“Владимиру Владимировичу Путину посвящается” — так начинается книга экс-лидера “Родины” Дмитрия Рогозина, которая скоро выйдет в свет. Называется произведение “Враг народа”. Но под “врагом” подразумевается вовсе не президент. Как сетует в предисловии автор, именно ему, Рогозину, навесили такой ярлык. А Путин — “сильный человек и способен все изменить”. Звучит как признание в любви. А если серьезно, то Дмитрий Олегович, очевидно, хочет вернуться в большую политику. И ищет пути к примирению.
В книге рассуждения о судьбах России густо перемешаны с автобиографией. Биографические отрывки — самые интересные. Сегодня мы их публикуем.
“Я жаждал получить задание от разведки”
На четвертом курсе (журфака МГУ. — “МК”) меня попытались завербовать в КГБ. Позвонили домой, пообещали интересную работу и предложили встретиться на следующий день у метро “Парк культуры”. Я согласился. Честно говоря, я мечтал работать в разведке и просто еле сдерживал переполнявшую меня радость. Будущая жизнь рисовалась мне полной приключений и подвигов. Я был готов согласиться даже на нелегальную работу, тем более что благодаря моей южнорусской внешности, карим глазам, крупному носу, широким скулам и темно-русой шевелюре я мог бы сойти и за испанца, и за серба, и за араба, и за кавказца, и, как шутила моя жена, даже за гигантского японца. В общем, в чертах моего лица как в зеркале отразились все освободительные походы русской имперской армии.
Я предупредил своего вербовщика, что сразу после четвертого курса меня отправят на полугодовую стажировку на Кубу. Я жаждал получить хоть какое-нибудь задание по линии внешнеполитической разведки СССР, стать “нашим человеком в Гаване” и, наконец, принести своей Родине пользу. Однако все вышло иначе. В Гаване про меня забыли вовсе. (…) В Москву я вернулся в феврале 86-го с черной огромной бородой, двумя дипломными работами и нетерпеливым желанием узнать, когда же мне выходить на службу в органах государственной безопасности. “Органы” на мои звонки долго не отвечали. Наконец я дозвонился до своего старого знакомого-кадровика, который как ни в чем не бывало сообщил мне пренеприятнейшую новость. Оказывается, очередной генсек Юрий Андропов перед своей смертью завещал детей и зятьев сотрудников Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка) на работу в то же самое управление не брать и подписал соответствующий приказ о “борьбе с кумовством”. Для меня эта новость была как гром средь ясного неба. Мой тесть Геннадий Николаевич Серебряков в то время действительно работал на американском направлении в том самом ПГУ КГБ и имел звание полковника, поэтому доступ в “контору” мне был перекрыт железобетонно. Мечта рушилась на глазах.
“Березовский приглашает Лебедя на званый обед”
Весь январь, февраль и первую половину марта 1996 года Лебедь, уже выдвинутый кандидатом в Президенты РФ, сидел на Фрунзенской в кабинете напротив меня, все время курил, смотрел на молчавший телефон и приговаривал: “Ничего. Позвонят. Никуда они не денутся”. Сначала я плохо понимал, о чем и о ком речь, но вскоре догадался. В начале марта мне позвонил мой бывший однокурсник, работавший в пресс-службе компании “ЛогоВАЗ”, и сообщил, что “Борис Абрамович Березовский приглашает Александра Ивановича Лебедя и Дмитрия Олеговича Рогозина пожаловать на званый обед”. “Пойдете?” — на всякий случай переспросил я генерала и по выражению его лица сразу понял, что три месяца он ждал именно этого звонка. (...)
…Дверь распахнулась, и в гостиную влетел неказистого вида плешивый живчик, одновременно говорящий по двум мобильным телефонам. Отдав мобильники прислуге, он плюхнулся в кресло напротив нас и тут же одарил Лебедя целой порцией изящных политических комплиментов. Генерал, кивнув в мою сторону, сказал Березовскому, что у него нет от меня секретов, достал мундштук и спросил: “Здесь курят?” Казалось, Борис Абрамович был готов любой повод обратить в причину для новых комплиментов. Он сказал, что у него в офисе не курят, но ради такого человека, такой глыбы… и т.д. и т.п. Подойдя в своей речи к теме предстоящих президентских выборов, он остановился, многозначительно посмотрел на командарма, извлек из кожаной папки несколько скрепленных страничек машинописного текста и протянул их Лебедю. Генерал напустил на себя пущей важности (он так делал всегда, когда сильно волновался), сначала раскурил сигарету в мундштуке и только потом небрежно принялся читать. (...)
Лебедь дал понять, что он все прочел и со всем согласен. Насколько я теперь понимаю, генерала познакомили с неким планом проведения выборной кампании, который предполагал оказание ему серьезной финансовой и информационной поддержки в расчете на оттягивание голосов у фаворита выборной гонки — лидера КПРФ Геннадия Зюганова. Цена вопроса — размен голосов миллионов избирателей на “крутую должность” при действующем Президенте Ельцине с последующей его заменой.
“Я узнал его сразу — это был Хаттаб”
Под вечер мы снова собрались в дорогу (речь — о поездке Рогозина в Чечню в октябре 96-го. — “МК”). Нам предстояло пересечь горную местность и посетить населенные пункты Махкеты и Ведено — спальные районы басаевских головорезов. Там, в селе Ведено, и произошла моя случайная встреча с главарем арабских наемников Хаттабом.
Сопровождавшие нас чеченцы остановили колонну в самом центре этого крупного аула, чтобы забрать какого-то своего человека — проводника на встречу с “президентом” Ичкерии Зелимханом Яндарбиевым. Я вышел из машины, чтобы перекурить, и увидел, как из дома напротив стали выходить странные люди в белых одеждах. На фоне сумерек они больше походили на привидения. Наконец, на пороге дома появился человек в черной одежде. Увидев стоявшие машины, он сразу направился в мою сторону. Я узнал его сразу. Это был Хаттаб — известный международный террорист, религиозный фанатик-ваххабит, через которого шейхи Саудовской Аравии финансировали банды иностранных наемников в Чечне. Лицом он был похож на актера из индийского кино, и только черные бездонные глаза, практически без зрачков, выдавали в нем мрачную душу. (...)
Хаттаб подошел ко мне вплотную и принялся меня рассматривать. Всем своим видом он говорил мне: смотри, мол, я здесь хозяин. (...)
— Русский? — с сильным акцентом спросил меня Хаттаб.
— Русский, — ответил я.
— Зачем русский? — усмехнулся араб.
В этот момент в моем лице, видимо, что-то переменилось, и “гиды”, хмуро наблюдавшие за этой сценой, как по команде встали между нами. Один из них открыл дверь машины и показал мне жестом, чтобы я сел на заднее сиденье, другой что-то тихо сказал Хаттабу на вайнахском. Потом оба прыгнули вслед за мной в машину и приказали водителю тронуться с места. Захлопнув двери, они передернули затворы автоматов и не спускали глаз с оставшегося стоять на том же месте араба и окруживших его наемников, пока их силуэты совсем не исчезли из поля зрения.
“Прямо какая-то “Единая Нигерия”
В январе 2003 года на очередной встрече в Кремле президент поинтересовался моим отношением к партии “Единая Россия”. (…)
“Я понимаю, что, возможно, вам не хочется мараться, но все же прошу вас подумать над тем, чтобы возглавить генеральный совет “Единой России”. Повстречайтесь с Борисом Грызловым, обсудите технологию вашей интеграции. Это все-таки президентская партия, и мне небезразлична ее судьба”, — неожиданно обратился ко мне Путин.
“Президентская партия не должна волочиться за президентом, всякий раз прикрывая свой зад его именем. После ухода Грызлова в МВД там воцарились африканские нравы — сплошная грызня и перевороты. Прямо какая-то “Единая Нигерия”. Я могу попробовать придать “Единой России” динамизм и какой-то осмысленный характер, если буду твердо знать, что располагаю карт-бланшем в идеологических и кадровых вопросах”, — я надеялся, что Путин даст мне ответ сейчас же, но он выразился достаточно осторожно: “Хорошо. Обсудите это с Борисом Грызловым”.
Уже скоро мне стало ясно, что выполнять кадровое пожелание президента никто в руководстве ЕР не собирается. (…) Наконец, мы встретились с Грызловым, и я сказал ему с досадой: “Борис, как ты знаешь, это была не моя идея — возглавить Генеральный совет вашей партии. Президент хотел иметь в руководстве “Единой России” своего представителя, “комиссара”, так сказать. Вы его распоряжение не выполнили. Так ему и скажите, что вы представляете самодостаточную группу — клан, проще говоря, и справитесь со своими задачами сами”. Грызлов стал возражать и в конце концов предложил мне возглавить какой-то “совет сторонников ЕР”.
…Последний разговор на тему идеологического выбора и политической роли “Единой России” состоялся у меня с президентом в самом конце апреля 2003 года. Он предложил мне свое личное вмешательство в решение вопроса о руководстве этой партией. Я же попросил его закрыть эту тему навсегда...
“Это уже было похоже на панику”
(О событиях в Беслане в сентябре 2004-го. — “МК”.)
…В 13.03 раздался страшный взрыв.
Мы слетели на первый этаж и ворвались в помещение штаба ФСБ. Помимо генерала Проничева и еще нескольких лиц в штатском в комнате находились Руслан Аушев и ингушский предприниматель Михаил Гуцериев. Последний пытался по мобильному соединиться с главарем боевиков. Пока он набирал номер, раздался еще один мощный взрыв. Наконец, произошло соединение: “Алло, алло! Что у вас там взорвалось? Нет! Никакого штурма нет! Прекратить огонь? Да! Прекращаем!” Гуцериев пытался перекричать в трубку грохот боя и беспорядочную стрельбу, но связь оборвалась. “Он сказал, что мы штурмуем и что все сейчас погибнут!” — с нескрываемой досадой обратился он к стоящим рядом генералам. Аушев закрыл лицо руками. Дзасохов громко застонал.
Представители штаба сгруппировались на лестничной площадке между первым и вторым этажами. Никто не знал, куда бежать и где укрыться от возможной контратаки боевиков. Кто-то даже предложил отстрелить замок на решетчатой двери, ведущей в подвал, и спрятаться там. Это уже было похоже на панику.
“Скажите Кудрину, что я против”
…Мне удалось дозвониться президенту непосредственно перед началом голосования в Думе поправок к этому закону (о монетизации льгот. — “МК”): “Владимир Владимирович, вам должно быть известно содержание этого законопроекта, поэтому я не могу не предупредить вас, что больнее всего он ударит по тем простым гражданам России, которые составляли до сих пор основу ваших избирателей. В сельской местности это учителя и врачи, которых теперь вы лишаете 25-процентной надбавки к зарплате. В Сибири и на Дальнем Востоке, где у нас и так население катастрофически сокращается, вы лишаете людей “северного коэффициента”. Президент, подумав несколько секунд, сказал: “Хорошо, скажите Кудрину, что я против отъема льгот у сельской интеллигенции. И по северянам тоже”.
Я опешил. Конечно, мне совсем не трудно было спуститься в зал пленарных заседаний Думы, где в правительственной ложе восседал министр финансов, и передать ему слова Путина. Но сама ситуация показалась мне абсурдной: президент через лидера парламентской оппозиции передает указание своему министру!
