите?” “Конечно, вижу”, — успокоил я мировую приму. Это были удивительно глубокие и живые глаза, совершенно не выдававшие почтенного возраста их обладательницы, как и абсолютно живой, ясный ум.
— Сеньора Кабалье, это большая честь получить вашу аудиенцию…
— Бросьте. Я не люблю всю эту лесть.
— Это не лесть. Это искреннее восхищение вашим величием.
— Да уж. Я действительно большая. Хотя и похудела на 20 килограммов. Ха-ха-ха.
— Я о другом величии. На фестиваль в Сорию я приехал сразу после концерта Мадонны в Москве, и ваше пение захватило гораздо сильнее, хотя на сцене, кроме рояля, декоративной пальмы и собственно вас, ничего не было, а у Мадонны — и супертехнологии, и многомиллионная декорация, которые, однако, не спасли поп-звезду от фальшивых нот…
— Зато она гораздо более худенькая и красивая, чем я. А сцены у нее такие большие. А я такая большая, а сцены у меня всегда маленькие…
— Зато у вас другой масштаб — не сцены, а душевной глубины.
— Это правда. С этим я согласна.
— Вообще-то я пишу в своей газете о музыке поп…
— Да? Мне музыка поп тоже очень нравится. Два года назад в Петербурге мы с Николаем пели музыку поп. И, знаете, было очень красиво, мне понравилось.
— Теперь г-н Басков оказался в вашей программе на фестивале Soriano, как я подозреваю, не из-за своей “Шарманки”. Чем надо отличиться, чтобы попасть в уникальный список “Голосов Монтсеррат Кабалье”?
— В первую очередь надо иметь голос. Во-вторых — хороший голос. И третье — быть настоящим музыкантом. Это самые важные вещи. Впрочем, то же самое важно не только для оперной, но и для поп-музыки.
— Вы одна из немногих оперных див, которая в некотором смысле флиртовала с поп-музыкой и поп-звездами, не изменяя при этом своей творческой сущности.
— Знаете, я с раннего детства была большой поклонницей, настоящим фанатом Фрэнка Синатры. И в самом начале своей карьеры в Нью-Йорке у меня появилась возможность познакомиться с Фрэнком. Он приехал послушать оперу, в которой я участвовала. Не из-за меня, а просто послушать оперу со своим другом, киноактером Дэнни Кеем. И мы познакомились. Он пригласил меня на благотворительный концерт в фонд больных раком. Тогда в Нью-Йорке часто устраивались благотворительные акции. Я согласилась, конечно, с большим удовольствием. Были Лучано Паваротти, Дайана Росс. Я спела оперный дуэт с Паваротти, а потом и вместе с Фрэнком Синатрой одну из его самых известных песен. Это был мой первый раз, когда я пела не оперную музыку — в 60-х годах прошлого века! Второй раз у меня это случилось с Майклом Болтоном в Лос-Анджелесе, на одной из этих помпезных голливудских церемоний. Мы пели арию из мюзикла “Phantom Of The Opera” и несколько современных вещей. Но потом в таких историях я долго не участвовала. Я считала, что мой академизм не органичен для подобных вещей.
— Однако вы вошли в историю мировой поп-музыки, исполнив дуэт “Barcelona” с Фредди Меркьюри, хотя и там были абсолютно академичны. Фредди сейчас отмечал бы свое 60-летие, на днях это сделали его поклонники по всему миру. Наверняка и вы вспоминали его в тот день?
— Безусловно! Я его вспоминаю гораздо чаще, чем только в дни рождения. Мы совсем недавно, на свадьбе моей дочери Монтситты, открыли бутылку шампанского, которую мне подарил сам Фредди. Я ее берегла, как драгоценность. Благодаря Фредди мне опять пришлось выйти за рамки оперного искусства, но я это сделала с большим удовольствием. В 80-х годах мэр Барселоны предложил мне поучаствовать в подготовке к Олимпийским играм 92-го года. И в день, когда Барселону избрали столицей будущей Олимпиады, я попросила, чтобы мне дали возможность сделать что-то современное, что-нибудь такое, что могло понравиться молодежи, но только не оперу. Ведь Олимпийские игры по духу и сути — молодежный праздник. Моему брату Карлосу пришло в голову подумать о Фредди. Он был человеком, который искренне любил оперу. И к тому же он был моим поклонником. Фредди мне признавался, что собирает все мои диски, и приезжал даже на мой концерт в Нью-Йорк, когда я пела Вагнера, что меня сильно удивило, потому что такую музыку могут понимать только очень разборчивые и профессиональные люди. Поэтому мы и подумали о Фредди. Оставалось только понять, понравится ли эта идея ему самому — создать что-то совместное.
— Вы так говорите, как будто можно представить, что кто-то не примчался бы в Барселону, получив личное приглашение от самой Монтсеррат Кабалье…
— Ну, вы знаете, группа Queen тоже была известной в мире. Им, в общем-то, и без меня было чем заниматься. Но Фредди приехал. Он принял меня в отеле, где остановился, в огромном салоне, там стояли три рояля и большой современный пульт для записи музыки. Он спросил меня, что бы я хотела. Я говорю — не знаю, знаю только, что хочу не оперу, это вы мне должны сказать, что сейчас модно. И удивительно — потому что никогда не думаешь, что поп-музыкант может быть таким музыкальным, — он садится за рояль и начинает импровизировать. Я тут, как всегда, влезла со своим оперным снобизмом. Удивленно спрашиваю: вы играете на рояле? Он на меня посмотрел, конечно, совершенно уничтожающим взглядом и так по клавишам Шопена как заиграл — тарара-тарара. Я остолбенела просто. Говорю: очень хорошо играете. Он засмеялся и говорит: я в юности серьезно изучал музыку, занимался и композицией, и роялем, и вокалом. Я спрашиваю: и какой же у вас был вокал? Я-то ведь слышала только, как он рок поет. Он говорит — баритон. И начинает мне петь гаммы. Я думаю — и действительно у него баритон. Тогда спрашиваю: почему же вы не поете таким красивым баритоном? А он говорит: потому что мои поклонники тогда не придут на мои концерты. Ха-ха-ха… В общем, он сыграл еще немного импровизаций, и мы решили, что Фредди сделает макет нескольких мелодий и мы обсудим это, когда я приеду в Лондон петь в “Ковент Гардене”. Это было в конце 87-го года. В Лондоне у него дома мы послушали четыре или пять мелодий, из них более-менее законченной линией была та, которая потом стала “Барселоной”. Она мне и понравилась больше всего. Там еще не было слов. Но сама мелодия мне показалась очень красивой. Когда все было готово, мы получили одобрение и разрешение мэра Барселоны исполнять это как официальный гимн Олимпиады. Для меня это было огромное событие. Мало того что это была встреча и работа с настоящим музыкантом высочайшего профессионализма, но еще и удивительный опыт, когда стирались границы между такими разными жанрами — оперой и поп-музыкой. И после этого уже появился Ван Гелис в моей жизни, тоже очень великий музыкант и человек, с которым мы сделали много записей — и арий, и мелодий, и дуэтов. А потом появился в Санкт-Петербурге Николай Басков.
— Он что, вас потряс так же, как и Фредди Меркьюри?
— Когда я услышала, как он поет — это было в Петербурге на большом концерте, куда меня пригласили, — то подумала: почему с таким красивым голосом он поет только это?
— В смысле — эстрадные песни?
— Да. Он хотел, чтобы мы там вместе что-то спели. А я думаю, что же я могу с ним спеть? Ведь по эстрадным песням нельзя понять возможности голоса. Я вспомнила про маленькую арию Ave Maria, совсем небольшое интермеццо, очень известное и узнаваемое в мире. А Николай говорит: я не знаю этой музыки. Но ты же музыкант, говорю я, можешь быстро выучить. И прямо за кулисами мы стали это буквально по нотам проходить. Он ужасно волновался, боялся меня подвести, но в этой пробе его голос звучал так красиво и хорошо, что я подумала: жалко, если этот голос пропадет в эстрадной музыке. Надо бы ему попробовать и оперную музыку петь. Он мне робко ответил, что ему, конечно, нравится оперная музыка, но вряд ли у него достаточно данных для серьезной карьеры в этой области. А я ему отвечаю: голос — это только 20 процентов успеха, остальное — умение, тренировка и большой труд. Я заставила его пропеть несколько вокализов, чтобы понять, куда он доходит. И голос у него шел — он сам не знал как, но шел. Тогда я спросила, хочет ли он спеть со мной дуэтом не только свои, но и мои вещи. Еще бы! — ответил он. Тогда, говорю, приезжай ко мне, будем разговаривать. А сама думаю, как бы ему втемяшить в голову истинное понимание классической музыки. И вот он оказался настолько любезен, что приехал. Вначале я выбрала для него известные арии из “Тоски”, “Богемы”, “Риголетто”, то, что в оперной музыке самое популярное. Потом задания усложнялись. Знаете, у некоторых уходят годы, чтобы взять какую-нибудь ноту, а у него получалось почти сразу. И тогда я предложила устроить совместный концерт где-нибудь. Он очень испугался — в России, говорит, этому не поверят. Как это не поверят, спрашиваю, если услышат? И потом мы пели вместе в Кремле. Он пел очень красиво, но жаловался, что все равно не может так свободно управлять своим голосом, как в эстрадных песнях. Ничего, сказала я, это придет, главное — заниматься. И он занимался. И потом, уже в Кельне, у него был потрясающий успех, в Париже, в Риме, здесь в Барселоне, в Мадриде. Я очень счастлива, что в какой-то степени помогла ему научиться петь не только в поп-музыке.
— Но в России не много заработаешь на опере, и он, кажется, не собирается завязывать с попсой. Вас это не расстраивает? Это же ведь, наверное, сильно мешает высокому искусству?
— Поп-музыка ему не вредит нисколько. Пусть поет сколько угодно. А вот я, например, так и не умею поп-музыку петь.
— Получается, он вас переплюнул?
— Ха-ха-ха. Мне бы, конечно, хотелось научиться. Мне было очень интересно и приятно петь и с Фредди, и с Ван Гелисом. Но я не могу изменить манеру пения, рычать, там, как рокерша, у меня уже устоявшиеся привычки и навыки, и уже поздно, наверное, переучиваться. Хотя мне очень нравится петь с поп-музыкантами.
— А вы что-то слушаете из поп-музыки, подпеваете каким-нибудь хитам за утренним кофе?
— Знаете, эта музыка в основном ведь основана только на ритме. А для меня это — обычная какофония. Это не божественная музыка, не духовная. Вот когда мы поем с Николаем, там есть мелодия, чувственность, которая идет от сердца. То же самое было и с Фредди, и с Ван Гелисом. Это музыканты, которые чувствуют не только ритм, но и мелодию. Для меня в музыке ритм не может подавлять мелодию. Важно развитие мелодии, крещендо, кульминация. И великие хиты даже в роке или в поп-музыке — все так построены.
— Извините, а это дорого — быть, как Басков, учеником Монтсеррат Кабалье?
— Две вещи я скажу на это. Во-первых, никогда — а если я говорю “никогда”, то это правда — я не взяла ни одной копейки за уроки для Николая. А мы с ним занимаемся уже четыре года. Ни копейки! Не брала и не взяла бы! Потому что за то, что я рассказываю, как нужно петь, как нужно дышать для правильного звукоизвлечения, за все это мне было бы стыдно получать деньги. Я ни у кого за это деньги не беру. Это было бы низко и ужасно с моей стороны. И, во-вторых, у меня нет учеников. Николай для меня как музыкальный сын. Он — моя гордость. Он не умел раньше того, что может и умеет сейчас. В мире очень мало хороших певцов, не только в поп-музыке, но и в опере. Плохих значительно больше. Вы сейчас были на фестивале в Сории. Вы видели, как он пел “Тоску”? И все видели. А это люди, которые приезжают специально на фестиваль классической музыки со всей Испании и из-за границы, они очень хорошо понимают, что они слышат. И точно так же было и в Кельне, и в Париже, и везде, где он выступал.
— Но в России как-то не принято верить в такое бескорыстие…
— Если в России в это кто-то не верит, то тем хуже для них.
— Остается тогда только порадоваться, что из 6 миллиардов жителей Земли Николай оказался единственным, кого выбрала Монтсеррат Кабалье.
— У меня нет привычки впустую тратить время. Ко мне приезжают много людей со всего мира, из разных стран. И мне приходится им с грустью говорить, что нет у них достаточных качеств, чтобы делать карьеру в музыке. Это очень тяжело. Но здесь нельзя лгать, не только по причине моральной ответственности перед этими людьми, но и из-за обычного личного эгоизма. Мне нравится, вставая по утрам, смотреть в зеркало и говорить самой себе — перед миром я чиста.
— В таком случае не кажется ли вам логичным потрясти мир чем-то вроде “Барселоны”, но уже с любимым “музыкальным сыном”?
— Обязательно! Вот сейчас закажем Ван Гелису музыку и потрясем.
— Это будет мегапроект! Ждем с нетерпением. Спасибо за интервью.
