Сегодня в суде Северокавказского военного округа начинается очередной процесс по “делу Ульмана” (см. “МК” от 30 и 31 мая 2005 года). Капитана спецразведки ГРУ обвиняют в убийстве шестерых мирных чеченцев 11 января 2002 года в горной Чечне. Тогда разведгруппа обстреляла машину. Один из пассажиров погиб. Через два часа Ульман приказал расстрелять остальных. Прошло два суда. Ульман во всем признается. Но присяжные раз за разом выносят вердикт: “Невиновен!” Обвинение обжалует приговор, и все начинается сначала. Сегодня Главная военная прокуратура (ГВП) предпринимает третью попытку осудить капитана.
Почему присяжные на стороне убийцы? Если не Ульман, то кто виновен? Как проводятся секретные операции в Чечне? Что удержало разведчиков спецназа ГРУ от вооруженного мятежа 13 января 2002 года у чеченского села Борзой? Кто отговорил Ульмана от самоубийства? И почему военная прокуратура почти четыре года скрывает истинного убийцу? Обо всем этом уникальное расследование обозревателя “МК”, которое он вел более полугода в Москве и на Северном Кавказе.
“Ich fahre auf den Krieg...”
— Я после училища шесть рапортов в Чечню написал. Если офицер на войне не был, то какой он профессионал? Нет, говорили, ты нам здесь нужен. А в 2000-м отправили. Без рапорта, без пафоса. С родными я это дело даже не обсуждал. Только бабушке сказал: “Ich fahre auf den Krieg...” — “Я еду на войну...”.
Бабушку Ульмана зовут Эрной. Немка, сосланная из Поволжья в Сибирь еще в 41-м. Эдуарду 32 года. Окончил Новосибирское военное училище. Три командировки в Чечню. Все награды умещаются в одной ладони: медаль ордена “За заслуги перед Отечеством” II степени с мечами. И медаль за выслугу лет.
— А в Чечне чем занимался? Каков твой, извини, боевой путь?
— Какой путь? Ну, более двадцати раз ходил на боевую задачу.
— В тыл врага?
— Какой там тыл врага... Есть боевые задачи. Вот я и ходил. Более двадцати раз.
Разведчики Великой Отечественной ходили “за линию фронта”. В Афганистане — “на караван”. А Ульман в Чечне просто “ходил”. Куда, зачем? Необъявленная война непонятно с кем. И язык у нее невнятный.
— А что тебе бабушка тогда ответила?
— Nun, gut, сказала, fahre... Дескать, хорошо, я поняла. Поезжай с Богом...
“Время захода солнца в селе Дай — 16.29...”
Уголовное дело группы Ульмана расследовал старший следователь по особо важным делам следственного управления ГВП Сергей Лешкин. Отправив дело в суд, Сергей Николаевич с чистой душой ушел на пенсию, оставив коллегам, по сути, нераскрытое убийство. Со временем стал очевиден главный пробел следствия. Полковник юстиции Лешкин не сумел установить мотив убийства, а это, по УПК, одно из основных обстоятельств, “подлежащее доказыванию” наряду со временем, местом и способом совершения преступления. Почему трезвый офицер, поставленный на дороге проверять документы, в мирной обстановке и средь бела дня казнил безоружных людей, облил их бензином и сжег?
— После десантирования, — писал Лешкин в одном из своих постановлений, — командир группы Ульман получил задачу блокировать дорогу Дай—Циндой, останавливать и досматривать движущийся по ней транспорт, проверять документы у водителей и пассажиров для обнаружения членов незаконных вооруженных формирований. В начале 16-го часа военнослужащие по команде Ульмана обстреляли проезжавший мимо них по дороге автомобиль “УАЗ”. В результате обстрела пассажир Аласханов, 1933 года рождения, погиб. Выведя из остановившейся машины пятерых захваченных (водителя Тубурова Х.Г. и ехавших с ним в поселок Нохч-Келой граждан Сатабаева А.А., Джаватханову З.И., Бахаева Ш.М. и Мусаева Д.И.), военные оказали первую медицинскую помощь раненым Тубурову и Сатабаеву, после чего перевели задержанных в близлежащую ложбину и оставили там под охраной. Оружия и боеприпасов в обстрелянном автомобиле не оказалось. До захода солнца Ульман остановил (на этот раз без применения оружия) еще три автомобиля местных жителей, которые после досмотра и проверки документов были отпущены. Согласно справке, составленной по метеоданным командного пункта армейской авиации, время захода солнца в селе Дай 11 января 2002 года — 16 часов 29 минут. С наступлением сумерек военнослужащие по команде Ульмана расстреляли пятерых захваченных граждан. Наутро их трупы были сожжены вместе с машиной, после чего группа переместилась на другую позицию.
По версии следствия и обвинения, Ульман казнил оставшихся в живых как свидетелей обстрела машины и совершенного при этом убийства. Ульман говорит, что приказ о расстреле ему отдал по рации руководитель операции. Руководитель операции полковник Плотников все отрицает.
В тюрьме Ульмана тщательно тестировали психиатры. “Вменяем. Отдавал отчет в своих действиях. Обстановку воспринимал правильно”. Однако в описываемой следователем ситуации капитан действует как сумасшедший. Подряд совершает взаимоисключающие поступки. Стреляет на поражение по первой проезжающей машине, но остальные вежливо останавливает, проверяет и пропускает. Оказывает помощь раненым, но потом расстреливает их, как палач, и, как маньяк, сжигает трупы. Допустим, убирает свидетелей, но тогда почему делает это демонстративно, на виду у проезжающих, тем самым умножая число свидетелей. И почему остается на месте преступления до утра. При этом вменяем, водки не пил, анаши не курил. Абсурд.
Загадки дела Ульмана
Однако такое поведение офицера становится понятным, если допустить, что им кто-то руководил. Тот, чьи приказы Ульман обязан выполнять беспрекословно, точно и в срок. Ульман настаивает, что это полковник Плотников. Присяжные думают так же, поэтому и оправдывают капитана. ГВП вины полковника не видит. Возможно, она и права, но тогда человек, который отдавал приказы, остался неустановленным. Поэтому я называю это дело нераскрытым, хотя Ульман и на следствии, и на суде ничего не отрицал: да, стрелял, убивал, сжигал, действовал как положено.
Это его органичное чувство собственной правоты — одна из загадок. Ульман сожалеет о случившемся, но не раскаивается. Убил шестерых, но виновным себя не считает. Хоть бы запил, что ли. Так нет — продолжает служить, женился.
Другая загадка — поведение присяжных, далеких от войны и от армии людей. Обвинитель показывает им шесть обгоревших трупов, Ульман говорит, что это его работа, а цивильные присяжные упрямо твердят: “Невиновен!”.
И, наконец, третья загадка — поведение ГВП, которая упорно не желает разбираться в явно незаконченном расследовании полковника Лешкина.
Однако все эти вопросы возникают только у стороннего наблюдателя, знакомого с канвой событий, но не посвященного в подробности. В суде разглашаются секретные документы, раскрываются военные карты, выступают легендированные офицеры спецразведки. Поэтому суд над Ульманом — закрытый. Но главный секрет дела, который я и собираюсь раскрыть, лежит за пределами военной тайны. Именно для этого я встречался с десятками людей, знающими хоть что-то о войсковой операции в районе села Дай 11—12 января 2002 года по уничтожению Хаттаба. И выяснил, что и эта войсковая операция, как и дело Ульмана, выявляет суть всей контртеррористической деятельности федеральных сил на Кавказе, называет причины и наших закономерных провалов, и наших неожиданных побед.
И капитан для нас — только повод. Речь пойдет совсем о других чинах.
Это будет первое подробное описание войсковой операции в Чечне. Описывали, конечно, и раньше, но только те операции, которые заканчивались победой — уничтожением Дудаева, пленением Радуева, нанесением увечья Басаеву. А такие операции, где единственный результат — шесть трупов мирных граждан, такие не описывали вовсе.
Уничтожение Хаттаба (замысел)
Для начала уясним, кто и чем в той операции должен был заниматься.
10 января 2002 года командующий Объединенной группировкой войск (сил) в Северокавказском регионе (ОГВ(с) генерал-лейтенант Владимир Ильич Молтенской подписал директиву №3/02772 о проведении операции в Шатойском районе Чечни. Цель — лидер бандитов Хаттаб, который, по словам агента пограничников, скрывался в селе Дай вместе с отрядом из 15 таких же арабов.
Операция планировалась совместная и комплексная, общее число ее участников мне выяснить не удалось, но, по самым скромным прикидкам, их было никак не меньше тысячи. Всю эту армию поделили на четыре группировки: 1) группировка блокирования района операции (войсковая маневренная группа, включающая в себя батальон 291-го гвардейского мотострелкового полка и минометный взвод 70-го гвардейского мотострелкового полка); 2) группировка блокирования самого села Дай (комендантская и стрелковая роты Шатойской военной комендатуры); 3) оперативно-розыскная группировка (комендантский взвод Шатойской военной комендатуры, 20 сотрудников Шатойского временного отдела внутренних дел, шесть разведгрупп спецназа ГРУ по 12 человек каждая); 4) группировка огневого прикрытия (подразделения ракетных войск и артиллерии, фронтовой и армейской авиации).
А вот как предполагалось все эти силы использовать.
В полдень 11 января мотострелковый батальон выезжает бронеколонной из пункта постоянной дислокации Борзой и примерно к 14.00 окружает район операции, располагаясь у горы Дайлам и в двух местах на дороге Шатой—Нохч-Келой западнее и восточнее села Дай. Таким образом Дай, где, как предполагалось, гостил Хаттаб, был бы окружен пехотой с юга, востока и запада. К северу от села пехоту не выставляли. Там испокон веков естественный заслон — отвесная скала правого берега речки Шаро-Аргун.
Милиционеры из Шатойского ВОВД начинают проверку паспортного режима в Дае, то есть устраивают в селе грандиозный шмон вместе с чекистами и под прикрытием двух рот комендатуры. Кроме того, саперы комендатуры ведут инженерную разведку, то есть ищут заложенные боевиками фугасы. А на случай боестолкновения в селе в резерве сидит еще комендантский взвод на бронетехнике.
Теперь обратимся к шести группам спецразведки ГРУ, одной из которых (№513) и командовал капитан Ульман. По первоначальному замыслу, разведчики десантировались в район операции с вертолетов по две группы.
Группы 512 и 533 вместе с двумя минометными расчетами высаживались в полукилометре к западу от Дая на горе Дайлам. Здесь оборудовался временный пункт управления (ВПУ) всей операцией. Одна из групп разведки должна была прикрывать ВПУ, пока он развертывается, а вторая — вести наблюдение на север и на юг. Затем обе группы уходят на юго-восток и к 15 часам организуют засады у перекрестка горных дорог и у ручья Дайахк.
Группы 532 и 534 десантируются в 3 километрах северо-западнее Дая, на горе Бастыирзу, и к 15.00 также организуют там засаду.
Группа Ульмана и группа 514 десантируются в 3 километрах юго-восточнее Дая, недалеко от села Циндой, там же к 15.00 организуют засаду в ущелье на левом берегу Шаро-Аргуна, на дороге, ведущей в Грузию.
Общий замысел операции очевиден. Пехота блокирует Дай, милиция рыщет по селу, находит Хаттаба, задерживает его, а если боевики занимают оборону, подгоняется бронетехника и банда уничтожается вместе с домом. Вариант второй — боевики уходят из села незамеченными. В какую бы сторону они ни пошли, везде упрутся в заслон мотострелков. Если же арабам все-таки удастся прорваться через пехоту с боем, то далее на лесных тропах, у ручья и на грунтовых дорогах, что на запад, что на восток, что на юг, их встретят засады разведгрупп, уже предупрежденных по радиосвязи о прорыве. Над районом кружат штурмовые вертолеты, готовые ударить с воздуха. Артиллерия по координатам, полученным от разведчиков ГРУ, контролирующих все возможные пути отхода, накроет боевиков немедленно.
О таком замысле говорят и расшифрованные странички из органайзера майора Шевелева, начальника штаба отряда спецразведки.
— ...н.п. Дай, 3670, Хаттаб + 15 арабов, — писал Шевелев. — Две группы — н.п. Циндой (3572) не допустить прорыва боевиков на юг и на восток... Иметь мины... Три группы — перекрыть Шаро-Аргунское ущелье на север... Дороги заминировать... 291-й полк будет выдвигаться в нашем направлении... паек на 6 суток, по 2 боекомплекта, 15.30 готовность засад.
Армия не оставляла Хаттабу ни единого шанса. А что касается законопослушного безоружного населения — жителей Дая и других сел, случайно оказавшихся в зоне войсковой операции и не посвященных в секретные директивы командования, — то им со стороны федеральных сил угрозы не было. Приготовь паспорт и сиди дома, а едешь куда — тоже ничего. Пехота поперек дороги стоит открыто. Останови машину, заглуши двигатель, предъяви документы, открой багажник. Проверили — и поезжай дальше. Там, правда, спецназ в засаде сидит, могут и застрелить, приняв за араба, но только если пехота разведку по рации не предупредит, что машина проверенная и мирная. А если предупредит, то и не застрелят.
“Вдруг выясняется, что идем в горы...”
Такая масштабная операция, сложность которой состояла не только в особой опасности противника — Хаттаба, но и в том, что воевать с ним придется буквально среди мирного населения, требовала тщательной подготовки. Для спецразведки обычный срок на подготовку спецгрупп к выводу в тыл противника составляет не менее 8 часов. Но для спецназа, воюющего в Чечне, этот норматив еще в 2001 году сокращен командованием до 4—6 часов. В суде установлено, что подготовка разведгрупп к боевому выходу в Дай 11 января началась лишь за 2—3 часа до вылета, сразу после устного приказа, поступившего из группировки.
— Когда ты идешь в знакомую местность, трех часов для подготовки достаточно, — говорит капитан Ульман. — Если идешь в новый район, надо готовиться дня два. А тут вдруг выясняется — идем в горы. Точно не знаем куда, но в горы. Задача мифическая. Все наши отработанные правила подготовки нарушены. Вечером пришли с одной задачи, утром нам нарезали другую, причем в самых общих чертах. Летите туда, не знаю куда, найдите то, не знаю что. Ни карты местности, ни аэрофотоснимка, ни минных полей, ни расположения наших войск, ничего. Как я обычно работал? Получал карту, думал над ней два дня, строил макеты местности, группу по разным вариантам гонял. Вот, например, мы идем по этому склону, видите карту, давайте отработаем. Откуда здесь могут на нас напасть? Отсюда. Какими силами? Примерно такими. Начинаем действовать. Одна подгруппа сюда, другая туда. Головной дозор влево наверх. Понял? Понял. Здесь у тебя развилка, здесь ущелье, по нему можешь скрытно пробежать. Идем на макет — обычную песчаную площадку. Холмик ладошками подгребли — вот горка, по которой мы будем идти. А вот я веточку положил — это речка. А вот ботинок — кошара, отсюда нас могут обстрелять. Подходим отсюда. Если кого-то засекли — либо долбим, либо уходим. Все условно, конечно, но пропорции, ориентиры видно. И группа идет в бой с открытыми глазами. А в этот раз ничего такого не было.
Цитирую мнение военных экспертов, работавших с делом: “из-за запоздалой, нечеткой и неполной постановки боевой задачи подготовка группы Ульмана к выводу в район была проведена с существенными дефектами. Восполнять недоделанное (окончательно уяснить задачу, оценить обстановку, принять решение) командиру предстояло уже на месте, после десантирования, в условиях жесткого дефицита времени и без помощи оперативного офицера”.
Спецназовцы прилетели
Остальные пять групп спецразведки были не в лучшем положении. Вот что рассказывал на суде один из свидетелей, командир разведгруппы 534. Группа эта, как указано выше, должна была десантироваться в 3 км северо-западнее Дая, на горе Бастыирзу, а ее выбросили в самом Дае.
— Вертушка повисла, не касаясь земли, примерно в полуметре, — рассказывал офицер. — Мы все попрыгали, снега по колено, имущество выбросили, вертушка уходит и поднимает огромное облако снежной пыли. Мы ничего вокруг не видим. Снег осел, огляделись, а мы, оказывается, в огород брякнулись. Кругом село. Стоят “чехи” — бабы, мужики, — пальцем показывают. Во, говорят, смотрите, спецназовцы прилетели. А у нас задача — засаду организовать. Действовать скрытно. А тут дома стоят, люди ходят.
Присяжные едва не падали от смеха.
— Ну и что вы дальше делали? — спросили они офицера.
— А что тут сделаешь, — пожал плечами лейтенант. — Сели и стали курить.
Так они и курили, где “брякнулись”, не получив до утра ни одного приказа.
Кто командовал операцией
Эту операцию подготовили за сутки. Агентурная информация о Хаттабе пришла в группировку 10 января. Высшее командование быстро набросало общую стандартную схему, узкие специалисты разрабатывали конкретные задачи для каждой группы войск, а руководителем всей операции назначили полковника Плотникова, заместителя командующего группировки по воздушно-десантным войскам (ВДВ). Ему, цитирую директиву Молтенского, поручалось “непосредственное управление всеми четырьмя группировками, создаваемыми для участия в совместной комплексной операции, в том числе группировкой, включавшей в себя разведгруппы спецназа...”
По делу Ульмана полковник Владимир Плотников проходит как свидетель. И дает в суде показания, не похожие на правду.
— Подчинялись ли вам непосредственно шесть групп спецназа? — спрашивали у Плотникова в суде.
— Нет, — отвечал полковник.
Кроме того, по словам Плотникова, ему не подчинялись ни авиация, ни артиллерия, никто, кроме мотострелков и минометного взвода.
— В чем заключались ваши обязанности? — спрашивали у Плотникова в суде.
— В проверке паспортного режима в селе Дай, — отвечал полковник.
— А кто тогда руководил разведкой? — спрашивали у Плотникова.
— Возможно, мой заместитель, полковник Золотарев. Не уверен, — отвечал полковник.
Позже на суде Плотников вроде бы припомнил, что ему докладывали о пяти-шести убитых боевиках. Что он не приказал, а “предложил” использовать спецназ, чтобы блокировать дорогу к селу Дай. А когда его в отчаянии спросили, мог ли он вообще как руководитель операции и заместитель командующего по ВДВ что-либо кому-то приказывать, Плотников задумчиво ответил:
— Надо бы это выяснить.
Мне не удалось встретиться с Плотниковым. Все, что я о нем выяснил, — полковник был назначен в Чечню из Москвы, из оперативного штаба ВДВ за две недели до операции, в конце декабря 2001 года. Летом 2003-го полковник вернулся обратно в Москву, где по сей день благополучно и служит в штабе ВДВ.
Печка полковника Плотникова
Упоминавшийся Плотниковым полковник Золотарев, офицер отдела спецразведки группировки, курировал группы спецназа, прикидывал, кому куда десантироваться и кому что поручить. План дописал к часу дня 11 января. И решил лететь из штаба в Ханкале в отряд спецназа в Шали, чтобы встретиться с командирами разведгрупп, в том числе и с капитаном Ульманом. Золотарев не успел к ним добраться, поэтому разведчики, в том числе Ульман, улетели на боевую задачу, имея о ней лишь приблизительное представление. Почему же опоздал полковник Золотарев? Вот что об этом написано в уголовном деле: “К 13 часам Золотарев убыл для вылета к месту дислокации воинской части 87341 (это часть спецназа ГРУ. — В.Р.), чтобы лично поставить там задачи по карте командирам разведгрупп еще до того, как они будут выведены в район Дай. Однако руководитель операции полковник Плотников В.В. организовал использование выделенных ему вертолетов так, что офицеры штаба, которые должны были работать на ВПУ (в том числе полковник Золотарев С.А., авианаводчик, представители ФПС), ожидали вылета на аэродроме “Ханкала” до 16.30. В то время как первым рейсом полковник Плотников В.В. забрал с собой на ВПУ кровати, печи, напольные щиты для палатки и дрова...”
То есть разведчики уже воюют, а их командир пока устраивает свой быт. Этот первый час боевой операции, который был разбазарен Плотниковым на установку печек и кроватей, и определил трагический ход событий. Потому что, как говорится в деле, “около 14 часов 11 января 2002 года план применения разведгрупп спецназа в совместной комплексной операции в районе села Дай претерпел значительные изменения, отступавшие от первоначального замысла операции”.
А Ульман об этом ничего не знал.
О том, как воплощаются в жизнь (а точнее — в смерть) стройные военные замыслы, читайте в завтрашнем номере.
