— Кто пришел! Кто при-шел! — с койки нам навстречу тянет руки очень старая, но все еще красивая женщина, ее лицо освещается радостью. А голос — прекрасно поставленный, четкий, как у актрисы старого МХАТа.
— Анечка, милая моя, — женщина искалеченными артритом руками обнимает за шею внучку, перебирает ей волосы. — Я бога молила, чтобы ты пришла... Скоро меня заберете? А что Инночка — пишет, звонит?
Старушке побоялись рассказать правду — она до сих пор считает, что ее звездная дочка просто уехала на гастроли. На целых 7 лет.
Заслуженная артистка России, лауреат Госпремии Инна Ульянова — знаменитая Маргарита Хоботова из “Покровских ворот” — скончалась в июне этого года. Но еще в 1998 году она сдала свою старушку мать в геронтопсихиатрический интернат.
Громкий скандал разразился сразу после смерти актрисы. Как только выяснилось, что на оставшуюся квартиру есть несколько претендентов. А ее законная владелица — 94-летняя Анна Николаевна Ульянова — доживает свой век в казенных стенах. И вернуться домой ей упорно не разрешают. Так что суть скандала, как обычно, — пресловутый “квартирный вопрос”.
Чтобы разобраться в этой запутанной истории, корреспондент “МК” вместе с двоюродной внучкой старушки, тоже Анной Ульяновой, отправился в туберкулезную больницу №3, в закрытое отделение для пациентов психиатрических интернатов.
Бывшая загородная усадьба Захарьино, при входе в корпус — строгая табличка: “Пациентам выход категорически воспрещен”. Дверь отделения заперта изнутри на замок — без разрешения персонала не войдешь и не выйдешь. В 6-местной палате Анны Николаевны на балконной двери — железная решетка, а на пяти соседних койках сидят и лежат такие же, как она, пожилые коротко остриженные женщины. За стенкой кто-то безостановочно то ли стонет, то ли подвывает. Видно, что недавно здесь был ремонт — и все равно в воздухе тянет тошнотворной смесью лекарств, старческих тел, экскрементов и… сумасшествия.
— Не волнуйся, бабушка, тетя Инна часто звонит, — успокаивает старушку внучка, а по ее лицу тем временем сами собой сбегают слезы.
— Как ее там, на гастролях, принимают? Хорошо?
— Хорошо, бабушка.
— И аплодисменты были? Какое счастье!
Аня открывает больничную тумбочку: внутри ни бутылки воды, ни крошки еды. “А куда вода делась, что мы привозили?” — “Я в туалет отошла, кто-то взял”, — шепчет Анна Николаевна. И снова цепляется за руку внучки: “Ты только не уходи, умоляю тебя...”
— Мы у пациентов ничего не берем, — обижается персонал. — Это больные берут. А мы вашу бабушку даже с ложечки кормили.
Внучка бросается менять постельное белье и переодевать старушке мокрую пижаму. Удивляется: памперсы привозит каждую неделю. “Мы их на ночь надеваем”, — объясняет медсестра и добавляет сочувственно: “Ваша бабушка все время домой просится”.
Свое желание Анна Николаевна выразила явно и недвусмысленно. Наговорила на диктофон такое заявление:
“Я очень хочу домой, но меня не отпускают. Я написала заявление с просьбой отпустить меня, но врачи отказались это сделать. Меня обижают, бьют, отняли все вещи. Сколько у меня было водички, а той водички не стало! Очень прошу вас помочь мне отсюда уйти...”
Старушка рвется домой — нормальное человеческое желание. Но ее не отпускают.
— Мы много раз просили отдать бабушку в нашу семью. Были у руководства туберкулезной больницы, разговаривали с врачами, обращались в геронтопсихиатрический центр — все напрасно, — вздыхает Анна Ульянова-младшая.
Как, она еще жива?!
Семьи замминистра угольной промышленности СССР Ивана Ульянова (отца Инны Ульяновой) и его младшего брата, сотрудника Госкомтруда СССР Андрея Ульянова, всегда жили очень дружно. Андрей даже внучку свою назвал в честь жены брата — Анечкой. А когда в 1998 году Инна Ульянова сдала мать в геронтопсихиатрический центр милосердия (другими словами, в интернат для психически больных престарелых) в Шипиловском проезде, страшно возмутился. С тех пор отношения между родственниками полностью прекратились.
По их словам, о том, что Анна Николаевна Ульянова жива до сих пор, они узнали только на похоронах актрисы. Очень удивились, ведь Инна говорила, что мать уже умерла. Родственники стали разыскивать следы старушки. Это оказалось нелегко.
— Перед тем как выписать бабушку из квартиры и прописать в интернат, ей зачем-то сменили паспорт. Теперь у нее девичья фамилия — Кочерженко. К тому же выяснилось, что в интернате она уже не живет. Больше года назад у нее нашли затемнение в легких и отправили в туббольницу.
— Когда Кочерженко всем говорила, что ее дочь — знаменитая актриса, мы считали ее ненормальной, — удивились в больнице. — Надо же: значит, правду говорила!
Теперь родственники навещают старушку 2—3 раза в неделю и всячески пытаются забрать из больницы. Она хочет жить только у себя дома, в квартире, где когда-то жила вместе с мужем и Инной. Поэтому родные уже подыскали для бабушки сиделку с медицинским образованием. Но оказалось, что “получить назад” старушку категорически нельзя. Сдавал-то ее совсем другой человек — знаменитая дочь.
Больничная эпопея
Позвав на помощь журналистов “МК”, Аня приехала в больницу, чтобы еще раз попытаться забрать бабушку. Наревевшись, идет в смотровую к медсестре.
— Без разрешения лечащего врача больную забирать нельзя, а врач будет завтра, — говорит медсестра.
— С кем сегодня можно решить этот вопрос?
Медсестра берется за телефон. Появляется молодой мужчина в белом халате. Представляется: Тимур Александрович, врач-психиатр.
— Я приехала забрать человека, который заявляет, что хочет домой, — говорит Аня.
— Ну и родственники — объявились нежданно-негаданно, — демонстративно удивляется Тимур Александрович. — У вас нет оснований ее забирать. И вообще, прописана она в центре милосердия, вот там и решайте все вопросы. Вы же не приедете в детский интернат и не заявите, что хотите оттуда забрать ребеночка?
Но Анна Николаевна Ульянова-Кочерженко — человек более чем совершеннолетний. Разве взрослого человека можно удерживать в стационаре против его воли? — интересуемся мы у психиатра.
— Кочерженко дала добровольное согласие поселиться в геронтологическом центре, тогда ее подпись была действительной. Но с тех пор прошло много времени — возможны изменения. Сначала надо провести судебно-психиатрическую экспертизу, проследить, изменилось ли ее состояние. Мы предлагали родственникам — решайте вопрос через собес, подавайте на опеку.
— То есть чтобы признать бабушку недееспособной?
— Разумеется. Конечно, по ее желанию мы могли бы ее выписать по месту жительства и прописки — в центр милосердия. Но, поскольку она страдает туберкулезом, этого не сделаем.
И Тимур Александрович мягко, но непреклонно выпроваживает нас из отделения.
Чтобы доказать родство, Ане пришлось запросить государственный архив Донецкой области. Получила оттуда справку о том, что Ульяновы: Иван, 1906 г. р., и Андрей, 1914 г. р., — родные братья. Взяла в загсе копии свидетельств о рождении — своей матери (дочки Андрея) и собственное. Вот оно, родство, — разве мало? Ну нет у Анны Николаевны родни ближе. Что же теперь — насильно держать ее под замком только потому, что ей 94 года и что самая близкая родственница, дочь, уже умерла?
И.о. главврача геронтологического центра милосердия Татьяна Пятина подтвердила “МК” (правда, предупредив, что ее мнение не является официальным мнением заведения), что Анну Николаевну невозможно выписать, пока она не пройдет курс лечения. Но сколько же ее собираются лечить, если в туббольнице старушку держат уже больше года? У нас в стране от туберкулеза насильно ведь пока еще не лечат. И в психушку дееспособных граждан насильно не помещают.
Нотариус по духу
Между тем обстоятельства, при которых мать актрисы попала в приют для престарелых, довольно подозрительны. И, как часто бывает, связаны с “квартирным вопросом”.
Долгие годы семья замминистра Ульянова, а после его смерти — вдова с дочкой Инной, жила в 2-комнатной квартире в Несвижском переулке. Правда, Инна была прописана в собственной “однушке” — в Гагаринском переулке. О приватизации в советские времена речь, разумеется, не шла. И чтобы Инне в случае смерти матери не потерять хорошую квартиру, мать и дочь совершили на бумаге родственный обмен: Инна прописалась в Несвижском переулке, а ее мать — в Гагаринском, хотя по-прежнему жили вместе А в 1997 году актриса приватизировала мамину “однушку” и продала ее некоей Марине Моматюк, которая повсюду представлялась племянницей актрисы — “по духу”.
Анну Николаевну Ульянову же снова прописали по старому месту жительства — в Несвижском переулке. Но уже через год Инна сдала ее в интернат и, соответственно, выписала из квартиры. Не исключено, что с помощью той же Моматюк. Тогда-то старушке и сменили фамилию. Больше того, в паспортном столе вообще куда-то задевалась ее карточка регистрации.
— В интернате нам сказали о Моматюк так: “Эту женщину мы узнали по фотографии в газете — это она приезжала на машине с актрисой Ульяновой и сдала бабушку”, — рассказывает Аня.
— Да, с актрисой приезжала молодая женщина — кажется, племянница, — подтвердили и “МК”.
Родственники не исключают, что тетю Инну нарочно кто-то спаивал.
— Я помню, когда мы встречались в последний раз, в 1998 году, она могла выпить немножко, как мы все. А в прошлом году, на 70-летний юбилей, тетя ушла в такой глубокий “штопор”, что даже пришлось отменять запланированную киносъемку, — объясняет внучка.
Когда Ульянова умерла, Моматюк заявила в прессе, что ее “тетя по духу” завещала квартиру именно ей: “Инна Ивановна пригласила нотариуса и составила завещание и генеральную доверенность на мое имя. Повторяю, это была ее личная инициатива”.
Заглянув в реестр частных нотариусов России, я обнаружила, что Моматюк Марина Наркисовна — не абы кто, а действующий нотариус. Ее офис находится в Москве, на Комсомольском проспекте, 34, она имеет лицензию №000198. Так, может, она сама и составила злополучное завещание? Кстати, первая ульяновская квартира — вовсе не единственная недвижимость Моматюк в Москве…
Однако, даже если это завещание будет признано действительным (а родственники актрисы собираются его опротестовать), Анна Николаевна Ульянова-Кочерженко является официальной наследницей своей дочки. И по закону имеет право по меньшей мере на половину ее собственности, а значит, и квартиры в Несвижском переулке. Ей всего лишь надо заявить о своих имущественных правах.
Но сделать это, находясь под замком в закрытом отделении больницы, она не может. “Даже если вы получите от Анны Николаевны какие-нибудь подписи — они будут недействительны”, — предупредили в больнице.
— Кто же станет представлять имущественные интересы Анны Николаевны? Ваш центр? — поинтересовалась я у и.о. главврача Татьяны Пятиной.
— Формально да, — задумалась моя собеседница. — Но поскольку это вопросы собственности... вряд ли.
Получается, что, удерживая старушку, больница и геронтопсихиатрический центр вольно или невольно способствуют разрешению вопроса о наследстве в интересах нотариуса Марины Моматюк.
P.S. На следующий день после нашего посещения больницы Анну Николаевну насильно остригли наголо.
